Эптон Синклер - Зубы Дракона
Каждый раз, когда Ланни подходил к стене с кнопкой звонка, он желал ее нажать и затребовать точных сведений о состоянии его любимой жены. Каждый раз, когда французский учитель музыки задавал ему вопрос, было труднее скрыть тот факт, что он его не слушал. Проклятие! Не важно, кто виноват, природа или человеческая некомпетентность, факт остается фактом, что его жена, которую он любит так нежно и с такой жалостью, наверное, находится в агонии, её силы полностью исчерпаны. Надо что-то делать! Близилась полночь, Ланни посмотрел на часы и увидел, что прошло три минуты с тех пор, как он посмотрел на них последний раз. Было только без двадцати двух одиннадцать, Но всё равно было достаточно плохо. Прошло уже тринадцать часов, как начались схватки, и она была оставлена на произвол судьбы. Ужас!
XIДверь в комнату открылась, это была медсестра. Ланни взглянул и увидел, что она отличалась от любой медсестры, которую он видел до сих пор. Она улыбалась, да, на самом деле сияя улыбкой. «О, сударь», — воскликнула она. — «Девочка! Красавица! Очаровательная!» Она сделала жест, указывающий на размер женского чуда. У Ланни внезапно закружилась голова, и он потянулся за стулом.
«А мадам?» — воскликнул он.
— Мадам молодец! Она великолепна! Всё хорошо. Снова формула. Ланни засыпал её вопросами и убедился, что Ирма выживет. Она была обессилена, но этого можно было ожидать. Были детали, на которые нужно обратить внимание. Через полчаса или около того будет возможность для месье, чтобы увидеть мать и дочь. «Сейчас! Успокойтесь!»
Преподаватель музыки схватил Ланни Бэдда за руку и энергично тряс её. После того, как американец вернулся на свое место, в течение некоторого времени на него еще лились поздравления. «Мерси, мерси», — говорил Ланни механически, в то же время думал: «Девочка, Бьюти будет разочарована!». Но у него самого не было никаких жалоб. Он был с детства окружён женщинами, редко видел своего отца, находясь на попечении своей матери и женщин-служанок. Вокруг него всегда были женщины, друзья его матери, его сводная сестра и мачеха в Новой Англии, а затем новая сводная сестра в Бьенвеню, и снова череда его возлюбленных, и, наконец, его жена. Он получил кое-что от них всех, и дочь доставит ему много радости. Все было в порядке.
Ланни встал, извинился перед французским джентльменом и пошел к телефону. Он позвонил матери и рассказал ей новости. Да, он сказал, он был рад, или будет, когда отойдёт от головокружения и слабости. Нет, он не забудет дать телеграммы: одну отцу в Коннектикут, одну матери Ирмы на Лонг-Айленд, одну его сводной сестре Бесс в Берлин. Бьюти будет звонить по телефону различным друзьям поблизости, главное, не пропустить кого-нибудь! У Ланни уже были готовы послания своему другу Рику в Англию и своему другу Курту в Германию, осталось только вставить слово «девочка».
Он выполнил свое обещание Пьетро Корсатти. В Нью-Йорке было еще рано. Новость попадёт в ночной выпуск утренних газет, и будет прочитана завсегдатаями модных клубов, куда входила дорогая Ирма Барнс. Получив поздравления Пита, Ланни вернулся к окружающим, в числе которых оказался французский джентльмен. Удивительно, как из жизни счастливого отца вдруг исчезли черные тучи с небосвода, как перестали быть смертоносными законы матери-природы! Можно было поговорить с учителем музыки о технике, которую он использовал, рассказать о собственные опыте игры по методу Лещитского, а затем Брайтхаупта, объяснив вращательное движение предплечья, и проиллюстрировать его на ручке своего кресла. Ланни увидел себя, настукивающим тему симфонической поэмы Листа, «От колыбели до могилы». Но он остановился на первой части.
XIIУлыбающаяся медсестра пришла снова и провела счастливого отца вниз к большим закрытым дверям из зеркального стекла, ведущие в комнату с крошечными белыми металлическими детскими кроватками. Посетителям находиться внутри не разрешалось. Но медсестра в белой маске, закрывавшей ее рот и нос, поднесла к другой стороне стекла свёрток в одеяле. Развернув его, она открыла взору Ланни кирпично-красный объект, который, возможно, был большой раздутой гофрированной гусеницей, только с конечностями, и большим круглым шаром на вершине с лицом, которое было бы человеческим, если бы не было волшебным. Был рот с губами, деловито ничего не сосавшими, и пара больших глаз, которые не двигались. Однако, медсестра, которая находилась вместе с Ланни, заверила его, что глаза были проверены светом, и они видят. Его уверили, что это был его ребенок. Доказывало это крошечное ожерелье с металлической табличкой. Месьё и мадам могут быть уверены, что они не принесут домой ребенка ни адвоката, ни учителя музыки.
