Эдуард Борнхёэ - Последняя реликвия
Гавриил посылал коня то к одной группе дерущихся, то к другой. Он искал Иво Шенкенберга. Но, увы, нигде того не находил. В одном из немецких рыцарей, на котором был дорогой стальной шлем с серебрением и красными перьями и который бился, как лев, впереди немецкого отряда, Гавриил, как ему показалось, узнал Каспара фон Мённикхузена и старался держаться от него в стороне. У Гавриила рука бы не поднялась на отца Агнес. Однако рыцарь как будто преследовал его, выделив для себя среди других воинов. Напрасно Гавриил отступил к палаткам, напрасно вклинился в толпу шведских стрелков и как бы закрылся ими — рыцарь пробил себе дорогу в гуще пеших воинов и стремительно обрушился на Гавриила.
— Остановись, рыцарь фон Мённикхузен! — крикнул Гавриил по-немецки, отражая при этом мечом очередной ужасный удар. — Я не хочу твоей смерти!
— А я не хочу жить! — сказал Мённикхузен, поднимая тяжелый клинок для нового удара.
— Беги, рыцарь!.. — настойчиво продолжал Гавриил. — Ты видишь, что ваша вылазка не удалась и воинов ваших все меньше! Ты знаешь, что не можешь меня одолеть. Ты хочешь быть плененным?
Но Мённикхузен все наседал, и только на пределе сил князь Гавриил сдерживал его удары.
Воскликнул рыцарь:
— Пленить здесь могут только мертвое тело мое!..
— Беги, — уговаривал Гавриил, — и живи, рыцарь, на радость своей единственной дочери!
— У меня уже нет дочери!.. — гневно сверкнул глазами фон Мённикхузен.
— Как нет? — опешивший от слов рыцаря Гавриил едва не пропустил удар.
— И какое тебе дело до моей дочери? — недоумевал рыцарь и всматривался в своего противника. — Я не вижу твоего лица… Но ты, наверное, какой-нибудь предатель из наших же. Переметнулся, продался!.. Постой-ка! Я понял: ты хочешь меня уговорить и этим спасти свою жалкую жизнь, но ты погибнешь от моей руки.
С очень большим трудом отбивался Гавриил от яростных ударов противника, но сам он не отвечал выпадами, хотя не раз уж мог поразить Мённикхузена. Он решил утомить старого рыцаря и взять его живым в плен. А судьба распорядилась иначе. Лик луны на миг показался из-за туч. Свет ночного светила отразился от снега. Какой-то стрелок, что был недалеко от сражающихся, вскинул свою пищаль, и раздался выстрел…
Мённикхузен пошатнулся в седле и, словно пораженный молнией, свалился со вставшего на дыбы коня. Тотчас же соскочил с коня и Гавриил, наклонился над рыцарем и сорвал с головы его шлем. Каспар Мённикхузен был еще жив, но не мог произнести ни слова, кровавая пена показалась у него на губах, мертвенная бледность разлилась по лицу. Ружейная пуля попала барону в грудь.
Гавриил призвал двух русских воинов и велел им отнести раненого рыцаря в палатку начальника заставы князя Приемка. И сам отправился с ними дать указания.
Когда Гавриил возвратился с заставы и снова поспешил в бой, большая часть немцев, шведов и эстонских ополченцев была перебита, а остатки городского воинства вытеснены за земляной вал и обращены в бегство.
Последними отступали Иво Шенкенберг и четыре-пять человек из его отряда. Гавриил наконец увидел своего названого брата. Иво сражался храбро, он всегда был мастер подраться. С меча его текла кровь, и стекала русская кровь с его доспехов. Шенкенберг отступил лишь тогда, когда убедился, что исчезла последняя надежда на победу. Пули, выпущенные при лунном свете из пищалей, все чаще и чаще стали свистеть у него над головой. И он повернул своего коня к городу. Далеко объезжая русских, преследующих бегущих защитников Таллина, Шенкенберг по освещенной равнине поскакал к своим.
— Стой, Иво!.. — прогремел за его спиной голос… знакомый голос, заставивший задрожать храбреца.
Иво Шенкенберг только пришпорил коня.
— Остановись, трус!.. — вскричал Гавриил, гонясь за ним. — Тебе не уйти от меня, мой конь резвее твоего.
Однако Ганнибал Эстонии все гнал коня к городским воротам.
— Я всажу тебе меч в шею, если ты не остановишься, — пригрозил тогда Гавриил.
Иво резко повернул коня и остановился.
— Что тебе от меня надо? — произнес он сквозь зубы, при этом смотрел из-под шлема мрачно.
— Я принес тебе привет с того света — там сегодня ждут одного из нас, — улыбнулся Гавриил. — Готовься в дорогу, Иво, твой пришел черед предстать перед оком Создателя, перед оком, которое видит все.
— Я не хочу с тобой сражаться, — покачал головой Шенкенберг, — так как ты не человек, ты — призрак.
