Дорога в 1000 ли - Федотов Станислав Петрович
В доме Саяпиных царила суматоха: Татьяна Михайловна с дочкой и внучкой стряпали праздничный обед. Дед Кузьма ушёл на берег. Хотел взять с собой Чаншуня, но, поразмыслив, от этой затеи отказался: негоже китайскому мальчишке показываться в такое время на глаза русской публике. Обидеть могут, а паренёк и так натерпелся.
Была задумка у сотника Саяпина заглянуть к генералу, поздравить с победой, однако дежурный офицер сообщил по секрету, что хозяин на переправе встречает отряд генерал-майора Ренненкампфа, и вообще рано что-либо праздновать: на пути к Айгуну возле деревни Колушани сконцентрированы большие силы китайцев, там хорошие укрепления, и бой предстоит жестокий.
– Знаете, Кузьма Потапович, – разговорился офицер; он скучал и рад был развлечься, – генерал решил задействовать всех, кто проявил себя во время обороны. Он даже поручику Колонтаевскому… есть такой у сибирских стрелков… разрешил вновь собрать городской добровольческий отряд, чтобы был как бы личный резерв командующего…
Дед слушал вполуха, а потом и вовсе попрощался, поспешил домой, где его ждал, как он резонно предполагал, большой пирог с белыми грибами.
Стол уже был накрыт. Собрались все, кроме Чаншуня, который остался в доме бабушки Тани. Посланная за ним Еленка вернулась ни с чем.
– И – пущай! – сказал дед. – Для него, и верно, какой праздник?
– Для нас – тож, – откликнулась Татьяна Михайловна. – Как вспомню крестницу Евсевию… – Она перекрестилась на красный угол, где на полочке стояла икона Казанской Божьей матери в окружении икон поменьше и висела лампадка.
Следом за ней перекрестились остальные.
– Помянем друзей наших Ванов, – сказал Кузьма, поднимая чарку с настойкой. – Сюймина с Фанфанушкой и детей их, Цзинь и Сяосуна…
– И правнучку нерождённую, – добавила Татьяна. – Или правнука.
Она оглядела удивлённые лица и снова перекрестилась:
– Не знали? В положении была наша крестница. Не довелось ей нас с Кузьмой порадовать.
Все дружно вздохнули, а Арина тихо заплакала.
– Сперва обнимаете, потом убиваете, а теперь ещё и поминаете, – раздался от двери злой мальчишеский голос. – Добрые друзья-соседи!
Первую фразу Чаншунь сказал по-русски, а вторую по-китайски. Наверное, решил, что так будет обидней.
Кузьма поставил невыпитую чарку на стол и поднялся во весь свой немалый рост. Арина попыталась придержать его, но он стряхнул её руку, как случайную стружку.
– Ты, парень, говори, да не заговаривайся, – грозно пророкотал он. – Их я не спас, но тебя-то спасли.
– Спас не ты, – отрезал мальчишка. – Но лучше бы меня убили вместе с отцом. Люди могут забыть, что вы сказали. Могут забыть, что вы сделали. Но никогда не забудут, что вы заставили их почувствовать.
Плечи Кузьмы опустились. Он весь сразу как-то сник и понурился. Хотел сказать «Прости, сынок!» – за всех русских сказать, кто были тогда на берегу, но кто он такой, чтобы говорить за всех, и какое имеет право называть сынком этого несчастного парнишку? Одна надежда: пройдёт время и всё расставит по местам; виноватые будут наказаны, невиновные – оправданы.
Одна надежда…
37
– Казаки! – крикнул Пашка Черных. – Подьте сюды!
Не слезая с седла, он смотрел на тело в солдатской рубахе с бурыми потёками, лежащее в ложбинке среди пожухлой от жары травы.
Тело было без головы. Голова обнаружилась на ветке соседней берёзки, подвешенная за ухо; глаза были выколоты, одна щека проткнута прутом.
На зов Черныха подъехали несколько человек, разгорячённые только что закончившейся схваткой с китайской конницей.
– Да это, кажись, Филя Калинин, – предположил один. – Ну тот, что потерялся во время вылазки Юрковского.
– Точно, Филя, – подтвердил другой. – Он глуховат был, отстал, наверно, вот и попался гадам этим.
– Мало их сейчас порубали, – мрачно заявил третий. – Надо было всех… в капусту! Ишь, с человеком чё сотворили! Нехристи поганые!