Раздутая красная гусеница была снова завёрнута в одеяло, и Ланни сопроводили в комнату Ирмы. Она лежала на белой больничной койке, ее голова утонула в подушке, глаза были закрыты. Какой бледной она казалась, как отличалась от красивой яркой брюнетки, которую он оставил утром! Теперь ее темные волосы были растрёпаны, по-видимому, никто не хотел еще ее беспокоить. Ланни на цыпочках вошёл в комнату, и она медленно как будто с усилием открыла глаза. Когда она узнала его, она слабо улыбнулась.
— Как ты, Ирма?
«Всё будет в порядке со мной», — прошептала она. — «Устала, я очень устала».
Медсестра сказала ему, чтобы он не разговаривал с ней. Он сказал: «У нас прекрасный ребенок».
— Я рада. Не волнуйся. Я отдохну, и мне станет лучше.
Ланни почувствовал удушье в горле. Печально, какую цену, должны платить женщины! Но он знал, что не должен беспокоить ее своими эмоциями. Медсестра принесла немного вина, которое она выпила через трубку. В нем было успокоительное, и она будет спать. Он взял ее за руку, которая лежала безвольно на покрывале, и нежно ее поцеловал. — Спасибо, дорогая. Я люблю тебя. Этого было достаточно.
Снаружи, в проходе стоял хирург, приведший себя в порядок и готовый для внешнего мира. Его профессиональная манера была второй натурой. Все было, как это должно быть. Ничего нет лучше для пациента, чем отличные роды. Несколько часов сна, немного еды, и мистер Бэдд будет удивлен улучшением состояния его женой. Прекрасный крепкий ребенок, более четырёх килограммов весу, что и вызвало задержку. «Жаль, что вы так долго ждали. С этим ничего нельзя сделать. Вы читаете Библию, мистер Бэдд? 'Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир'.[3] В этом случае это женщина, но мы больше не находимся в древней Иудее, и здесь хозяйничают женщины. В моей стране, и вашей у них есть право голоса, и они владеют более чем половиной собственности, так мне сказали. Это их мир. И что они собираются делать с ним, мы, мужчины, должны подождать и выяснить. Спокойной ночи, мистер Бэдд».
«Спокойной ночи», — сказал Ланни. Он был должен этому человеку тридцать тысяч франков, сумма казалась огромной, но курс франка был низким. Ланни было не жалко. Он подумал: «Я бы предложил сто тысяч час назад!»
ГЛАВА ВТОРАЯ Твои друзья, которых…
IДом в поместье Бьенвеню, в котором жили Ирма и Ланни, называли коттеджем, но по размеру и по стилю он не отличался от виллы. Его покрытые розовой штукатуркой стены с бледно-голубыми ставнями окружали патио, или открытый внутренний двор. Красная черепица покрывала единственный этаж здания. Оно выходило на постоянно меняющийся Залив Жуан, а за ним на горы, за которыми садилось солнце. Дому было всего три года, но банановые деревья в патио уже доросли до карниза, а лозы бугенвиллии доползли до черепицы. Начало апреля было прекраснейшим временем года, а внутренний дворик представлял собой маленький райский уголок с цветами всех расцветок, вызывая восторг в потоках солнечного света. Здесь молодая мать может лежать в шезлонге на солнце или в тени и читать в нью-йоркских газетах о мартовской погоде с ледяными бурями, разрушающими приморские коттеджи и сметающими небольшие лодки на пляжах.
В самой совершенной обшитой шелком колыбели лежал самый драгоценный из младенцев женского пола с вуалью, защищавшей ее от очень любопытных насекомых. Рядом сидела дипломированная медсестра, зрелая и добросовестная прихожанка англиканской церкви. В ее подчинении были два няни, знакомые с последними открытиями в области физиологии и психологии детей. Запрещались баловство, поцелуи, укачивания этого маленького члена королевской семьи. В уходе за царственным ребёнком не допускались никакие гипотезы и промахи. Враждебные микробы не могли проникнуть через баррикады, возведенные вокруг него. А тех, кто подозревался в малейшей простуде, изгоняли из помещения. Гости и даже родственники должны были повиноваться приказам всезнающей мисс Севэрн. Ей была дана власть противостоять даже бабушкам. Что касается Ирмы, она согласилась пойти на высшую жертву. Каждые четыре часа ей приносили драгоценный свёрток для кормления и ухода, и она должна быть всегда готова, независимо от того, какие искушения мира моды могли стать на ее пути. Вернуться к Руссо!
