Святослав Рыбас - Генерал Самсонов
Как всегда на бумаге, геройство впечатляло, тогда как на войне никогда не было никакого геройства, а что и было, так злоба или отчаяние или страх перед начальством. Вспомнилось полное голубоглазое лицо Ренненкампфа, с молодецки закрученными усами, дышавшее бесстрашием. Храбрый генерал ходил в цепь с маузером как корнет, но под Бэнхису не дал Самсонову батальона в поддержку - и тысячи солдат легли зря.
Александр Васильевич знал о военном положении России многое. Его жизнь давно принадлежала России-матушке и государю, - с августа 19 числа 1875 года, когда он принес присягу будучи шестнадцатилетним юнкером унтер-офицерского звания. Еще не было на свете Екатерины Александровны, а нелюбимый ею Яков Григорьевич Жилинский был удалым удальцом, лучшим в училище воспитанником.
Вспомнив Жилинского, который тогда был его другом и защитником и потом превратился в соперника, Самсонов ощутил горечь. Было жалко юности и стыдно за это невоенное, расслабляющее чувство.
Он закрыл глаза, поглядел туда, откуда веяло болью. Сегодня был праздник. На черных мраморных досках в церкви училища вырезаны золотыми буквами имена бывших юнкеров. Он будто увидел их снова:
Дубровский Петр. Подпоручик. Выпуск 1825 года.
Убит на штурме крепости Ахалупка 15 августа 1828 года....Киреевский Петр. Корнет. Выпуск 1830 года.
На штурме Варшавских укреплений 26 августа 1831 года получил пятнадцать ран пиками и саблею в голову, от которых в тот же день умер.
...Вревский барон, Павел. Генерал-адъютант. Выпуск
1828 года. Убит ядром 4 августа 1855 года в сражении против турок, англичан и французов при реке Черной.
Разные годы, разные дела, родные имена. Ведь те золотые буквы издавна сулили и ему подобную судьбу и вечную жизнь в памяти армии.
- Откуда, зверь? - раздался громкий веселый голос молодого Жилинского.
Александр Васильевич не раскрыл глаз, зная, что давно нету того рослого сероглазого юноши с мужественным лицом. А юнкер Самсонов, большой, сильный, оставляющий впечатление увальня, вытягивается смирно перед строгим старшим вахмистром.
- С Киева, - быстро, на малороссийский манер отвечает Самсонов, и ответ звучит для петербургского слуха так: " З Кыева".
- Плох доклад, - говорит Жилинский. - Очень плох. Развернуться и отдать рапорт по форме.
Самсонов поворачивается, отходит на четыре шага, четко разворачивается и "дает ногу", пройдя печатно четыре шага.
- Самсонов Александр прибыл из Киевской военной гимназии для обучения наукам в Николаевском кавалерийском училищи.
- Из Кыевской? - Жилинский улыбается. - Тарас Бульба?
- Самсонов Александру, - повторяет Самсонов. У него есть только это имя, и он показывает - не принял шутки.
- Явиться на лишнее дневальство, - командует Жилинский. А потом этот властный старший вахмистр на занятиях по верховой езде и рубке щашками помогал Самсонову. Твердой железной рукой он сжал самсоновские пальцы, державшие ручку шашки, чуть повернул его кисть и, взяв свою шашку, попросил Самсонова рубить. Самсонов несильно ударил. Жилинский легко отбил и потребовал не манкировать, а рубить по-настоящему. Тогда Самсонов ударил вполсилы - Жилинский снова легко отбил и больно ударил клинком плашмя ему по плечу. Самсонов от неожиданности рыкнул и размахнулся, что было силы. А Жилинский, отступив на шаг, уклонился.
- Ну? - улыбнулся, обнажив длинные, чуть скошенные зубы, подзадорил он младшего юнкера. - Руби! - Поиграв, он показал Самсонову удары и защиту.
Спросил:
- Тяжело?
- Тяжело, - сознался Самсонов. - А главное - несправедливости много. Старшие придирками изводят.
- Терпи, - посоветовал Жилинский. - Через год сам станешь старшим, будешь повелевать. Офицеру надобно уметь две вещи: подчиняться и повеливать... Ну-ка, защищай правую щеку, налево коли, вниз направо руби!
Вскоре Жилинский, будучи дежурным по эскадрону, ночью разбудил Самсонова, приказал одеться и заставил поправить неровно повешенную на подставку каску, глядевшую орлом не на икону, а куда-то вбок.
Самсонов подчинился, но потом на занятиях фехтовал с такой яростью, что Жилинский попятился, прижатый к колонне, едва ускользнул от удара, а шашка, хлестнув по мрамору, сломалась.
