Александр Антонов - Княгиня Ольга
Воины Ольги постояли недолго на противоположной стороне улицы и ушли на княжеское подворье.
Жил отец Григорий в небольшом деревянном доме вдвоем с пономарем Вахрамеем, пустым и легким на ногу мужичком лет пятидесяти. Всякий раз к возвращению отца Григория из храма он встречал его на пороге дома, торопливым говорком рассказывал, в чем преуспел. Потом они вместе сидели за вечерней трапезой, а позже читали Священное Писание. Но на сей раз Вахрамей не встретил его, и в доме царила тишина. И не было никаких следов пребывания Вахрамея: печь оказалась холодной, ужин не приготовлен. Григорий попытался вспомнить, не отправился ли куда Вахрамей. Но нет. Как обычно, ушел из храма в полдень, еще сказал, что ноне кутью приготовит. Тщетно обойдя весь дом, все углы осмотрев, в амбар заглянув и в баню, Григорий отправился к соседям, православным же христианам. Спросил их о дьячке:
— Не видели вы его с полудня?
— Нет, батюшка, не зрели нонче Ахрамея, — с низким поклоном ответил Григорию глава семьи.
И у других соседей был тот же ответ. Обеспокоенный Григорий задумался: уж не суть ли сие происков жреца Богомила? Ясно же, что верховный ополчился на него, Григория, за то, что открыл глаза на новую веру великой княгине. Выходило, что для того и пономарь — добыча. Так, в размышлениях, отец Григорий дошел до храма, постучал в сторожку. В этот день сторожем при храме был дюжий молодец Микула.
— Есть ли кто в храме, сын мой? — спросил Григорий.
— Пусто, батюшка.
— А не был ли у тебя Вахрамей?
— Я недавно сторожую. Да женка видела, как сани крытые у твоих ворот, батюшка, остановились, как трое там шастали, а к чему, ей невдомек Я же на торжище был.
Григорий благословил Микулу и устало побрел домой. Беспокойство в его душе сменилось предчувствием беды.
Было уже темно, снег падал все гуще, укрывая всякие следы. Дома Григорий не взялся ни за какие дела, встал на молитву, дабы привести себя в чувство и утихомирить в душе бушующие страсти. Он еще по дороге от храма пришел к мысли о том, что Вахрамея украли люди Богомила. А вот с какой целью, сего пока Григорий не знал.
Молитва укрепила дух Григория. Он решил, что до угра никакие поиски ни к чему не приведут. Григорий истопил печь, перекусил, чем Бог послал, и прилег на ложе. Он долго пребывал без сна и уснул где‑то за полночь. А в самую глухую пору ночи к его дому подкатили крытые белым холстом сани, запряженные парой белых лошадей. Из саней вышли трое в белых балахонах — то ли тени, то ли ночные тати — без шума проникли в дом. И в тот миг, когда Григорий проснулся от скрипа половиц, на него накинули холст, стащили на пол, закатали в тот же холст, связали веревками и понесли из дома. Григорий попытался кричать, но его стукнули по голове чем‑то тяжелым, и он потерял сознание.
Вскоре же белые кони и сани под белым холстом — все словно призрачное — скрылись за густой пеленой снега. Утром близ дома отца Григория не было видно никаких следов. Только ослепительно белый полог и на нем — тонкая вязь загадочных знаков, оставленных пробежавшей из дома в сенной сарай маленькой мышкой.
Глава двадцать первая
ВЫЗОВ
Где‑то около полудня, когда солнце поднялось на зимнюю вершину и небо сверкало чистыми просинями, на теремном дворе появилась княгиня Ольга. Она была в горностаевой шапке, в горностаевой же накидке и выглядела так, словно встречала лишь тридцатую весну. Она вышла из терема для того, чтобы вместе с отцом Григорием поехать в храм Святого Илии и там постоять на божественной литургии в честь крещения Господня.
Отец Григорий уже должен был прийти, но его все не было. Княгиня прохаживалась по двору все нетерпеливее. Боярыня Павла устала ее догонять, отошла к крыльцу и любовалась княгиней. Рядом с Павлой стояла Малуша в беличьей шубке, румянолицая, синеглазая, манящая отроковица.
Наконец терпение княгини Ольги иссякло; еще не веря, что отец Григорий мог позволить себе не явиться к назначенному времени, она велела Павле подать сани. И вскоре на теремной двор влетела четверка белоснежных скакунов. Следом появился конный отряд во главе с воеводой Претичем. Княгиня уселась в сани, и Павла велела возничим ехать к храму Святого Илии.
