Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Иггульден Конн
Хулагу распирало от нетерпения, пока командиры Урянхатая снимали доспехи и занимались лошадьми. У царевича рубаха взмокла от пота; он сам с удовольствием снял доспехи, подставив руки и лицо ночному ветерку. Затем сел напротив Хубилаева орлока, сгорая от любопытства, но твердо решил не начинать расспросы, пока гости не утолят голод и жажду. Ничто не утомляет воина так, как сражение, и после битв тумены обычно едят досыта – если, конечно, получается. В отличие от поверженных персов, войну монголы считают профессией.
Наконец Урянхатай доел, отдал миску слуге и вытер пальцы о штаны, прибавив к старым, почерневшим пятнам от жира свежие.
– Господин, я человек простой и, с твоего позволения, говорить буду просто, – начал он, и Хулагу кивнул. – Твой брат Хубилай просит тебя не участвовать в будущих битвах. Он провозгласил себя ханом и намерен сражаться с господином Арик-бокэ. Тебя он просит лишь оставаться на своей территории и в сражениях не участвовать.
Хулагу вытаращил глаза и изумленно покачал головой.
– Наш хан – Арик-бокэ, – хрипло проговорил он, пытаясь осознать услышанное. – Я был в Каракоруме, орлок. Я принес клятву.
– Мне велено передать тебе эти слова, господин мой. Твой брат Хубилай просит не вмешиваться, пока он разбирается с вашим младшим братом. На тебя он не в обиде, но не желает, чтобы ты выбирал между родными братьями, только не на войне.
Урянхатай с тихой надеждой наблюдал за царевичем. Нападать Хубилай не приказывал, но тумены орлока уже смешались с войском Хулагу. Стоит лишь крикнуть, и они перебьют тысячи воинов. Люди Хулагу заметно расслабились, и Урянхатай знал, что может победить.
Хулагу обвел взглядом лагерь, вероятно почувствовав опасность. Он снова покачал головой, лицо его посерьезнело.
– Орлок, сегодня ты меня выручил. За это я премного благодарен и дал тебе права гостя, но не право связывать меня клятвой. Когда взойдет солнце… – Хулагу остановился, захлебнувшись гневом, смешанным с растерянностью. – Как это вообще возможно? Хубилай в Каракорум не возвращался, иначе я услышал бы…
– Хан – тот, кому я нынче служу, господин мой. Брату вашему Арик-бокэ не следовало объявлять себя ханом. Через несколько месяцев недоразумение разрешится, и у монголов останется один хан, полноправный.
– Почему Хубилай сам ко мне не явился? Почему послал тебя, Урянхатай?
– Хубилай-хан ведет войну, господин мой. Полностью его планы я раскрыть тебе не могу. Но я говорю от его имени, и каждое мое слово – правда. Он не просит тебя нарушать клятву. Из любви к тебе Хубилай-хан просит лишь остаться на своих землях, пока не разрешится это недоразумение.
Хулагу опустил голову на руки и крепко задумался. Арик-бокэ и Хубилай – его братья. Отчаянно хотелось схватить обоих за шкирку и тряхнуть. В тысячный раз царевич пожалел, что Мункэ нет в живых. Он, Хулагу, принес клятву, но вдруг Арик-бокэ не имел прав на ханство? Даже когда он всходил на престол, звучали вопросы, почему не дождались возвращения Хубилая. И вот чем все закончилось… Масштабов катастрофы Хулагу даже представить себе не мог – с каждым мгновением они все разрастались.
В лучшем случае он потеряет одного из братьев. Это как удар ножом в сердце – он ведь Мункэ совсем недавно потерял. В худшем – противостояние разорвет ханство в клочья, сделав народ уязвимым перед вездесущим врагом. Одно-единственное поколение целиком и полностью уничтожит то, что создал Чингисхан. Кто прав, кто виноват, не определишь, и в притязаниях не разберешься. Тем не менее Арик-бокэ – хан. Что бы ни твердил Хубилай, это высечено на камне, это неизменно. Хулагу ссутулился еще сильнее.
– Это мое ханство, – пробормотал он себе под нос.
– Твоим оно и останется, господин мой, – заверил Урянхатай, кивнув. – Эти земли покорил ты, никто их у тебя не отнимет. Хубилай-хан знал, что ты встревожишься. Он разделяет твою боль, для него она в тысячу раз острее. Единственное его желание – скорее со всем разобраться.
