Давид Бек - Раффи
Мхитар был коренным сюнийцем, отпрыском старинного княжеского рода. В Грузии он не занимал никакой должности и не желал этого. Почему этот блистательный изгнанник оставил родину — никто не знал. Его прошлое было окутано глубокой тайной. В Мцхете он жил как чужеземный гость и находился в близких отношениях с великим господином. Ему было немногим больше сорока пяти лет, среднего роста, широкоплечий, стройный, с грозным львиным взором, который вызывал у собеседника трепет и уважение. Наши историки говорят о нем не иначе, как «муж отважный», «непобедимый».
Во дворе дома Давида спарапет увидел старую Кетован, которая, неся полный передник кукурузных зерен, шла в хлев кормить кур.
— Здравствуй, Кетеван, — сказал Мхитар спарапет, подходя. — Давид еще спит или встал?
— Доброго здоровья тебе, — ответила старуха, в нерешительности останавливаясь. — Что сказать тебе, господин, спит или нет, бог знает. После вас ночью он долго был без сна — свеча горела до утра. Под утро вызвал меня и сказал: «Кетеван, хочу поспать. Если кто меня спросит, не буди, разве что спарапет придет». Теперь вот ты пришел.
— Да, пришел, ты же видишь, что пришел. Так ступай, разбуди хозяина, моя дорогая Кетеван, — видя, что она не трогается с места, сказал спарапет.
— Пойду, родимый, пойду, — ответила старуха, направляясь к хлеву. — Вот только кур покормлю, а там пойду и разбужу.
— А мне что прикажешь — ждать под дождем, милая Кетеван? — спросил спарапет, слегка раздражаясь.
— Для чего тебе ждать, дорогой, пойдем со мной, подбросим курам зерен, в хлеву есть крыша, не промокнешь.
Увидев, что старуха желает сначала заняться курами, потом идти будить хозяина, спарапет не стал ждать и вошел в дом. Из гостиной, с которой читатель уже знаком, узкая дверь вела в спальню, служившую первому государственному деятелю Грузии также и кабинетом. Спарапет несколько раз постучался. В дверях появился Давид Бек. По усталому, бледному лицу его было видно, что ночью он или вовсе не сомкнул глаз, или немного подремал на рассвете.
— Ты болен, что с тобой? — удивленно спросил спарапет. — На тебе лица нет.
— Входи, — заговорил Давид, как бы не расслышав вопроса.
— Садись, здесь нам никто не помешает. — И он указал на узкую тахту, на которой обычно спал.
Спарапет вновь спросил:
— С тобой, видно, что-то стряслось?
— Ничего не стряслось, это от бессонной ночи, — ответил Давид и снова пригласил его сесть.
Спальня представляла собой небольшую комнатку с деревянными стенами, единственное окно которой выходило в сад. День стоял пасмурный, и слабый свет из окошка не в силах был рассеять тьму.
— Кажется, ты что-то собирался рассказать мне, — проговорил спарапет, усаживаясь на тахту. — Что за человек приезжал к тебе?
Речь шла об Агаси.
— Сначала прочти эти письма, — ответил Давид, дав ему письма, привезенные Агаси, и вышел. Он вызвал слугу, приказав стоять у дверей и никого не впускать в дом.
Мхитар спарапет подошел к окну и стал читать. В соответствии с содержанием письма лицо его принимало то грустное, то веселое, то сердитое выражение. Будь он человеком пылким, легко возбудимым, он обнял и поцеловал бы Давида со словами: «Чего же еще мы ждем?.. В путь!» Но он с крайним хладнокровием отложил письма и сказал:
— Теперь понимаю, почему ты не спал всю ночь, — в умных его глазах промелькнуло что-то похожее на радость.
Насколько спарапет был благоразумен и сдержан, осторожен и дальновиден, настолько же Бек легко воспламенялся. Давид не любил долго раздумывать, а после того, как начинал дело, довольствовался лишь самыми необходимыми приготовлениями. «Конец — делу венец», — так можно охарактеризовать стиль действий Бека. Давид стал перед спарапетом и несколько торжественно произнес:
— Пойдем, дружище, родина призывает нас…
Спарапет ответил не сразу, потому что в эту минуту со двора послышались шум и крики.
— Это может быть только Баиндур, — сказал Бек и поспешил выйти навстречу гостю.
— При нем можно говорить? — спросил спарапет.
— Почему нет? Князь любит точить лясы только по пустякам, в деловых вопросах он очень серьезен.
И Давид вышел. Батман-клыч персидского шаха стоял у дверей дома и, схватив за ухо слугу и пригнув его к земле, водил лицом по мокрой земле, приговаривая:
— В другой раз не скажешь Баиндуру, что Бек никого те принимает!
Увидев Давида, он сказал:
— Вчера вечером мне дорогу преградил пес, а сейчас вот этот негодяй! Ни в чем не уступают друг другу, но, видит бог, досталось обоим. Вот и пускай доносят своим праотцам, как умеет обращаться с людьми батман-клыч персидского царя!
Выпалив это, он вгляделся в лицо Бека и сказал:
— Что это у тебя такая кислая рожа? Не привиделся ли дурной сон? А кто там у тебя? — он кивнул в сторону спальни.
— Мхитар спарапет, — ответил Бек, беря его за руку. — Пойдем в дом.
— Честно говоря, не знаю отчего, при виде этого человека мне кажется, что я, преклонив колена, исповедуюсь попу в старых и новых грехах, явных и скрытых своих пороках.
— Ладно, пойдем, не болтай глупостей, — со смехом проговорил Давид. — Не оставаться же здесь под дождем.
Дождь все еще моросил. Князь Баиндур стоял во дворе, и вода обильно капала с его курчавой волосатой бурки. Наконец он вошел в гостиную, повесил бурку на колышек, чтобы она просохла. потом пошел в спальню. Увидев там Мхитара спарапета, в глубоком раздумье стоявшего у окна, Баиндур сказал ему:
— Много будешь думать, рано состаришься. Теперь мир принадлежит дуракам. Кто смел, тот съел.
Спарапет в ответ только улыбнулся. А батман-клыч окинул критическим взглядом маленькую спальню Бека и заметил:
— Что это вы забрались в эту дыру? Каких еще чертей тут высматриваете?
— Садись, болтун, имей терпение, — ответил ему Мхитар спарапет, беря за руку и таща к тахте. — Удивляюсь, как ты выдержал девять месяцев в утробе матери.
— А как пророк Иона просидел три дня в чреве кита? И я, по-моему, оставался не больше него, — ответил со смехом Баиндур, садясь около спарапета.
Давид осведомился у гостей, не хотят ли они позавтракать.
— У меня с похмелья болит голова, — ответил Баиндур, — Сначала дайте опохмелиться, потом съем все, что предложите.
Бек хлопнул в ладоши, вошел слуга.
— Принеси водки, — приказал он.
— Не надо, — прервал его князь, — водка из его рук не отрезвит меня. Пусть принесет одна из девочек.
— Я вижу, ты совсем
