Сергей Мстиславский - Накануне
Жандарм спросил, поигрывая серебяным пузатеньким наконечником аксельбанта:
— Разрешите осведомиться, уважаемый… как имя-отчество? Петр Семенович? Ваш цех на заводе — самый беспокойный по сообщению господина директора…
Он наклонился в сторону письменного стола, за которым сидел директор-распорядитель, и директор, поспешно наклонясь навстречу жандармскому кивку, подтвердил тенорком:
— Так точно. Можно сказать без преувеличения: руководящий цех.
— Так вот, уважаемый Петр Семенович, будьте добры указать, кто у вас там… главный заводчик смуты, — заглавный, так сказать, оратор-организатор.
Сосипатр? Так теперь надо сказать! Но язык не повернулся. У мастера даже в виски стукнуло. С чего это… не сказалось. Потому что лучший работник в цехе? Или потому что первый раз? Сказалось сразу другое, уже привычное имя:
— Покшишевский.
Жандарм кивнул равнодушно:
— Имеем сведения. Проходит у нас по списку социалистов-революционеров. Звание вроде как динамитное, однако сейчас, как изволите знать, динамитчики эти за войну до победного конца. Со всеми здравомыслящими верноподданными. Черт с ним, пусть пока бродит… Нет, вы мне такого назовите, что против войны: это признак вернейший.
На этот раз имя сказалось легко:
— Сосипатр Беклемишев.
— Как? — расхохотался ротмистр. — Беклемишев? Вот анекдот! Знаменитому адмиралу однофамилец?
— Знаменитому? — спросил любопытно директор. — Простите… Не приходилось слышать. Чем именно знаменит?
— Помилуйте, — пояснил с готовностью ротмистр. — Любимец его величества: чин за чином, орден за орденом так и хватает! Умнейшая голова — нашел ход. Он, знаете, когда на доклад к государю приезжает, испросит разрешения пройти в апартаменты августейших детей, залезет под стол во всей парадной форме — представляете себе: мундир, шитье, эполеты, сабля, ордена во всю грудь — и лает оттуда по-собачьи, арти-ети-чески лает! Ну, натурально, все от смеху — в лоск! А известно, кто умеет насмешить, тех больше всяких других любят. На этом его карьера пошла… Так Беклемишев, вы говорите… Он какой масти?
— Волос черный, а лицо кругом бреет.
Ротмистр рассмеялся опять:
— Да я не о том: не все ли мне равно, какое у него мурло: мне с ним не целоваться. Какой партии, я спрашиваю.
И снова у Ефимова сжало виски. Непонятно. Словно боится чего. Молчать нельзя: неисполнительно. Мастер вильнул.
— Виноват, не вполне разбираюсь… Раньше было безусловно просто: против царя говорит, стало быть, социал. А нынче…
На этот раз рассмеялись все, кто был в комнате.
И Ефимову самому стало весело.
— А нынче все против царя говорят? — сказал сквозь смех ротмистр. Правильно: разберись тут… в партиях! Однако же все-таки надо разбираться, почтеннейший Семен Петрович: время сугубое…
— Так они ж, ораторы, когда говорят, не называются, — пробормотал мастер.
Ротмистр скривил рот.
— А определять надо, — как птицу по полету. К примеру, можете вы доложить что-нибудь из высказываний означенного Сосипатра?
— Могу, — бодрясь и вытягиваясь, сказал Ефимов. Речь, только что слышанная, была у него в памяти до слова свежа. Он так и стал повторять, слово за словом, и сразу же не только ротмистр, но и пристав, до той поры благодушно посапывавший, и директор в величественном кресле своем, и старший инженер, и начальник цеха настороженно вытянули из высоких, стоячих крахмальных воротников подбритые шеи.
На улицу? С солдатней брататься?
Ротмистр встал. Усы встопорщились, совсем другое стало лицо — не узнать.
— Большевик, не иначе… Только большевики могут такие лозунги… Да еще во время войны… Это надо пресечь немедля… Немедля изъять. До начала митинга, чтоб он не успел свою ересь…
Ефимов дрогнул.
— Какого митинга?
— Вас разве не предупредили? — Ротмистр оглянулся на директора. Сегодня, по постановлению, изволите видеть, комитета преступного сообщества, присвоившего себе наименование Российской социал-демократической партии большевиков, по всем заводам имеют быть организованы митинги с призывом бастовать 9-го января. Министерством предписано изъять главнейших ораторов до митингов, дабы сорвать. В ночь сегодня мы поработали. А сейчас добираем: у меня с собой люди.
— Виноват… — пробормотал, не смея поднять глаз, мастер. — Митинг… идет уже… Сосипатр на митинге, именно…
— Как! — гаркнул ротмистр. — Так чего ж вы тут муру разводите… Я же вам сказал — приказано митингов этих не допускать… Придется теперь из-за вас в открытую: наряд вызывать для разгона и ареста…
— Бога ради! — умоляюще воскликнул директор. — Это же невозможно! На заводе, знаете, что будет. Забастуют сегодня же… А если станет Айваз, сейчас же перекинется на другие… Район здешний до последней степени буйный.
