Дмитрий Мищенко - Синеокая Тиверь
Все это, конечно, мечты. А как быть сейчас? Ограничиться укреплением существующих крепостей, а легионы держать подальше от Дуная, в провинциях? Или строить новые крепости и сосредоточивать силу, которая будет противостоять варварам на Дунае? Хильбудий считал, что войско должно стоять везде, и в первую очередь в соседствующих с Дунаем крепостях. Однако Божественный вел речь о крепостях на самом Дунае. Не соглашаться?.. Пойти против воли императора и сделать по-своему?.. Дело рискованное… Может, выбрать что-то среднее: строить укрепления для отвода глаз в Придунавье, для дела же – собирать манипулы в когорты, а когорты – в легионы, возводить с ними крепости на землях фракийских? Такая линия наиболее подходит, со временем в ее целесообразности нетрудно будет убедить и императора.
Несколько дней отлеживался Хильбудий на пуховиках, давал утомленному телу отдых после изнуряющего путешествия, размышлял. Укрепится в своем решении, станет уверенней, а уж уверенность – он это знал – придаст и смелости, и изобретательности, и силы. Потом осматривал сооруженные в его отсутствие конюшни, любовался лошадьми, до недавнего времени гулявшими в табунах и только сейчас попавшими в руки конюхов, которым было приказано научить их ходить под седлом, слушаться повода, шпор, преодолевать преграды. Не кони – вихри! Мускулы так и играют под кожей, искрятся глаза, чувствуется в них неистовое желание не подчиняться человеку, быть свободным от него. Это буйство, а еще красота, дикая, утонченная в одно и то же время, возвышает ратный дух воина и греет сердце. Еще бы, на таком коне в огонь и в воду бросишься не задумываясь, на таком с самим сатаной решишься на поединок… А уж о том, что чувствуешь, когда летишь по земным просторам, и говорить не приходится. Это полет, неповторимое ощущение настоящей свободы.
– Из империи были гонцы? Какие-нибудь достойные внимания вести принесли? – поинтересовался Хильбудий у проконсула Нижней Мезии, возвратившись после осмотра конюшен.
– Нет, стратег, никого не было. То ли вести еще не созрели, то ли дороги сейчас не те, чтобы посылать гонцов.
– А что дороги?
– Грязь и стужа – к зиме клонит.
– Морем в эту пору и подавно никто не прибудет.
– Да. Дуют сильные ветры, и все с севера. В такую пору мореплаватели не решаются выходить, тем более в наши воды.
– Ну, а летом, когда в паруса дует левант, бывают в Одесе мореплаватели?
– А почему же нет!
– И что везут сюда? Что – отсюда?
Проконсул, бросив быстрый взгляд на наместника и поборов нерешительность, стал перечислять, что привозят навикулярии в Нижнюю Мезию и Фракию, что вывозят из них.
– Наше богатство, – то ли гордился, то ли огорчался он, – хлеб.
– А люди? Как отнеслись в провинции, – поспешил перевести разговор на другое Хильбудий, – к рескриптам императора относительно эмфитевсиса?
– О, здесь прославляют мудрость Божественного. И раб, и колон тянутся к ниве, как пчела к дарованному Богом нектару.
– Тянуться – одно, а обрабатывать ниву – совсем другое. Не обленится ли раб на земле хозяина? Не уродится ли куколь вместо хлеба на его ниве?
Проконсул улыбнулся снисходительно, похоже, его потешила наивность наместника.
– Достойный! Разве тот, кто вечно должен был ходить под бичом, захочет снова подставить под него плечи? Да он из кожи вылезет, а вспашет и засеет дарованную щедростью Божественного ниву. Она же отблагодарит его не только хлебом, она дарует и волю.
– Божественный на это и надеялся, – согласился Хильбудий и больше не беспокоил проконсула имперскими делами в провинции. Зато проконсулу не все было в тех делах понятно. И он порывался узнать и сдерживал себя, однако же не устоял:
– Пусть простит достойный мое любопытство: Маркианополь лишь на время становится оплотом наместничества или насовсем?
– Это определят обстоятельства и время. Пока что выбираю Маркианополь. В Придунавье будут возводиться фортификационные сооружения, значит, и наместник должен быть неподалеку. Маркианополь, надеюсь, способен расквартировать наместничество.
– Постараемся, стратег. Нам бы только зиму перебыть. Летом всего и всем хватит. Построим каменное жилье, добудем провиант.
– Не только жилье, крепость у вас, не в обиду будет сказать, не стоит доброго слова. За зиму надо подумать, как сделать из нее надежную твердыню. А потеплеет – с помощью Всевышнего начнем и строительство.