– Где тут у нас нехристи? – подъехал сотник Волков в сопровождении поручика пехоты.
– Да вот гляньте, Леонид Петрович…
Офицеры долго не разглядывали. Волков приказал доставить тело к переправе. Черных предложил сопроводить страшный груз до Благовещенска, очень ему хотелось хоть ненадолго заглянуть к Еленке, но сотник и разговаривать не стал:
– Завтра берём Колушанские высоты. Разведка сообщает, там мощные укрепления, всем достанется. Так что надо отдыхать, а не прогуливаться. Сказано доставить до переправы, значит, доставить до переправы. Ясно?
– Так точно, господин сотник!
Волков глянул на огорчённое лицо молодого казака и сказал вполголоса:
– Думаешь, Павел, мне не хочется к молодой жене? Но – что делать? Отечество зовёт! – И повернулся к поручику с улыбкой: – Так, Владимир Клавдиевич?
– Разумеется, Леонид Петрович, – на полном серьёзе откликнулся Арсеньев. А когда отъехали, сказал: – Я, между прочим, тоже домой хочу. Жена скоро должна родить.
– Поздравляю! А у меня дома трое детей – мал мала меньше. – Сотник снова улыбнулся и подкрутил жидковатый молодой ус. – Скучаю ужасно!
– Вот вы назвали казака по имени – неужели всех знаете?
– Своих? А как же! Я же с ними в бой иду! Родные люди!
– Да, в бой… А что такое – Колушанские высоты?
– Это – за Сахаляном. Несколько линий обороны. Артиллерия. Китайцы, правда, плохо ей владеют, но – всё-таки…
– А китайцы всегда так зверствуют?
– Сами удивлены. До боксёрского восстания ни о чём таком и не слыхивали. Всегда были уверены, что это очень мирный, даже считали – трусоватый народ. А вот поди ж ты!
Трусоватый ли китайцы народ, поручик Арсеньев увидел на следующий день своими глазами.
Первую линию Колушанской обороны русские взяли сравнительно легко, а на второй завязли. Батареи, зарытые на высотках в землю, били по первой линии, в окопах которой засели стрелки. Били не прицельно, но тем не менее весьма ощутимо.
Генерал Грибский, наблюдавший вместе с Суботичем и Александровым за сражением из укрытия на опушке леса, сказал:
– Пехоте их не взять. Ваши предложения, господа?
Начальник боевой части Благовещенского отряда Суботич думал недолго:
– Казакам зайти с тыла и порубать артиллерийские расчёты.
– Я – военный инженер, – сказал Александров. – Могу лишь добавить, что лобовые атаки приведут к большим потерям с нашей стороны, а вот обходной манёвр даже при частичном успехе вызовет беспорядки среди артиллеристов и позволит стрелкам пойти в штыковую атаку.
– Именно это я и хотел сказать, – подтвердил Суботич.
– Согласен. Благодарю вас, господа. Поручик Арсеньев! – позвал генерал. Арсеньев вырос как из-под земли. – Вы как-то пожаловались, что не выполняете своих функций офицера связи. Передайте приказ сотне Вандаловского: атаковать с тыла китайские батареи.
– Сотник Вандаловский ранен в ногу, ваше превосходительство, – осторожно доложил Арсеньев, хорошо знавший положение в сотне, где служил казачий офицер, его новый товарищ.
– Кто за него? Сотник Волков? – Генерал нахмурился. – Жаль его посылать на столь опасное дело: поэтов беречь надобно. Однако – война есть война! Отправляйтесь, поручик!
Приказ поручик передал, но возвращаться к генералу отказался: хотел сам поучаствовать в столь опасном деле.
– Ну, смотрите, – покачал головой Волков и приказал Черныху: – За поручика головой отвечаешь.
Сотник вывел казаков в падь – ложбину, поднимавшуюся едва ли не к самым батареям, – и те со свистом и гиканьем обрушились на замотанные непрерывной стрельбой артиллерийские расчёты. Вертелись как черти среди пушек, рубя налево и направо, но китайцы оказались не трусливого десятка: не имея оружия, они отбивались банниками – ершами для чистки стволов пушек, орудуя ими так ловко, что посшибали несколько казаков из сёдел.
Тем временем Волков заметил две пушки, стоявшие на отшибе, и ринулся туда. За ним рванулись несколько казаков, Арсеньев и Пашка Черных с шашкой наголо немного припоздали.