— Правильно, — подтвердил пристав. — Хуже Выборгского во всем городе района нет. Где-где, а тут обязательно подхватят. Только предлог дай…
Ротмистр покусал губы.
— Я из командировки с пустыми руками никогда не возвращался, за всю службу. Митинг… черт с ним: случилось — назад не вернуть; да он и отошел уж, пожалуй. Но Сосипатра вашего я возьму.
— Ваше высокородие! — Ефимов в волнении забылся настолько, что дотронулся даже до ротмистрской руки. — Христом богом свидетельствуюсь: ежели Сосипатра тронуть — не то что цех, весь завод на дыбы станет: очень его рабочие уважают. А в цеху у меня такие есть… Никиту, хотя б, взять. Мальчишка, и фамилия ему будто безразличная — Сизов, но яростный в действиях: прямо зверь из бездны, как в Апокалипсисе определено. Слова не скажи — он уж и кулаки сжал. И другие есть, ему в масть. Действо получится, я говорю… Все одно, что разгон.
Ротмистр подумал.
— Ликвидировать все же необходимо… И немедленно. Но, пожалуй, действительно, лучше… без шума: чтобы, так сказать, без вести пропал… Присядьте, господин Ефимов. Сейчас мы стратегию эту сообразим.
И обернулся к директору:
— Н-да! Со всей откровенностью скажу: паршивые пошли времена! Из-за какого-то там слесаришки… В прежнее время сгреб бы его за шиворот посреди мастерской, стукнул мордой о станок и отправил куда следует. А сейчас, изволь радоваться, целый аппарат воздвигай. Роман с похищением. Дабы не обеспокоить, изволите видеть, пролетариат!
Глава 7
Роман с похищением
Надолго все же задержался в конторе Петр Семенович. В цехе отмитинговали, приняли Сосипатрову резолюцию, разошлись, переговариваясь, по станкам. Сосипатр окликнул собравшуюся уходить фельдшерицу:
— Сестрица… Не посмотрите ли? Что-то у меня с пальцем. В суставе чего-то…
Отошли к окну, чтобы посветлей. Угол дальний — станки в стороне, никого поблизости нет. Сосипатр проговорил запинаясь:
— Ну… как? Коряво?.. Для первого разу: блин — комом?
Она ответила ласково, не подымая глаз, шевеля один за другим суставы, крепкого, грубокожего пальца.
— Хорошо, очень, очень хорошо, родной… Лучше Павлова, честное слово… И если так дальше пойдет…
Он дернул руку.
— Не посрамил, значит?.. Вы… не в утешение мне, товарищ Марина? Ой, да и рад же я… Ежели бы сейчас не народ…
Она спросила, смеясь одними глазами (губами нельзя: медицинская консультация).
— Ежели б не народ, так что бы вы?
Он смутился.
— Нет… Я так… Ну, спасибо. Пошел.
— Постойте, — остановила она. — Я палец перевяжу: мне еще надо сказать.
Достала из карманчика белого халата бинт. Никите от станка окликнул озорно:
— Сосипатр! В штрафные запишут.
И запел скороговоркою, косясь на него и Марину:
Мой то миленький хорош, таки хорош,
Он не ходит без резинковых калош.
Сосипатр нахмурился сердито. Марина, словно не слыша, медленно бинтовала палец.
— Нынче в ночь такой провал был — не запомнить: товарищей — человек сорок. И вся техника села.
У Сосипатра дрогнули губы. Ничего, если кто и увидит, подумает: в суставе свербит. Марина продолжала не глядя:
— Четвертый номер "Пролетарского голоса" взяли, брошюру против войны. И типографию… в районе у нас, в Новой Деревне, подпольная была…
Сосипатр покрутил головой, забыв всякую конспирацию:
— Нечисто дело… Не иначе, как пролез кто… Такие дела только с провокации делаются… Комитетские-то целы? Товарищ Андрей? Товарищ Черномор?
— Целы, — успокоила Марина. — Так вот: люди до последней меры нужны. Вы хоть и… только что из кружка… в первый раз сегодня выступали… а придется вас вплотную взять в работу.
— Товарищ Марина… — задыхаясь от волнения, сказал Сосипатр.
От станков дошел смех: что-то опять брякнул Никита.
— Смотрят, — шепнула Марина и рассмеялась, обернувшись лицом к цеху. — Надо идти, а то ребята нас с вами окончательно женят. После смены приходите в Выборгский кооператив. Знаете? Спросите товарища Василия… Пароль "Николай кланяется и…". Впрочем, я сама там буду… До скорого.
