Эустахий Чекальский - ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ
— Няня, а что будет на завтрак? Подогретое пиво с сыром или кофе?
— Тише, сейчас выйдет мама, не заставляйте меня краснеть за вас, — шепотом наставляет няня.
И вот, действительно, отворяется дверь. Какая же красивая сегодня мама! Рядом с ней улыбающийся отец. Юлик целует матери руку, вручает ей лист раскрашенного картона и с волнением в голосе начинает свои детские поздравительные стихи:
— В ангела день…
Генек, тряхнул своими черными кудрями, быстро произнес свои поздравления и заявил:
— Я сочинил маме Andante maestoso и сыграю его с Юликом.
— Ну что ж, послушаем, но ведь ты без ошибок писать еще не умеешь. Не понимаю, как это тебе удалось написать музыку.
— Ноты я писать умею! Впрочем для тебя, мама, я могу написать даже концерт.
— Ведь я тебя еще не учила писать ноты, — удивляется пани Регина.
— Да, но я видел, как их пишет профессор Горнзель. И сколько раз пан Сервачиньский писал мне упражнения, — убедительно ответил мальчик.
— Прекрасно, послушаем, — прекратил спор отец. — Это наверное что-нибудь детское?
— Мы с Юликом сыграем это и при гостях, — самонадеянно заявил маленький композитор.
Настала очередь Юзика и Олеся. Они выстроились перед матерью, вынули большие листы бумаги и начали в унисон:
Я, маленький мальчик, люблю свою маму,Поздравлений в стихах не умею слагать,Но могу ей сыграть я мажорную гаммуИ ручки у мамы — поцеловать.
— Прекрасно, целуйте! — оказал отец.
Подходит Марыся. Она вручила имениннице вязанную салфетку своей работы и пожелала счастья. Именинница поцеловала Марысю в голову.
Но это еще не конец. Пришла кухарка Маргарита, очень полная женщина. Весит она не меньше двухсот фунтов, жирное ее лицо светится, как будто только что смазанное салом. И она принесла подарок — заварной кулич, покрытый сахарной глазурью с белыми буквами РВ. Буквы эти стоили большого труда, ведь Маргарита неграмотна. Спасибо Михалу, он нарисовал буквы и Маргарита по этому образцу вылепила их из глазури. Доктор заметил Михала. И он с самого утра пришел с поздравлением и подарком: огромный шар, словно пивная бочка.
— Подавайте завтрак! — распорядилась именинница.
Сегодня на столе розы! В столовой, куда ни глянь, везде цветы. Это дело рук Марыси.
— Налей, пожалуйста, Михалу, Маргарите и себе вишневки или сливянки.
— Михалу сливянки, а вам — вишневки, — уточнил доктор.
Гости начинают сходиться в четыре — пять. На столе уже стоит нарезанный торт. На большом подносе множество различной закуски. Второй поднос нагружен пирожными всех сортов: кремовыми, пуншевыми, яблочными, виноградными. На третьем подносе — бисквит, разного рода сладости, украшенные черешнями, вишнями, сливами, абрикосами…
Двери гостиной раскрыты настежь, чехлы с мебели сняты. И везде множество цветов! Рояль открыт, крышка поднята. На стенах гостиной портреты доктора и его супруги. На столах семейные альбомы. Пол устлан большим, красным ковром. Столовая и гостиная устроены в два света. В прихожей дежурит Михал. Для маленьких гостей приготовлено отдельное угощение — в детской.
Весь дом Венявских за каких-нибудь полчаса до назначенного времени заполнился гостями. Пожаловало все люблинское общество: врачи, адвокаты, учителя. Видны сутаны священников и мундиры городских чиновников. Все они пришли с подарками. В городе и окрестностях любят и уважают Венявских. У подъезда дома выстроились и коляски окрестных помещиков.
Дамы одеты скромно. Это большей частью жены военных. Еще жива память о боях под Остроленкой, в Грохове. Полковник Рендзина из Ясткова, полковник Белиньский из Турки, полковник Фредро из Якулович, майор Козьминьский из Мордыньца, шеф Подгородиньский из Травников, майор Коссаковский из Вежховиц, Прот Венглиньский из Эмбожиц.
Уже началась беседа об урожае, о ценах на зерно;
заговорили и о политике. Как всегда, известия противоречивы. Ходят слухи о проекте нового административного деления королества.
— Говорят, что Паскевич намерен уменьшить количество губерний до четырех и присоединить уезд частью к виленской, частью к ковенской губернии.
— Галицийский сейм создал комиссию по освобождению крестьян от крепостной зависимости.
