Ромейская история - Олег Игоревич Яковлев
Через пролив они неслись быстро, настигнутые внезапным ужасом виденного. Русам казалось, что следом за ними с рычанием летит огненный змий и несокрушимые дромоны с победными кликами ромеев снуют где-то вблизи, за кормой, готовые в любой миг извергнуть в них смертоносный огонь, от которого и в воде даже нет спасения.
…Константин Мономах отрядил преследовать русов четырнадцать своих кораблей, поручив командование над ними стратигу Константину Каваллурию, а сам с остальным флотом, празднуя победу, возвратился в гавань.
Ещё подумал: «Зря я придерживался столь плохого мнения о друнгарии Василии Феодоркане. Он проявил в бою с русами храбрость и воинское умение. Вознагражу его, но не отпущу от себя, как евнуха Стефана».
Евнух Стефан, которому нечаянная победа над Маниаком, по всей видимости, вскружила голову, устроил заговор против императора вместе со стратигом Лесбоса, но был вовремя схвачен, ослеплён и умер в темнице.
…Буря налетела как-то внезапно. Ещё недавно стоял непереносимый зной, а тут вдруг подул с востока шквалистый порывистый ветер, выползла из-за окоёма иссиня-чёрная грозовая туча, и началось!
Русские ладьи только-только миновали Босфор и вышли на необъятный взору простор Понта, как грянул гром, и огромные водяные валы, разевая пасти, с бешеным оскалом пены обрушились на хрупкое дерево.
Рвались снасти, ломались вёсла, ладьи беспомощно крутились в неистовом водовороте. Вдали справа ходили под пологом туч исполинские, до неба, столбы-смерчи, а по левую руку, за стеной воды зловеще серели острые гребни прибрежных скал. Всюду смерть поджидала русских воинов, отчаянно боролись они, как могли, с разбушевавшейся стихией, но одну за другой однодеревки относило волнами к скалам. Грохот ломающихся судов сливался с ураганным свистом ветра и яростными ударами обезумевших водяных валов. Иванко, весь мокрый, всклокоченный, с перекошенным в крике ртом, перекрывая шум стихии, отдавал приказания:
– Мачту рубите! Вборзе!.. Фома! На левый борт! Прикройте пробоину! Порей! Сюда! Ко мне! Черпайте воду!
Резкий толчок бросил Иванку на дно ладьи. Острая боль пронзила колено. С трудом поднявшись, воевода уцепился скользкими мокрыми руками за перила.
Намётанный глаз Иванки заметил плывущие неподалёку от их ладьи останки разбитого бурей корабля. Присмотревшись получше, воевода вдруг узнал в погибшем судне ладью Владимира. Наверное – подумалось – князь утонул в волнах. Отчего-то жалость к этому безрассудному упрямцу, лихой головушке, стиснула сердце бывалого воина. Да, князь был скор на руку, не думал, что творил, он безоглядчиво отдавался страстям, но ведь молод, жить бы да жить, мудрость приходит с годами.
А теперь… Иванко вгляделся в даль и увидел какого-то темноволосого человека, без шелома, отчаянно борющегося с волнами. Вот высокий гребень, казалось, уже накрыл тонущего с головой, уже сомкнулась над ним бушующая стихия, но человек вынырнул, мокрая голова замаячила между волнами. Он что-то кричал и, гребя руками из последних сил, подплывал к корме ладьи.
Иванко подбежал к борту.
– Сюда! Держись! Руку, руку давай! – кричал он, заглушая свист ветра и рёв волн.
Человек схватил воеводу за десницу. Вдвоём с Пореем, мокрые и усталые, они втащили его в ладью.
– Княже! – ахнул воевода, вдруг узнав в дрожащем от холода оборванце ещё несколько часов назад величающегося перед ним надменного сына Ярослава.
– Спаси тя Бог, Иванко! – прохрипел князь, отплёвываясь и стуча зубами. – Ну и угораздило ж нас!
– А кажись, проходит буря-то! – Порей указал на небо.
И в самом деле, грохот волн словно бы стал потише, ветер уже не с такой силой свистел в ушах, серое небо чуть посветлело.
Как только море немного успокоилось, князь Владимир велел собрать на совет воевод и начальников уцелевших ладей.
Явился раскосмаченный, промокший насквозь Вышата, поклонился князю и, указывая на берег, выпалил:
– Тамо ладьи разбило. Много наших… на брег выбросило. Я к им! Не брошу! Не поминайте мя лихом!
Владимир пытался остановить его, но Вышата, ни мгновения не раздумывая, сорвал с плеч дощатый панцирь, перемахнул через борт и стремглав бросился в волны.
– Куда ты?! Стой! – закричал князь, в бешенстве стукнув кулаком по перилам.
Не ведающий страха Вышата, вынырнув, вплавь заспешил прямо к белеющим вдали скалам. Плыл широко, вразмашку, пятная воду пенным крошевом. Иванко видел, как он, устало отряхиваясь, выбрался на сушу, прощально махнул им рукой и через мгновение скрылся среди валунов.
– Что делать будем? – хмурясь, спросил Владимир.
– Плыть на Русь, княже. Иного нет. Вышата, даст Бог, пробьётся посуху. А нам ко брегу не подплыть, ладьи разобьёт, токмо людей погубим. Да и то, народу на ладьях мало осталось, раненых, обожжённых много. Ничем мы Вышате не поможем, даже аще и на брег высадимся, – ответил Иванко, тяжело, с укоризной глядя на князя, который, кажется, только сейчас начинал понимать всю нелепость и безрассудность своей затеи.
…Около полудня следующего дня русские ладьи догнали корабли Каваллурия. Шторм тоже потрепал величественные дромоны, изрыгающие страшный греческий огонь, но всё же в сравнении с ними однодеревки Владимира выглядели просто жалко. Это, видно, придало обычно осторожным ромеям бодрости. В русов полетели горшки с горючей смесью; опять, как и в проливе, ладьи обволокло огнём. Горело всё вокруг – вода, дерево, одежда, сами люди с душераздирающими криками тщетно искали спасения от пламени.
И была ярость; Иванко после сам не мог понять, почему исчез вдруг страх перед греческим огнём, и не у одного него. Охваченные каким-то единым бешеным порывом, ринулись русы, мокрые, усталые, обожжённые, с чёрными от копоти лицами, на громады дромонов. Сверкали мечи, копья, пóроки со скрежетом вонзались в дощатые борта. И через завесу огня, через ощетиненные копья и калёные стрелы, в отчаянной решимости лезли русские воины, вчерашние пахари, рыбаки, бортники на высокие борта, с топорами, секирами, мечами в руках, круша строй оторопевших, сбившихся в кучу ромейских гоплитов.
Напрасно стратиг Каваллурий злился и изрыгал проклятия, напрасно грозил страшной смертью обратившимся вспять, – порыв русов подобен был шторму, грохоту стихии, урагану, сметающему корабли и вздымающему бурные волны.
Вот уже захвачен русами один дромон, второй; третий загорелся, вспыхнул на фоне серого хмурого неба ярким пламенем, как гигантский смоляной факел.
Стратиг Каваллурий в бешенстве бегал по палубе. Вокруг него падали один за другим воины – копейщики, метатели огня, гибли целые турмы и друнги.
Словно чувствуя каждой частицей кожи, что вот сейчас всё – конец, поражение, позор, Каваллурий с горьким осознанием безысходности повёл оставшихся в живых, оробевших гоплитов на последнюю схватку. Но не было у ромеев того порыва, той дерзости, что вела в сечу их яростно-смелых врагов. Гоплиты отступали, шаг за
