Михаил Волконский - Жанна де Ламотт
При этом он повернулся и стал удаляться. Эта сцена по обыкновению происходила у окна кабинета Саши Николаича.
– Я говорю вам, чтобы вы немедленно отдали квитанцию! – крикнул вслед Оресту Саша Николаич.
– А я вам заявляю, – обернувшись, произнес тот, – что если встречаю от вас столь невежливый прием вместо утешения по поводу моей подлости, которой я не могу не чувствовать, пропив святую сумму, то я сейчас принесу вам эту сумму целиком и квитанцию, и между нами все будет кончено!
Он сделал новый оборот и удалился, стараясь сделать это наиболее твердым шагом.
Он направился прямо в комнату к французу Тиссонье с печатью необыкновенной мрачности на лице, поздоровался с ним и проговорил замогильным голосом:
– Мой добрый друг, месье Тиссонье, спасите честь Ореста Беспалова с помощью ваших сбережений!
– Вы хотите опять взять у меня денег в долг? – удивился француз.
– Вы проникновенны, как пифия олимпийская! – сказал Орест.
– Но Пифия не называлась олимпийской! Она была в Дельфах! – заметил Тиссонье.
– Наплевать! – заявил Орест. – Мне нужно десять рублей семьдесят три копейки!..
– Такую сумму?!.
– Да, такую сумму! – мрачно произнес Орест, опустил голову, скрестил на груди руки и усы поставил ежом.
– Такую сумму я не смогу вам дать, месье Орест! – заявил Тиссонье.
– Не верите, значит?
– Нет, вы не подумайте…
– А вы знаете, что если я захочу, то могу открыть клад…
– Клад?!.
– М-мда!.. И тогда смогу заплатить не только десять рублей, а десять тысяч, и сделать это я смогу при помощи вашего молитвенника…
– Ах, месье Орест, и до вас уже дошло это!.. В таком случае я должен извиниться перед вами. Конечно, относительно молитвенника, если вы намекаете на него, я немного виноват перед вами и извиняюсь.
Орест думал, что у него еще не совсем прошел хмель, и потому он не понимает, что ему говорит Тиссонье…
На самом же деле, вероятно, и самый трезвый, развитой и умный человек не разобрал бы, в чем смысл того, что сказал Тиссонье, и в чем он, собственно, извиняется, если бы не узнал его дальнейшего рассказа.
55. Что значили слова Тиссонье?
– Видите ли, месье Орест, – продолжал Тиссонье, – дело было так: помните, еще когда вы у меня… так сказать, взяли этот молитвенник, то за него на аукционе давали большую сумму денег, и вы знаете почему?
– Знаю.
– Да, теперь это стало известно. Всю эту историю знает инкогнито проживающий ныне у нас бывший граф Савищев; он рассказал мне об этом.
– И мне тоже, – вставил Орест.
– Ну вот видите, это избавляет меня от необходимости повторять все вновь. Но я-то и раньше знал, в чем дело, только не показывал вида… А я знал, что в молитвеннике подчеркнуты буквы, и чтобы их прочесть, нужен этот медальон… И вот я тоже искал этот медальон, потому что мне это было приказано монсеньором кардиналом Аджиери. Мне было приказано передать молитвенник с объяснением тому или той, у кого будет этот медальон. Мне было известно, что у маркизы де Турневиль, оставившей этот молитвенник, не было потомства, и клад должен был достаться потомкам графа Косунского… Узнав, что в Петербурге есть графиня Лидия Косунская, я, разумеется, поторопился справиться, не родственница ли она маркизы и ее брата и нет ли у нее медальона. Для этого я познакомился в католической церкви по указанию прелата со старой кормилицей графини Лидии, очень милой особой панной Юзефой. Это было почти тотчас же после того, как мы поселились в Петербурге… Вы следите за моим рассказом?
– Слежу, – отозвался Орест.
– Так вот по этой справке у панны Юзефы выяснилось, что ее питомица – вовсе не родня графу Косунскому, брату маркизы де Турневиль, и никакого медальона у нее поэтому быть не может. В недавнее время эта самая панна Юзефа, с которой мы продолжали видеться, сообщила мне, что у нее опять ищут медальон… Тут к нам явился бывший граф Савищев и объяснил, что он под видом господина Люсли покупал тогда на аукционе молитвенник, и что их общество находится под управлением старика, которого они там называют «Белым». У панны Юзефы медальон тоже спрашивал старик, к которому отвез ее познакомившийся с нею также в церкви некий господин Соломбин.
