Аркадий Савеличев - Последний гетман
Бог даст. Но «заговоры», «революции», как разносила весталка Екатерина Дашкова, преждевременно открылись; Бестужева сослали в смоленскую деревню Горетово, слишком пылкого любовника графа Понятовского прогнали в родную Варшаву, ближайших советников Екатерины Алексеевны, Ададурова и Елагина, сослали – одного в Казанскую губернию, другого в Оренбург. А ведь все знали: они же были и первыми наставниками Кирилла Разумовского. Можно только удивляться, как устояли, при засилье к тому же Шуваловых, братья Разумовские!
За карточным столом, как всегда громогласно, Дашкова тыкала своим изящным пальчиком в грудь то одному, то другому:
– Вы в рубашках родились!
Старший брат похмыкивал, младший демонстративно – великий шутник! – расстегивал камзол:
– Да, ничего рубашка. У тебя как, Алексей?.. Тот, не будучи шутником, тоже поддерживал, теребя батист манишки:
– В порядке, как видите.
Теперь время всех этих шуток отошло в прошлое. Граф Кирилл Разумовский ехал, по сути, к затворнице – как недавно ездил в Шлиссельбург.
Монплезир был недалеко от Большого Петергофского дворца, дорога одна и та же, поэтому он оставил карету и своих сопроводителей еще на подъезде.
Маленький, старый, теперь уже очень сырой, Монплезир строился Великим Петром, конечно, не для дворцовых приемов. Место уединений и раздумий, куда и царям не грешно уединиться. Петр, само собой, не предполагал, что Монплезир станет местом заточения жены его внука. Чуть получше Шлиссельбурга, но в общем-то одно и то же. Одно могло утешать: ни стражи, ни огорожи. Немногие слуги и прислужницы Кирилла в лицо знали, с поклонами провели во внутренние покои, ни о чем не спрашивая. Правда, с какими-то намеками и ужимками. Суть стала ясна, когда дежурившая у покоев фрейлина слишком громогласно объявила:- Граф Кирилл Григорьевич Разумовский!
Там был и другой Григорий, а он что же – сотоварищем ему? Поздоровались как старые приятели, запросто, и Кирилл запросто же поцеловал ручку у ее величества – так называть Екатерину Алексеевну можно было только с доброй иронией. Какое «величество», когда в Петергофском дворце сидит толстым задом Лизка Воронцова?! Не было секретом, что именно она и научила «чертушку» любовным утехам. Что не дано было герцогине Фике – дано племяннице графа Воронцова. Кто подсматривал в замочную скважину, но ведь твердили все: голая Лизка, голожопого же Петрушку бьет плетью, чтоб он воспламенился. Вот история российского царствия…
Кирилл пожалел, что явился не вовремя, но и Орлов, и сама Екатерина Алексеевна были другого мнения. Речь и между ними, видимо, шла не о любовных утехах.
– Как хорошо, Кирилл Григорьевич!
– Вы на огонек, граф, прилетели.
Он сел, удивляясь такому миропониманию. Первым открылся Григорий Орлов:
– Граф Кирилл Григорьевич, вы ведь понимаете, что время дальнейших отсрочек не терпит. Надо ли объяснять?
– Не надо.
– Вот и прекрасно. Мой брат Федор не в великих чинах, но он служит в вашем полку. Можно ему доверить роль связного?
– Если старший брат подтверждает, я не имею ничего против.
– Старший брат ручается за него. Что бы ни случилось – доброй ли, злой ли его вести верить неукоснительно. О вас, Кирилл Григорьевич, я не говорю: без вас вообще ничего не может совершиться…
– …«революция», как говорит княгиня Дашкова, да?
Ироничный тон выдавал Екатерину Алексеевну: она-то такими словами не бросалась.
– Мне иногда кажется, что его величество, сажая на трон Лизку, более влюблен в Катю Дашкову, ее сестрицу. А?..
Орлов отхлебнул вина, по-мужски рассмеялся:
– Будь так, князь Дашков давно бы пропорол шпагой брюхо «чертушке»!
– Не забывайтесь, Гриша… – по-свойски забыла чины Екатерина Алексеевна. – «Чертушка», как вы изволили выразиться, мой законный супруг. Оскорбляя его – вы оскорбляете меня.
Вот и пойми женщин!
– Прекрасно! Но мы ведь собираемся свергнуть его?..
– Свергать – еще не значит убивать. Ой, Гриша!…
Она осеклась, видимо, поняв, что слишком проговаривается. Кирилл потупился, ожидая, чем закончится эта перепалка, но закончилась она более чем в его пользу. Орлов вспомнил:
– Опять опаздываю! Служба при генерале, в бою с которым меня самого чуть не пропороли штыком… Надо везти его на обед к Государю.