– Хубилай мог бы отступить, – чуть слышно заметил Хулагу.
– Он не может отступить. Он хан.
– А мне что до того, орлок? – спросил Хулагу, поднимая голову. – Правил в жизни нет. Что угодно пиши, сколько угодно слушай шаманов – ничто не связывает человека, кроме него самого. Ничто, кроме цепей, которые он сам себе выбирает. Можно забыть о законах и традициях, если у тебя есть сила.
– У Хубилая есть сила, господин мой. Пока мы тут разговариваем, он продвигается к Каракоруму. К началу зимы противоречие разрешится тем или иным способом.
Решение принято. Рот Хулагу превратился в тонкую линию.
– Игру затеяли мои братья, орлок, и я в ней участвовать не желаю. На севере моего ханства остались недружественные мне города. За три месяца я намерен осадить их, потом двинусь на восток к Каракоруму и посмотрю, кто победил.
От таких слов Урянхатай вздохнул с облегчением.
– Мудрое решение, господин мой. Извини, что причинил тебе боль.
Хулагу раздраженно заворчал.
– Сядь к другому костру, орлок. Надоело смотреть на твое лицо. А на заре убирайся отсюда. Ответ ты получил, решение я не изменю.
Урянхатай встал, морщась от боли в коленях. Он был уже немолод и гадал, стоит ли доверять человеку, превыше всего ценящему собственную способность командовать и разрушать. Честным ответом было: «Нет, не стоит».
А если дать знак своим туменам? Они готовы, они ждут. Одним махом можно вывести из игры влиятельного игрока…
Орлок тяжело вздохнул. Он примет заверения Хулагу – даже если, возможно, потом об этом пожалеет. Урянхатай поклонился и пошел к другому костру. Этой ночью ему явно не уснуть.
Глава 39
Высоко в серо-зеленых холмах Хубилай не знал покоя. Он смотрел вниз на бескрайние равнины, с такой высоты обманчиво мирные и безмятежные. Справа от него журчал ручеек – при желании он мог зачерпнуть студеной воды. День выдался жаркий, в небе ни облачка. Родная земля! После многолетней цзиньской кампании Хубилай всей душой радовался возвращению.
Кто-то из воинов выругался, карабкаясь по скользким скалам. Хан не обернулся – он просто взирал на знойную бескрайность, впитывая простор и тишину. Терзали и усталость от многодневного похода, и волнение, такое, что руки дрожали. Где-то там, вдали, Арик-бокэ. Хубилай уже все спланировал и подготовил своих людей. Оставалось только ждать. Если брат покинет Каракорум, они его встретят; если окопается в городе, раздавят, как блоху, угодившую в шов.
Хубилай скучал по тем, кто прошел с ним цзиньскую кампанию. Баяр еще не вернулся с севера, а Урянхатай после встречи с Хулагу снова увел тумены на холмы. Хубилаю не хватало обоих, но больше всех Яо Шу. Старый монах уже не мог участвовать в походах и наконец поселился в монастыре. «Время гасит самые яркие костры», – подумал хан и вознес беззвучную молитву о новой встрече с любимым наставником.
Впервые за много лет Хубилай остался наедине со своими воинами. Арик-бокэ бросит на них тумены Мункэ, которые принесли ему клятву. Хубилай поморщился: младшего брата ему не пересилить. По крайней мере, не в одиночку.
Связываться с Хулагу было рискованно. Старший брат мог выслушать Урянхатая и немедленно встать на защиту Арик-бокэ. Урянхатай передал ответ Хулагу, только Хубилай не слишком поверил. Если брат поддержит Арик-бокэ, война отнимет еще один год и еще одного брата. Иллюзий у Хубилая не осталось. Пока его воины ели и восстанавливали силы, он молился, чтобы Хулагу проявил немного благоразумия и не вмешивался.
Хубилай поднял голову, услышав звон колокольчиков, далеко разносившийся в горной тишине. На сей раз это были не ямщики, а небольшое стадо, которое он отправил пастись с дозорными. Хубилай надеялся, что пешком они без проблем подберутся к Каракоруму. Их возвращения он не ждал еще самое меньшее месяц и разбил лагерь на холмах, подальше от города, подконтрольного его брату. Хан попытался угадать, что значит такое раннее возвращение, но в итоге сдался. Он глянул вниз и на поросших травой скалах увидел фигурки людей, которые гнали перед собой коз и овец. Еще не скоро услышит он их рассказ.