— Ты, должно быть, еще помнишь, как я стал призраком? — все куражился Гавриил. — Или напомнить, как было дело? Бежал я и получил удар в спину? Или пал от твоей руки в честном поединке, как ты сказал Агнес фон Мённикхузен?
— Откуда ты это знаешь? — ужаснулся Шенкенберг; он уже не сомневался, что разговаривает в эту минуту с призраком.
— Это ведь привилегия призраков — проникать повсюду и слышать все и все видеть, — Гавриил пустил своего коня вокруг Шенкенберга и нарезал круги. — От имени Агнес я должен еще поблагодарить тебя за искусную ложь, которой ты развлекал ее, но я воздам тебе за все твои постыдные проделки, и ты поймешь в свою последнюю минуту, что настоящая любовь никогда не подвигнет на поступок подлый…
— Жалкий предатель! — выкрикнул вдруг Иво, бросаясь на Гавриила. — Сейчас я увижу, бессмертен ли ты!..
Борьба продолжалась недолго. Страшным неожиданным ударом Иво Шенкенберг рассек железный шлем Гавриила и с ликующим криком поднял руку для завершающего — смертельного — удара, но в этот миг меч Гавриила, пробив стальную броню, вошел прямо в сердце противника и свалил Иво на снег мертвым.
— Прощай, Ганнибал Эстонии! — тихо молвил Гавриил, смотря на лежащего. — Жаль, что такой сильный и изобретательный человек был лишен благородства души!
XV. Святая женщина
ту же ночь в ворота монастыря Бригитты кто-то сильно постучал. Только долгое время спустя, после того как стук повторился несколько раз, в узкое окошечко в стене выглянул заспанный привратник и сердитым голосом спросил:
— Кто там стучит? Какому лешему не спится в эту холодную ночь!..
— Здесь гонец от рыцаря фон Мённикхузена, — отвечал нетерпеливый голос. — Живее открывай, любезный!
Однако привратник не спешил. Все привыкли к осторожности в эти многотрудные времена. Поднеся к окошку свечу, привратник глянул налево, направо — не притаился ли за воротами еще кто-нибудь, кроме этого нетерпеливого гонца. У ворот стояла лошадь с санями и виднелась высокая мужская фигура — темная, как тень; все это лишь с трудом можно было различить, так как небо снова покрылось тучами и пошел густой снег.
Эта темная таинственная фигура как-то не располагала к приятному общению. Что-то в ней настораживало.
— Пускай рыцарь Мённикхузен присылает своих гонцов днем. А ночью сюда никого не впускают, — пробурчал привратник; свеча погасла, и голова его скрылась в темноте.
Привратник хотел захлопнуть ставенку, но стоявший на улице человек просунул в окошко свой кнут и настойчиво потребовал:
— Впустите меня немедленно! Я должен сейчас же переговорить с аббатисой.
Привратник был неумолим:
— Приходи днем, тогда я увижу, что ты за птица. И, может, пущу.
— Это невозможно. Ты ведь знаешь, что город осажден русскими. Мне удалось выбраться из города через Морские ворота, в то время как на другой стороне шел горячий бой; я примчался сюда по льду через залив и должен спешить обратно, пока еще валит снег и пока не наступил рассвет, иначе меня могут схватить на дороге.
— Слишком много говоришь. Так всегда поступают мошенники, готовясь обмануть.
— Что же мне остается? Ворота ломать?
— Ну хорошо, — смягчился немного привратник. — Какой же приказ ты привез?
— Это я могу сказать только самой аббатисе и прошу сейчас же ее разбудить.
— Еще лучше сказанул! — уныло пробурчал сторож. — Или ты хочешь, чтоб меня поперли из монастыря? Где я еще найду такой славный кусок хлеба?.. Если ты даже не хочешь сказать, что тебе надо, то убирайся прочь, незнакомец!
— Не навлекай беду на свою голову, старик! — воскликнул пришелец, теряя терпение. — Вот как раз сейчас ты и рискуешь более всего потерять надежный кусок хлеба. Я начну стучать в ворота и подниму такой шум, что аббатиса сама проснется, и тогда — береги свою шкуру, цербер!
И гонец тут же стал приводить в исполнение свою угрозу: он стучал в ворота и кнутом, и кулаком, и даже ногой не раз приложился…
— Да подожди же ты, бешеный!.. — выругался привратник и с шумом захлопнул окно. — Сейчас открою…
Но прошло не меньше получаса, прежде чем звякнул засов и отворилась узенькая дверца. Похоже, привратник куда-то ходил. Да, ходил, как выяснилось, за подмогой.
Двое монастырских слуг с саженными плечами и алебардами в руках стали по обе стороны гонца и провели его через двор, затем вверх по каменной лестнице, по длинному темному коридору в монастырскую трапезную, освещенную восковыми свечами. Там на высоком стуле уже восседала аббатиса Магдалена, величественная и суровая; вокруг нее стояли несколько монахинь; зачем-то и их подняли в этот поздний час.