Кони пролетели до Соборной площади, миновали ее и остановились возле дома отца Григория. Там же от улицы и до крыльца лежала нетронутая первозданная белая пелена. Даже птичьего следа не было видно, лишь малая зверюшка оставила ниточку своих следов. Двери в дом были распахнуты, и в нем — ни души, только стужа. Княгиня Ольга обошла горницу, остановилась перед киотом, подивилась на неведомые ей образы христианских небожителей и святых, спросила Павлу:
— Но где же отец Григорий, что с ним?
— Я послала Претича в храм. Поди, отец Григорий к службе ушел.
— Того не может быть. Он же сказал, что придет в терема, — Ольга подошла к незнакомой высокой тумбе. На ней лежала открытая рукописная книга греческого письма. Ольга еще и строки не прочитала, как в дом вошел церковный сторож Микула. Воин, который привел Микулу, сказал Ольге:
— Матушка княгиня, вот он ведает, что сказать.
Богатырь поклонился княгине.
— Ноне отец Григорий в храме не был. Но вчера вечером приходил к сторожке, искал пропавшего дьячка — услужителя Вахрамея. Его же днем умыкнули. Да видела моя женка сани, крытые холстом, татей троих да пару белых коней.
— Но куда отец Григорий пошел от храма? — спросила Павла.
— Знамо, домой.
— Еще что тебе ведомо?
— Тех же коней в санях с белым холстом я видел ночью, как первым петухам пропеть. Они промчали через площадь из нашей улицы на Козару. Боле мне ничего не ведомо.
Микуле было лет тридцать пять, косая сажень в плечах и росту саженного, серые глаза пытливые, лицом пригож И напоминал он Павле мужа Малка Любечанина, рано погибшего.
— Ты в сторожке‑то почему? Тебе бы воином на коня! — пытала Павла.
— Не берут. Я иной веры, чем все в дружине.
— Теперь возьмем, — пообещала Павла и спросила Ольгу: — Не так ли, матушка?
— Так, Павла. Возьми его к своему Добрыне, как из Новгорода вернется. А пока пусть с нами отца Григория ищет, — Ольга еще раз прошлась по дому, заглянула в опочивальню, увидела разоренное ложе, сенник, одеяло и изголовник валялись на полу.
— Смотри, Павла, знать, сонного умыкнули.
В это время за спиной Ольги появился воевода Претич.
— Матушка княгиня, токмо что услужители храма нашли под кручей на Почайне тело убитого пономаря.
Глаза у Ольги потемнела от гнева. Она прикусила нижнюю губу.
— Это вызов, — тихо сказала княгиня, — Это мне вызов от Богомила, но не христианам. Они токмо жертвы, — Ольга повернулась к Претичу: — Велю тебе, воевода, поднять дружину, пустить ее в город и чтобы ноне же все белые кони вместе с владельцами были на теремном дворе. Спросим, кто из них был в разбое.
Княгиня Ольга понимала, что этой мерой она мало чего достигнет. Ежели нет улик, кто отважится признаться, что повинен в злом деянии. Она вышла из дома, покинула двор и, не садясь в сани, направилась к храму. Она размышляла, и никто не мешал ей в этом. Павла и воины шли поодаль. Ольга же искала путь, каким могла бы прийти к цели. А цель одна: найти священника Григория, который стал ей близок и дорог. Не случайно же она назвала его духовным отцом. Ее острый ум недолго блуждал в потемках. Было очевидно, что это дело рук верховного жреца Богомила. Он настойчиво добивался отторжения служителя христианской веры от великой княгини, которую считал еще в лоне своей веры. «Ну нет, Богомил, так ты меня не удержишь. Ты выбрал самый неверный путь. Слышал же, что сказали русичи: «Волю княгине!» Волю в выборе веры! И потому… — Ольга глубоко вздохнула, словно собиралась прыгнуть в ледяную воду. — И потому ноне же повелю тебя и всех твоих жрецов взять под стражу. А там посмотрим, чья возьмет». Княгиня, однако, рисковала, и без согласия градских старцев, бояр и воевод — всех тех, на чью совесть опиралась великая княгиня, она не могла только своей властью взять под стражу Богомила и его слуг. Он носил титул верховного жреца державы, и за его спиной стояли сотни тысяч язычников. С этим нужно было считаться.
Но и на совете можно было допустить промашку, едва речь пойдет о взятии под стражу Богомила. Ему будет ведомо о том в сей же час. И он сумеет себя защитить. И потому Ольга подумала, что ей надо заручиться поддержкой лишь самых преданных ей и ее сыну людей. И чтобы решение совета до поры оставалось в тайне.
Княгиня отвлеклась от размышлений только близ паперти храма. Тут собралось уже много христиан, кои ждали, когда откроются врата церкви. Но престарелый протоиерей Михаил вовсе не думал начинать службу, потому как страдал за отца Григория. И даже услышав о том, что к храму пришла великая княгиня, остался к этому безучастный. Весть об исчезновении отца Григория лишила его сил и желания исправлять службу.
