Дмитрий Барчук - Александрия-2
Я не удержался и похвалил его:
– Я смотрю, что за десять лет ты зря времени не терял. Вон каким начитанным стал, даже Некрасова цитируешь. И речь такая аргументированная, заслушаться можно.
– Благодарю за комплимент. Но я, с вашего позволения, продолжу, – он отхлебнул пива из большой стеклянной кружки. – Можно, конечно, попытаться вытащить замшелый лозунг «Пролетарии все стран, соединяйтесь!», но на него сейчас уже мало кто купится. Ошибся Карл Маркс, в глобальном мире образованные предприниматели оказались проворнее, чем темные рабочие. Но еще большими космополитами оказались бюрократы. Ты посмотри, как они подмяли под себя Евросоюз, даже никто не пикнул. Вот у кого надо учиться имперскому строительству! И заметь, в Старом свете выросла мощная империя без единого выстрела. Никто никого не завоевывал. Страны сами просились туда, еще дожидались в очереди. И все это делалось под лозунгом защиты прав человека. Классную идею использовали европейцы! Никогда б не догадался, что в ней заложен имперский смысл. А теперь поздно дергаться. Сейчас европейской экспансии можно противостоять, лишь нарушая права человека. А это – заведомо проигрышная позиция. Так же, как и бороться с американцами. Они проповедуют свободу и демократию, а что остается делать соперникам США – только защищать рабство и диктатуру?
– Но мне бы тоже не хотелось жить по указке из Брюсселя или Вашингтона.
– А из Пекина или Эр-Рияда? России все равно придется рано или поздно делать выбор: с кем ей быть? Не забывай, что она триста лет была полноправной частью Европы.
– А до этого она была в составе Золотой Орды.
Неклюдов оставил мою реплику без ответа и продолжил:
– Тому, кто скоро возглавит Россию, надо отбросить имперские амбиции, мечту о великодержавности, и вслед за Украиной и Турцией взять курс на вступление в Европейский союз и НАТО.
– А ты не боишься, что целиком Европа нас не переварит. Конечно, можно войти в Евросоюз, чтобы его развалить. Но это не устроит евроинтеграторов. А нас не устроит, если нашу страну для приема в объединенную Европу прежде разделят на части. Вначале обессилят, а потом начнут доить. Лозунг генерала Деникина «За единую и неделимую» мне как-то близок. Поэтому, Леня, вопросов больше, чем ответов. Можно мне подумать?
– Можно. Но учти: тебе все равно не удастся уклониться от схватки, – предупредил меня Неклюдов.
И он поведал мне об одном интересном законе, о котором он слышал от одного своего знакомого, а тот, в свою очередь, вычитал его у Аристотеля.
Его разработал великий афинский законодатель Солон. Суть его сводилась к следующему: если общество раскололи раздоры и гражданская война, то каждый, кто отказался встать на одну из враждующих сторон, после восстановления порядка должен быть изгнан и объявлен вне закона. Неклюдов спросил меня, что я думаю по этому поводу.
Я ответил не сразу:
– Может быть, Солон считал, что люди, которым безразлична судьба отечества, не могут быть его гражданами? Хотя, с другой стороны, это полная нелепость. Если кто-то среди насилия и хаоса сохраняет разум, зачем ему усиливать своим участием разрушение?
– А вот ты и попался, умник, – обрадовался Неклюдов. – Этот древний грек был мудрым философом. Он считал, что разумные люди не должны покидать остальных, когда те впадают в безумие. Они должны примкнуть к той или иной стороне, чтобы своим незаурядным влиянием обуздать страсти и вернуть людей к миру и гармонии. Вот поэтому тебе и не отвертеться!
Я был поражен эрудицией моего бывшего компаньона. Его трудно было переспорить. Однако через окно я увидел жену, которая искала меня на площади.
– Ты поздороваешься с Татьяной? – спросил я Леонида.
Он отрицательно покачал головой:
– Будет лучше, если она вообще не узнает о нашей встрече.
Я дал слово молчать. Прощаясь, я все же спросил его:
– А как вы снова сошлись с Людмилой?