Он выдавал ей старика чуть ли не за святого. Этот же господин Соломбин познакомился в церкви и со мною и стал торговать мой молитвенник… Я, разумеется, не хотел продавать. Соломбин настаивал и все повышал цену. Тогда мне пришло в голову сыграть с этими господами шутку, раз уж я был осведомлен о них через бывшего графа Савищева. Я объяснил панне Юзефе, что этот старик «Белый» вовсе не святой, и она согласилась вместе со мной немножко обмануть его. Мы с нею, то есть, вернее, я один, купили медальон, вставили туда купленную по случаю миниатюру и под нее подложили кусочек пергамента с составленным мною ключом. Тогда я продал за хорошие деньги молитвенник господину Соломбину, а у себя оставил полную запись подчеркнутых букв, то есть на какой странице какая буква подчеркнута. Ведь в этом, наверное, главное. Сам же молитвенник не имеет никакого значения. И я его продал с легкой душой, оставив у себя запись. Но в ключе, составленном мною и проданном Белому панной Юзефой, я дал цифры таких страниц, на которых подчеркнутые буквы составляют фразу:
«ОРЕСТ БЕСПАЛОВ ОДИН ВСЕ ЗНАЕТ И НИЧЕГО ВАМ НЕ СКАЖЕТ.»
– Мне показалось забавным указать ваше имя как человека очень веселого, и я дорого дал бы, чтобы хоть краешком глаза в щелку посмотреть откуда-нибудь, какую рожу скорчил этот Белый, когда дешифровал эту фразу…
Говоря это, Тиссонье не подозревал, разумеется, что то, чего он желал, испытала княгиня Мария, жена дука.
– Та-ак-с! – протянул Орест, но только вы попали, кажется, именно куда следует… Ведь я, действительно, как вы выразились столь картинно, один знаю все это и все, что ли, понимаю… или, вернее, могу понять и все знать. Стоит мне только выкупить заложенный медальон Наденьки Заозерской…
– Медальон Наденьки Заозерской? Этой милой и скромной барышни, которая посещает матушку месье Николя?
– Вот именно…
– Но как к вам попал этот медальон?
– Это я не имею права рассказывать. Но на его крышке вырезаны цифры…
– Да, да, так оно и должно быть…
– Ну вот… я и просил у вас десять рублей семьдесят три копейки, то есть сумму равную той, которая «святая», по мнению почтенной Анны Петровны, потому что она получена за медальон.
– Неужели вы заложили медальон и пропили деньги?
– Вот именно!
– О месье Орест!
– О месье Тиссонье!..
– Когда вы бросите этот пагубный порок?..
– То есть?
– Пить.
– Теперь нельзя, месье Тиссонье.
– Почему же?
– Политика.
– Как политика?
– Так. Водку откуп продает…
– Ну?
– Ну, а откуп платит деньги правительству, значит, потребляя водку, я помогаю правительству в его финансовых операциях.
– Но возвращаясь к медальону, вы мне позволите завтра же выкупить его? Ведь мы, может быть, сравнив его цифры с моими буквами, откроем для этой барышни целое состояние и богатство!.. Ай-ай, месье Орест, как же было можно закладывать такой медальон?!..
– Так ведь если бы я не заложил его, – рассердился вдруг Орест, – и не пропил бы денег, так не пришел бы к вам за десятью рублями семьюдесятью копейками, а без этого ничего бы и не было.
– А ведь это – правда! – сказал француз, как громом пораженный таким рассуждением.
56. 7 мая 1801 года
Положение дука дель Асидо было тем хуже, что он из взятых у Борянского денег отдал двести рублей панне Юзефе за медальон и восемьсот рублей Тиссонье за молитвенник.
Француз не сказал Оресту, за какую сумму продал свою книгу, но на самом деле это сумма была восемьсот рублей!
Однако дук ставил последнюю копейку ребром, но продолжал как ни в чем не бывало готовить затеянный у себя праздник.
Это была его всегдашняя, давно испытанная система, а именно: он, когда чувствовал недостаток в деньгах, начинал их больше тратить и старался сделать вид, что именно теперь-то у него их слишком много.
Княгиня Мария ходила мрачная, но не противилась устройству праздника и писала приглашения. Казалось, она предоставила событиям течь своей чередой, убедившись, что, приложив свою волю, не сможет ни в чем их изменить.
Дук, поразмыслив и одумавшись, решил некоторое время жить кредитом, который по широте уже сделанных им трат должен был явиться у него, а затем все-таки попробовать изыскать какие-нибудь новые дела.
Он не собирал заседаний «общества прав обездоленных», но каждому из сообщников, носивших отдельный цвет, сообщил, что фиолетовый оказался изменником и скрылся неизвестно куда. Опасаться, что он что-либо выдаст, нечего, потому что тогда он должен, прежде всего, оговорить самого себя, но все-таки его надо найти и постараться избавиться от него. Между прочим дук снова побывал у Борянского и попросил у него денег. Тот пришел почти в неистовство: ведь дук только что взял у него деньги и требует опять, ведь так можно дойти и до полного разорения! И что же, в самом деле, он его считает своим рабом что ли, который должен платить ему чуть ли не ежедневно крупную дань?..