Представители люблинской интеллигенции обмениваются мнениями о журнале «Научное обозрение», основанном сыном каштеляна Эдуардом Дембовским. Кто-то сообщил, что в Вене не дали согласия на преподавание в школах закона божьего по-польски. К тому же польская литература перестает быть обязательным предметом на философском факультете Краковского университета. Его величество не считает нужным удовлетворить просьбу сейма.
Здесь присутствуют и такие, что уже читали Przedświt i Psalm wiary, Священники шепотом передают прошлогоднюю новость, что папа Григорий XVI объявил царя Николая врагом цивилизации. В гостиной на столике лежит журнал «Варшавское обозрение», в котором богема то есть Норвид, Зморский, Филлеборн пытаются высказать романтические устремления своего поколения. Письма, что приходят из Франции, дают новую пищу пересудам на тему о мессианизме, товианизме, социализме. Лекции Мицкевича в Коллеж де Франс взволновали умы люблинцев. Гизо провозгласил лозунг De faites partout, toujours.[5]
Прудоновское «Собственность — это кража» уже дошло и до гостиной Венявских, как раз в день именин пани Регины, красивейшей хозяйки и самой музыкальной из дам…
На эту тему немного пошутили, кое-кто серьезно верил вестям из-за рубежа. Впрочем скоро начали расставлять пюпитры: гости должны были прослушать квартет Моцарта. Итак, новое удовольствие.
Играли любители, хотя из числа присутствующих гостей можно было бы составить квартет профессионалов. Музыканты с изяществом, немалым мастерством и благоговением исполнили на своих инструментах легкую, как бы кружевную, танцевальную мелодию менуэта. Что ж, в домах люблинской интеллигенции издавна существует культ музыки. В докторском доме не только наливки, пирожные и закуски. Здесь живым огнем горит пламя любви к искусству. Когда в доме раздаются звуки инструментов — выступает мама с профессором Сервачиньским, — маленький Генек в черном костюмчике с белым жабо под подбородком, со своей кудрявой прической уже замирает возле рояля и внимательно слушает игру. Ровесники его уже не интересуют. Ведь он тоже может сыграть как профессор Сервачиньский. Это же он написал маме Andante, переложил для скрипки сонатину Бетховена, написанную для виолончели, и несколько раз сыграл ее маме. Едва утихли аплодисменты, не успела мама ответить на слова восхищения, раздавшиеся со всех сторон, не успела предложить гостям отведать домашнего печенья и наливок, а у рояля оказался уже Юлик. Гостям разносили новый напиток, китайский чай, который считался безвредным «дамским зельем». Мужчины от этой новости сторонились. Никакого сравнения с пивом или вином. Они ведь не больны. Некоторые удивлялись: откуда появился чай в доме доктора?
— Разве потому, что это дом врача, где обязаны следить за здоровьем пациентов и гостей.
— Чай — это восточный напиток. Он нам ни к чему, — рассуждали гости.
Генек и Юлик стояли у рояля в ожидании возвращения матери. Она должна была обойти всех, показать на подносы и рюмки, поговорить с гостями, сказать каждому несколько любезных слов и поблагодарить за визит.
Но вот мама вернулась в гостиную. Между гостями разнесся слух, что будет исполнена сонатина Бетховена в обработке Генека. Не все, конечно, интересовались этим произведением, но вежливость требовала внимания.
— Говорят, что у моего Генека крупный талант, но с публичными выступлениями можно еще подождать. Вот, когда подрастет, окончит какую-либо консерваторию, тогда другое дело!
Уже с первого такта, с первого удара смычка, любители музыки заинтересовались произведением в исполнении матери и сына. Да, это был действительно Бетховен. И несомненно Генек украсил мелодию необыкновенной орнаментацией.
— Замечательно, удивительно! Откуда у ребенка берутся такие музыкальные идеи. Из него, пожалуй, выйдет второй Липиньский или Паганини!
И действительно! Генек своей орнаментацией не только не исказил произведение великого композитора, но наоборот, дал этому произведению столь виртуозно-скрипичную выразительность, что специалисты-музыканты, присутствующие на вечере, не могли прийти в себя от изумления. Феномен, гений, чудо природы, нет — просто поверить трудно, возможно что кто-то другой пишет ему эти вариации. Но откуда этот кто-то может знать исполнительские возможности маленького скрипача? Ведь его левая, да и правая рука выполняют невероятные вещи! Техника игры у этого восьмилетнего мальчика выше, чем у опытных скрипачей. Откуда? Неужели его научили этому Сервачиньский и Горнзель?