– Очень просто. Она поняла, что в своей жизни любила только меня одного и бросила своего тель-авивского банкира. Как, впрочем, и я, выпустив из себя дурной пар, вдруг осознал, что не могу без нее жить. А может, это православные батюшки так усердно молились за мою грешную душу, что вновь соединили нас. Вижу, что хочешь еще спросить про Вовку, только не решаешься. Убили они его, Миша. В колонии ночью зарезали моего сына во сне. Я через блатных узнал, что убийство было совершено с подачи администрации лагеря. Контора живет по понятиям, отступников не прощает. Ну, иди. А то тебя жена заждалась.
Дальнейшие события развивались по сценарию, описанному Леонидом. Я не согласился сотрудничать с его хозяевами, однако в политсовет оппозиционной партии все же вошел. В нем и без меня хватало людей, купленных моим бывшим заместителем. Кого здесь только не было! Противостояние диктатуре сблизило всех прежних оппонентов: коммунистов и демократов, национал-патриотов и анархистов. Все флаги смешались в этом вавилонском столпотворении, но цвет революционного знамени и впрямь был сиреневый.
Наши парламентские выборы вызвали такой мировой резонанс, что в Россию съехались независимые наблюдатели со всего мира. Мы тоже были готовы к фальсификации результатов властями, поэтому буквально на каждый избирательный участок направили своих сторонников. Явка избирателей была очень высокой. Проголосовало три четверти россиян. Мы были уверены в своей победе. Социологические опросы предрекали нам победу над партией власти с перевесом в 20–30 процентов голосов.
Однако в понедельник утром Центризбирком огласил предварительные итоги: партия власти набрала 53 процента, а мы – всего 42, остальные проголосовали против всех или испортили свои бюллетени. Имея большинство депутатов в парламенте, партия власти снова могла поставить вождя во главе правительства, и тогда никто не посмел бы заявить, что он не демократически избранный лидер.
Естественно, мы опротестовали итоги выборов и в Центральной избирательной комиссии, и в Верховном суде. Такой явной подтасовки не ожидал никто. Мы победили в Москве, на Урале и в Сибири, а на Северном Кавказе партия власти набрала больше 80 процентов голосов, в Нечерноземье – 70, в Петербурге – почти 60.
Сиреневый майдан расцвел на Красной площади. Наши сторонники жили в сиреневых палатках рядом с Мавзолеем и Собором Василия Блаженного, готовили еду в походных кухнях возле Лобного места и ждали. Вначале решения Центральной избирательной комиссии, потом Верховного суда, а затем и Конституционного.
Власть упиралась, как только могла. Против майдана правительство хотело применить силу. Но акции протеста начались по всей стране. Когда забастовали нефтяники и энергетики, в Кремле поняли, что силой уже проблему не решить. Вождь согласился на переголосование.
После Дня победы ЦИК огласил новые итоги: 65 процентов голосов набрала оппозиция и меньше 30 – партия власти. Это была победа!
Но она вполне могла оказаться пирровой. У нас не было явного лидера. Сторонники вождя явно рассчитывали на то, что мы не придем к консенсусу и не сможем выдвинуть единого кандидата на пост премьер-министра, каждая группировка будет проталкивать своего, а в результате у власти останется диктатор, даже не имея поддержки парламентского большинства.
После длительных дебатов в список для голосования было внесено четыре кандидатуры: вождя, коммуниста, национал-патриота и меня.
Завтра Государственная дума должна решить судьбу страны.
Было уже поздно. Маленькая стрелка часов приближалась к одиннадцати. Только что закончилось заседание фракции, и коллеги покинули мой кабинет в здании на Охотном Ряду.
Жена уже не раз звонила, спрашивала, когда я приеду домой. Сказал, что скоро. Но, наверное, соврал, потому что надо еще внести поправки в завтрашнюю речь. А их много.
Я очень устал за эти дни. Ввязываясь в политику, я даже представить себе не мог, какое это тяжелое дело. В бизнесе главенствует единоначалие и корпоративная дисциплина, поэтому решения принимаются проще. В Думе каждый из народных избранников мнит себя чуть ли не мессией. И с его мнением невольно приходится считаться, ведь за ним стоят тысячи избирателей. Как же обуздать это неуправляемую демократию и направить ее в созидательное русло, во благо общества?
Дверь тихонько отворилась, и в кабинет просочился сухопарый старик с греческим профилем.
Я даже не сразу узнал его, так он постарел за эти годы. Прежнего лоска почти не осталось. И хотя было видно, что он продолжает следить за собой, и походка осталась спортивной, но годы все равно брали свое. Лицо покрылось старческими пятнами, и весь он как-то высох и съежился.