– Даже так?
– Да. Маркианополь должен стать щитом мидийским против варваров независимо от того, быть или не быть ему стольным.
Если бы спросили Хильбудия, почему он, уехав из Константинополя надолго, не взял семью, наверное, он не нашел бы достойного ответа. Во всяком случае, отбросив все свои сомнения, объяснил бы, очевидно, приближением зимы, разумной необходимостью обжиться в полуварварской провинции самому, а уж потом думать о том, чтобы перевезти семью. Его, правда, не спрашивали об этом.
Когда же пришла зима, а с ней пожаловала в провинциальный город и провинциальная тоска, маркианопольцы прилагали немало усилий, чтобы наместник и все знатные люди, которые прибыли с ним, не чувствовали себя заброшенными в глуши. И достойную высоких гостей церковную службу правили на Рождественские праздники, да и после старались создать праздничное настроение. Хильбудий был польщен вниманием к своей особе, не гнушался приглашением в дома местной знати, сам тоже приглашал гостей. Похоже, нравились ему эти веселые встречи с маркианопольской знатью, рад был возможности скоротать зиму вместе с ними. А между тем зима принесла в Мезию не только редкие в стране теплых морей метели, она не поскупилась и на новости.
В тот самый день января 532 года, когда над закованным в лед побережьем вблизи Одеса, в полях Маркианополя гуляли-разгуливали метели, а загнанные в жилища поселяне были озабочены поддержанием огня в своих убогих очагах, приготовлением еды для домочадцев, рассказывали ребятишкам про ветры-ветровеи, несущие на землю не только благодатное тепло, но и снег, и стужу, – в тот самый день скифским трактом пробивалась к Маркианополю вереница крытых фургонов. В них прижимались друг к другу и тревожно прислушивались к завываниям ветра его, наместника Хильбудия, родственники – патриций Констанций и Иоанн с семьями и тем имуществом, которое посчастливилось вывезти из Константинополя.
Хильбудий не побледнел, узнав об этом, не потерял присутствия духа и тогда, когда увидел среди гостей свою жену. Наоборот, сделал вид, что рад встрече, и поспешил к Анастасии. Но сразу удивление и тревога появились на его лице.
– Прежде всего вели забрать детей, – остановила его посиневшая от холода, усталая Анастасия.
– Детей? – спросил Хильбудий осевшим от страха голосом. Святая Богородица! Она привезла с собой и детей?..
Пока слуги ставили на указанное место фургоны, распрягали и вели в конюшни коней, выносили привезенное из Константинополя добро, Хильбудий помогал раздевать детей. Он расспрашивал, как они доехали, очень ли перемерзли в дороге. А оставшись наедине с женой, сразу же спросил:
– Что случилось, Анастасия? Надеюсь, не из-за своей прихоти покинула ты дом и отправилась зимой в такой опасный путь?
– Не до капризов, муж мой. Нет у нас уже дома, выжили нас в зиму из тепла.
– Как так?
– Вот так. Константинополь восстал против императора. Сгорела от рук взбунтовавшейся черни почти вся улица Месе, а больше других пострадали дома знати. Сгорел сенат, преторий, да что там преторий – церкви Святой Софии, Святой Ирины не пощадила карающая рука…
Вот когда Хильбудий окончательно забыл, что он воин и полководец. Смотрел и молчал. Молчал дольше, чем следовало.
– Не может быть… А что же император?
– Поговаривают, готовит корабли для побега. Если бы не Феодора, был бы другой император.
Не поверил, наверное, тому, что услышал, потому что Анастасия так и сказала:
– Если сомневаешься, спроси у братьев моих, они и не то знают.
Доигрались! Подумать только: Константинополь восстал против императора, дошло до того, что Юстиниан готовился к побегу. Где же были когорты его воинов и наемников? Что делали полководцы Велисарий и Мунд? Они же избранники Божественного, на их крепкую руку он полагался.
Повода для разговора с патрициями Констанцием и Иоанном теперь не нужно было искать, они сами захотели уединиться с сановным зятем и выложить ему все, что везли из Константинополя в памяти и в сердце.
– Честь и совесть, – сказали они смиренно, – обязывают нас быть откровенными: мы не только ради сестры пустились в это опасное путешествие.
– Понимаю, вернее, догадываюсь: вы тоже стали жертвами бунта?
– Анастасия рассказала уже?
– Нет, говорю же, догадываюсь.
– В таком случае, ты ошибаешься. Мы не погорельцы, Хильбудий. Мы беженцы.
– От охлоса?
– Нет, от императора. Охлос повержен, а кто же бежит от поверженных в прах?
