Ветер знает мое имя - Исабель Альенде
Она не жалела о случившемся, потому что теперь могла спокойно сидеть на чердаке, не боясь, что ей помешают.
Мистер Богарт больше не мог ни выгуливать Пако (а это была единственная пешая прогулка, которую он совершал до падения), ни крутить педали велотренажера, ни водить пикап, поэтому Летисии приходилось садиться за руль, гулять с собакой, а также по-прежнему выполнять роль домработницы и компаньонки.
– Мы проводим вместе так много времени, что это чудо, как мы друг друга еще терпим. Этот медовый месяц – самый длинный в моей жизни, – язвил Мистер Богарт. – Судя по тому, как затягивается эта пандемия, мы останемся взаперти навсегда. Впрочем, для меня это не так уж и плохо…
– Как ваша лодыжка? – перебила Летисия.
– Все так же. И я запрещаю рассказывать об этом Камиль, потому что у нее уже витает мысль упечь меня в дом престарелых. Если она узнает о падении – воспользуется этой возможностью, чтобы на меня надавить. Она мечтает продать дом; университет сделал хорошее предложение, они хотят эту землю и платят целое состояние. Но я покину этот дом только в гробу, слышишь? Позаботься обо мне до конца, ты еще молода и полна сил.
– Да, но я не могу защитить вас от дочери. У меня нет никаких прав. Камиль может объявить вас недееспособным.
– Я не собираюсь сходить с ума и доживать дни в сумасшедшем доме среди чокнутых стариков, питаясь одним желе, – пробормотал он, и оба согнулись от смеха, представив такое развитие событий. – Знаешь, Летисия, ты самый жизнерадостный человек, которого я встречал в жизни: тебя все веселит, ты напеваешь, когда готовишь, а пылесосишь вообще в ритме румбы.
– Мы, сальвадорцы, все такие. Раньше говорили, что Сальвадор – страна улыбок, но думаю, после гражданской войны улыбаться там стали меньше.
– У тебя, должно быть, хорошая жизнь.
– Не жалуюсь, потому что сейчас все в порядке, но так было не всегда.
– Сколько лет мы знакомы? – спросил Мистер Богарт.
– Двадцать. Меня привел Крус Торрес – строитель, который ремонтировал дом. Я была молодой, когда начала работать на вас и сеньору Надин.
– Ты все еще молодая.
– Я хорошо выгляжу для своих сорока семи, правда? Мы стареем лучше белых, – насмешливо ответила Летисия.
– Все так. Я знаю, что ты копаешься в вещах Надин. Что ты ищешь? – спросил Мистер Богарт.
– Ничего, не волнуйтесь. Я просто хочу прибраться. Вы даже не помните, что́ у вас на чердаке, а там полно хлама. Я думаю, там обитают и те легкомысленные дамы, которые повсюду вам мерещились, помните?
– Скажи им, чтобы спускались, здесь их никто не потревожит. И пусть возьмут с собой Надин.
Анита
Тусон, апрель – июнь 2020 года
В приюте было лучше. Не нравится мне в приемных семьях. Думаю, в этой еще хуже, чем у сеньоры Марии, потому что здесь одни мальчики и они очень невоспитанные. Постоянно дерутся и даже не умеют говорить спасибо. Грубые они, эти мальчишки. Тита Эду научила бы их уму-разуму за неделю, точно тебе говорю. А еще здесь приходится говорить по-английски. Я уже устала от этого, вечно будто с тряпкой во рту. А ты и на испанском не хочешь говорить, и есть не хочешь. Сколько можно, Клаудия! Ты уже не ребенок, ты большая. Сеньора Мария выгнала нас из-за твоих истерик. Мы же кончим тем, что станем уличными попрошайками, – ты этого хочешь? У сеньоры просто не хватило терпения, и я ей не нравилась. Кажется, она меня ненавидела. Нас выгнали не по твоей вине, Клаудия, ты очень тихая девочка. Хорошо, что мы оттуда выбрались.
Психолог говорила по-испански и не хотела, чтобы мисс Селена была со мной в кабинете. Мне дали несколько кукол, чтобы поиграть, но я объяснила, что это для малышей, а мне скоро восемь. Психолог сказала, что тогда мы просто поговорим. Она спрашивала меня о Диди, о тебе, о нашей прежней жизни и о маме. Еще она спросила о доме сеньоры Марии, о том, как я намочила постель, и о чулане, но я не стала об этом говорить, не знаю, откуда она узнала. Мне пришлось рассказать о «морозилке», о том, как увели маму, а меня забрали и силой усадили в автобус, хотя я лягалась, кричала и рыдала. Не люблю об этом вспоминать, потому что снова хочется плакать. У психологов плакать нехорошо – я это поняла, еще когда ходила к школьному. Они начинают нервничать. Потом мисс Селена велела мне не волноваться, потому что меня переведут в другую семью. Но эта новая семья тоже плохая, хотя хозяйка здесь лучше, чем сеньора Мария. Она сказала, что мы подружимся, что она всегда хотела дочерей, но Бог ей не дал и что я теперь буду ей как дочь. Я объяснила, что так не будет, потому что у меня есть настоящая мама. Я не могу называть ее мамой. И не могу называть ее тетей, потому что здесь так не говорят. Мне разрешили называть ее Сьюзан, хотя звучит это как-то странновато. А ее мужа не обязательно называть папой или дядей – достаточно просто «мистер Рик». Из уважения, чтобы не обижался. А с мальчишками, которые никакие мне не братья, лучше вообще не разговаривать.
* * *
Эти розовые таблетки нужно жевать и глотать, потому что это витамины. И даже не противные. Надо закрыть глаза и представить, что по вкусу они похожи на клубничный леденец или конфету. Сьюзан говорит, что мне нужно больше есть и принимать витамины, потому что я очень худая и могу больше не вырасти. Я не виновата, если у их еды такой странный вкус. Сьюзан сказала, что она никогда не встречала человека, который бы не любил сэндвичи, и что она поищет рецепт пупусов в интернете, но я не думаю, что у нее выйдет: она очень занятая, а из еды только сэндвичи готовить и умеет. Она сказала, что нужно пить витамины, а прививку мне уже один раз делали, когда я приехала сюда на север, мне не надо делать ее второй раз. Сьюзан дает мне таблетку и следит, пока я не проглочу, а потом мне приходится открывать рот и показывать, что я не спрятала ее под языком. Да и как спрятать? Она же огромная.
Нужно делать то, что говорят учителя по «зуму», потому что в школу ходить нельзя. Это все из-за вируса. Школы
