Чернобыльская тетрадь - Григорий Устинович Медведев
Свидетельствует Б. Я. Прушинский
«Четвертого мая я вылетел на вертолете к реактору вместе с академиком Велиховым. Внимательно осмотрев с воздуха разрушенный энергоблок, Велихов озабоченно сказал:
— Трудно понять, как укротить реактор…
И это уже было сказано после того, как ядерное жерло было засыпано пятью тысячами тонн различных материалов…»
Свидетельствует В. Н. Шишкин:
«В три ночи 27 апреля стало ясно, что утром эвакуировать город ни организационно, ни технически не удается. Надо было предупредить население. Решили созвать утром представителей всех предприятий и организаций города и подробно объявить об эвакуации.
Все члены комиссии были без респираторов, таблетки йодистого калия никто не выдавал. Да никто их и не спрашивал. Наука, видно, тоже не соображала в этом деле. Брюханов и местные власти были в прострации, а Щербина и многие присутствующие члены комиссии, в том числе и я, были безграмотны по части дозиметрии и ядерной физики…
Потом я узнал, что активность в помещении, где мы находились, достигала ста миллибэр в час (то есть трех рентген в сутки, если не выходить на улицу), а снаружи — до одного рентгена в час, то есть 24 рентгена в сутки. Однако это внешнее облучение. Накапливание йода-131 в щитовидной железе происходило значительно быстрее, и, как мне объяснили потом дозиметристы, к середине 27 апреля излучение от щитовидной железы достигало у многих 50 рентген в час. Доля же облучения организма от щитовидки равна соотношению один к двум. То есть от собственных щитовидок люди получали еще плюс рентген к тому, что уже схватили от внешнего облучения. Суммарная доза, полученная каждым жителем Припяти и членом Правительственной комиссии к 14 часам 27 апреля, составила около сорока-пятидесяти рад в среднем.
В 3 часа 30 минут ночи меня уже валила с ног дикая, как потом выяснилось, ядерная усталость, и я пошел хоть немного соснуть.
Утром 27 апреля проснулся около половины седьмого, вышел на балкон покурить. С соседнего балкона гостиницы „Припять“ Щербина старательно разглядывал в подзорную трубу разрушенный четвертый энергоблок…
Где-то возле десяти утра собрали всех представителей предприятий и организаций города. Разъяснили обстановку, как действовать. Подробно об эвакуации, которую наметили на четырнадцать часов. Главная задача — не допускать выхода людей из домов, профилактика йодистым калием, мокрая уборка квартир и городских улиц.
Дозиметры не выдавали. Их просто не было в нужном количестве. Те, что были на блоке, — загрязнены…
Обедали, ужинали 26 апреля, завтракали и обедали 27 апреля все члены Правительственной комиссии без предосторожностей в ресторане гостиницы „Припять“. Вместе с пищей радионуклиды попадали внутрь организма. Только с вечера 27 апреля по настоянию Штаба гражданской обороны пошел сухой паек: колбаса, огурцы, помидоры, сырок плавленый, кофе, чай, вода. Всем хватило, кроме Майорца, Щербины и Марьина. Они, видно, как обычно ждали, что им принесут. Но никто не приносил. А когда они сами кинулись, уже все было расхватано. По этому поводу было много шуток и смеха.
Самочувствие у членов Правительственной комиссии к середине дня 27 апреля было примерно у всех одинаковое: сильная ядерная усталость (она ощущается намного раньше и глубже, чем обычная при том же объеме работы), першило в горле, сухость, кашель, головная боль, зуд кожи. Йодистый калий членам Правительственной комиссии стали выдавать только 28 апреля…
Днем 27 апреля была развернута ежечасная дозиметрическая разведка в городе Припяти. Брали мазки с асфальта, пробы воздуха, пыли с обочин дорог. Анализ показывал, что пятьдесят процентов радиоактивных осколков приходилось на йод-131. Активность вплотную к поверхности асфальта достигала 50 рентген в час. На расстоянии двух метров от земли — примерно один рентген в час…»
Свидетельствует М. С. Цвирко:
«27 апреля вечером все повара сбежали. Вода из кранов перестала идти. Руки помыть негде. Принесли нам в картонных коробках хлеб кусками, в другой коробке — огурцы, в третьей — консервы, еще что-то. Я брезгливо брал хлеб, откусывал, а ту часть, что держал рукой, — выбрасывал. Потом понял, что зря брезговал. Ведь тот кусок, который я проглатывал, был такой же грязный как и тот, что держал рукой. Все было страшно грязным…»
Свидетельствует И. П. Цечельская — аппаратчица Припятского бетонно-смесительного узла:
«Мне и другим сказали, что эвакуация на три дня и что ничего брать не надо. Я уехала в одном халатике. Захватила с собой только паспорт и немного денег, которые вскоре кончились. Через три дня назад не пустили. Добралась до Львова. Денег нет. Знала бы, взяла бы с собой сберкнижку. Но все оставила. Штамп прописки в Припяти, который я показывала как доказательство, ни на кого не действовал. Полное безразличие. Просила пособие, не дали. Написала письмо министру энергетики Майорцу. Не знаю, наверное, мой халат, все на мне — очень грязное. Меня не измеряли…»
Виза министра на письме Цечельской:
«Пусть товарищ Цечельская И. П. обратится в любую организацию Минэнерго СССР. Ей выдадут 250 рублей».
Но эта виза датирована десятым июля 1986 года. А 27 апреля…
Свидетельствует Г. Н. Петров:
«Утром 27 апреля объявили по радио, чтобы не выходили из квартир. По домам бегали сандружинницы, разносили таблетки йодистого калия. У каждого подъезда поставили милиционера без респиратора.
На улице ведь было, как стало известно потом, до одного рентгена в час и радионуклиды в воздухе.
Но не все люди послушались инструкций. Было тепло и светило солнце. Выходной день. Но был кашель, сушило горло, металлический привкус во рту, головная боль. Некоторые бегали в медсанчасть измеряться. У них измеряли РУПом щитовидки. Зашкал на диапазоне пять рентген в час. Но других приборов не было. И потому неясна была подлинная активность. Люди волновались. Но потом как-то быстро забывали. Были сильно возбуждены…»
Свидетельствует Л. А. Харитонова:
«Еще 26 апреля, во второй половине дня, некоторых, в частности детей в школе, предупреждали, чтобы не выходили из дома. Но большинство не обращало на это внимания. Ближе к вечеру стало понятно, что тревога обоснованная. Люди ходили друг к другу, делились опасениями. Сама не видела, но говорили, что многие, особенно мужчины, дезактивировались выпивкой. В рабочих поселках и без ядерной аварии можно увидеть пьяных. А здесь появился новый стимул. Видимо, кроме спиртного, для дезактивации ничего другого просто не было. Припять была очень оживлена, бурлила людьми, будто готовилась к какому-то огромному карнавалу. Конечно, на носу были майские праздники. Но перевозбуждение людей бросалось в глаза…»
Свидетельствует Л. Н. Акимова:
«Утром 27 апреля по радио передали, чтобы не выходили из дома, не