Жилинский после этого не изменился, по-прежнему подсказывал Александру и по-прежнему строго взыскивал. Уже тогда в нем вызрела эта механическая холодность, с которой он бестрепетно во имя порядка разделял жизнь на сектора службы, как артиллеристы поле на сектора обстрела.
Уже весной, перед выводом в летний лагерь в Красное село на берег Дудергофского озера, видевшего юными всех нынешних генералов, Жилинский предложил Самсонову участвовать в карусели, как назывались конные состязания в манеже. Жилинский и там первенствовал, умело взяв на сером "гунтере все барьеры, а Самсонов, хотя тоже не осрамился, скакал без блеска, тяжеловесно, но, впрочем, храбро.
Карусели, кони, парады, блиставший от гусарских шнуров строй развернутых эскадронов на Марсовом поле, красота музыки трубачей - Господи, все это было с Александром Васильевичем и отозвалось сегодня в его разбившемся адъютанте.
А Жилинский? Исчез Яков Григорьевич из мыслей Самсонова, оставив след невозвратной потери.
* * *
Летом прошлого года Жилинский, еще начальник Российского Генерального штаба, проводил в Петербурге очередную встречу с Жоффром. Яков Григорьевич уже был тем "живым трупом", накрахмаленный чопорным генералом, которого боялись, и казался столпом вечного армейского бюрократизма, свято верующим во врожденную непобедимость русского оружия. Он не желал отвечать на раздражающе точные вопросы бодрого толстяка-француза и вещал об известных вещах - бесконечных русских пространствах, иных, чем во Франции, условиях мобилизации, чуть ли не о гоголевской птице-тройке.
Жоффр хмурил брови и наседал, требуя точных данных о железных дорогах и сроках мобилизации. Ему не могло прийти в голову, что русский генерал рассуждает, как кавалергард времен наполеоновских войн и верит в лихой натиск. Он напомнил, что Франция заинтересована в развитии русских железных дорог, что нельзя уповать только на известную всем храбрость русского солдата, и привел в пример быстрое строительство (на французский заем ) дороги Оренбург - Ташкент.
- Это когда Англия потеснила вас в Марокко? - невозмутимо осведомился Жилинский, намекая, что союзники никак не смогут обойтись без русского штыка.
Сопровождающий Жоффра военный атташе маркиз Лагиш вскинул седую маленькую голову и тонко улыбнулся. Напротив него сидел русский военный агент граф Игнатьев, молодой высокий полковник, ростом под стать Жилинскому, полная противоположность чопорному сухонькому маркизу. Игнатьев видел всю неделикатность вопроса своего начальника штаба, но не ответил на улыбку Лагиша.
Жоффр молча, с выдвинутой тяжелой челюстью, задумчиво поглядел на Жилинского, словно пытался разгадать его мысли и, не обращая внимания на едкую иронию, вернулся к теме мобилизации. Было заметно, неконкретность и туманность мышления его визави не удовлетворяют француза.
- Ну хорошо, - наконец сказал Жилинский и назвал сроки мобилизации.
- Это очень долго, - возразил Жоффр. - Так они разобьют нас по очереди. По плану Шлиффена ваша союзница должна быть разбита за сорок дней, после чего они перебрасывают всю свою мощь на восток.
Он не назвал ни Франции, ни Германии, и без того было ясно.
- Без обозов мы могли бы ускорить, - пояснил Жилинский, как будто можно было ограничиться кавалерийским набегом.
- Без обозов? - переспросил Жоффр, по-прежнему не понимая, какая сила движет русским генералом.
- Да, без обозов. Что же тут такого? - ответил Жилинский. - С обозами, ясно, помедленнее, без обозов - быстрее.
И никакой русской тайны за ним не скрывалось, потому что нельзя же считать тайной твердость закостенелого во всех суставах бюрократа, который верит в раз и навсегда усвоенные законы жизни, известные по шутке красносельских острословов; "Кавалерия скакала, пехота наступала, артиллерия стреляла". Столь же неизменны были его политические взгляды, в душе он был привержен русско-германскому союзу, считал, что если будет мир с Германией, то Россия никогда не окажется в проигрыше. И в реальную возможность войны с Германией он не верил, а буде таковая случиться, то тут уповал на суворовские традиции.
В отличие от Якова Григорьевича генерал Жоффр не желал уповать на нематериальные силы и строго следовал не вчерашней, а нынешней политике.
Генералы подошли к разложенной на столе крупномасштабной карте западной границы, желтоватый палец Жилинского очертил в воздухе овал над Восточной Пруссией, и Яков Григорьевич, уверенный в том, что наконец-то француз будет удовлетворен, сообщил о двух армиях, первой и второй, которые должны быть здесь выставлены.