Он грубовато чмокнул ее величеству руку, схватил отстегнутую и приставленную к стене шпагу и вышел.
Кирилл внимательно посмотрел на Екатерину Алексеевну:
– Не слишком ли показушно он уступил место сопернику?
Теперь она изучающе подняла на него свои серые глаза:
– Вы – соперник? Будь так, возле меня не было бы ни Орлова, ни…
– … Понятовского?
– А вы злы, оказывается.
– Что же мне остается, ваше величество…
– Екатерина Алексеевна!
– Не гневайтесь, я помню. – Он совсем иначе, чем Орлов, припал к ее аккуратной, захолодавшей ручке. – Июнь, а вы озябли, Екатерина…
– Можно и не договаривать. Ведь так и жену вашу зовут? Когда вы успеваете? Кажется, десять?..
– Девять со смертью Дарьюшки… Но ведь ожидается прибавка!- Счастливый вы человек, Кирилл…
– Тоже не договаривайте. По крайней мере, будет чем утешиться в вечернее одиночество…
– При такой-то огромной семье?
– Ребятишек я отселил в специально для них нанятый дом, чтоб не цеплялись за женские юбки, а Екатерину Ивановну с дочками отправил в Гостилицы.
– Тылы к обороне готовите, мой гетман?
– Да, ваш, Екатерина… – Он опустился на колени и склонил голову в подол ее простенького, домашнего роброна[14], договорив уже в глухоту подола:… Алексеевна. Всегда – Алексеевна!
Она просунула уже согревшуюся ладошку под зачес его парика.
– Видите, какие мы откровенные? А все потому, что вы никогда не порушите уготованной вам границы.
– Не порушу, ваше…
– …величество, да, да! Дальше, граф! Не слишком ли вы боготворите меня?
– Лишку тут не может быть, ваше величество. Добро бы чинов ожидал, а то…
– …а то нас ждет одинаковая участь. Вы же не отступитесь?
– Нет.
– И я не отступлюсь. Давайте посидим спокойно, – подняла она его голову. – Бежать мне отсюда незачем… да и некуда…
– Как это – некуда? В полк Измайловский!
– Вот именно, только в полк… Погодите. Встаньте. Кто-то идет?
– Не идет, а летит!
Влетела Дашкова. Разрумянившаяся от быстрой ходьбы, как всегда решительная и многоголосая.
– Мало, измайловцы! В Преображенском полку целая рота отказалась выходить из казарм! Там, где командир Пассек! Я только что от него. Он говорит: чего они медлят? Кирилл Григорьевич, вы-то хоть ее подтолкните. Революцья не терпит промедления!
Она принялась целовать Екатерину Алексеевну и что-то нашептывать ей на ушко. Это грозило затянуться надолго. Кирилл встал, чтобы откланяться.
– Я все понял, княгиня. С ее величеством мы обо всем договорились. Самое время мне идти в полк. Место командира возле солдат.
Екатерина Алексеевна лукаво выглянула из-за головы Дашковой:
– А у нас самое время – поболтать. Спасибо, граф, что навестили затворницу.
Он поцеловал ручку и ушел к карете, посмеиваясь: «Заговорит насмерть!»
III
В Академии наук был вечный адъюнкт Иван Андреевич Тауберт. Он заведовал типографией, библиотекой, а главное – в его ведении оставалось настроение президента, отлученного от всяких научных дел. Плац-парады, психозы жены, подраставшие сыновья – мало, чтоб и самому сойти с ума. Положим, четверо дочек так или этак оставались при матери, но сыновья-то – как пятеро необузданных коней. Маленькие, и те топали ножками, когда мать кричала: то не делай, это не трожь, туда-сюда не ходи! А между тем старшему, Алексею, исполнилось уже тринадцать, он с легкой руки отца и сущего в военных науках Императора был произведен в ротмистры Конногвардейского полка. Разумеется, видя лошадей только запряженных в коляски. Служба могла идти и при подоле матери, дело обычное. Этого гетман-отец не отрицал – но мужской характер? Маменькины сынки и подраться-то как следует не могли; за каждым из них следовала толпа слуг и служителей, все в юбках, ужимках, кривляний. Прямо беда!
И вот, в кои-то дни вырвавшись в Академию, гетман-президент и разговорился с отменным семьянином, русским немцем. С главного слова и начал:
– Беда!
– Это у вас-то, ваше сиятельство? – опешил рассудительный немец.- У меня, Иван Андреевич. Ума не приложу, что делать с сыновьями! Хоть разлучай их с матерью…
С какой-то стати рассказал о семейном бедламе. А кому больше? Старшему брату? У того одно хмыканье:
– Да надери ты космы своей графинюшке! А что юбок слишком много… так ты, братец, почаще их задирай, которые, конечно, помоложе.
