Элизабет Чедвик - Величайший рыцарь

Шлюха завязала деньги в платок и отступила в нишу, чтобы одеться и заплести волосы. Вильгельм встал с кровати, вымыл лицо и шею в медном тазу на сундуке, затем вытерся грубым льняным полотенцем, лежавшем рядом, и посмотрел на друга.

– Скажи мне самое худшее.

– Худшее еще впереди, – сердито ответил Болдвин. – Ральф Фарси вчера вечером отправился к Генриху и заявил, что вы с молодой королевой – любовники. Он сказал, что вы совершили прелюбодеяние, и призвал свидетелей, включая Икебефа и де Куланса, для подтверждения его обвинения.

Вильгельм замер на месте, прижимая полотенце к телу.

– Что?

– Ко мне пришел Ранулф, слуга Генриха, и просил предупредить тебя. Генрих очень плохо принял эту новость…

Вильгельм бросил полотенце на кровать и взял чистую рубашку.

– Я должен поговорить с ним, – заявил он, одеваясь. Казалось, кто-то старательно вкручивает нож в его левый висок. Шлюха закончила приводить себя в порядок и тихо вышла из комнаты.

– Ты не сможешь этого сделать, – ответил Болдвин. – Генрих приказал не пускать тебя. Он не хочет с тобой разговаривать.

Вильгельм замер. Он знал, что положение серьезное, но сказанное Болдвином было чересчур.

– Генрих, конечно, не верит слухам? Он же хорошо знает меня!

Болдвин серьезно смотрел на него.

– Я не представляю, насколько хорошо он знает любого из нас, или насколько хорошо мы знаем его. Я могу только повторить тебе то, что мне сказал Ранулф, а сказал он немного.

Вильгельм медленно продолжал одеваться. Из-за головной боли было трудно думать. Пока он искал забытья в вине и объятиях шлюхи, Генрих искал ответы – и большинство из них, судя по всему, вели в ложном направлении. Вильгельм сосредоточился на застегивании пояса.

– Вчера, во время охоты, когда мы остановились на пикник, Маргарита подошла ко мне на берегу ручья… Мы говорили о прошлом, и она поцеловала меня.

Глаза Болдвина округлились в отчаянии.

– Христос на кресте! – пробормотал он.

Вильгельм покраснел.

– Это был дружеский поцелуй. Да, это было глупо, и этого не надо было делать, но никто не собирался обманывать Генриха. Я клянусь тебе телом нашего Господа Иисуса Христа, что ни разу в жизни не прикоснулся к Маргарите как любовник. И она ко мне тоже. Все, кто утверждает обратное, лжецы. – Он протянул руку к плащу. – Мне нужно встретиться с Генрихом.

– Я же сказал тебе: это невозможно, – раздраженно заявил Болдвин. – Он тебя не примет.

– Но я должен хотя бы попытаться – с мрачным видом ответил Вильгельм, направился к двери, потом повернулся к Болдвину. – Я пойму, если ты отвернешься от меня.

Болдвин фыркнул и положил руку на плечо Вильгельма.

– Если я когда-нибудь встану на сторону жаб вроде Адама Икебефа и братьев де Куланс, то это будет день моей смерти. Если я смогу тебе помочь, то помогу. Я отправлю письма отцу. Я знаю: он тебе поможет.

Вильгельму не понравились мысли Болдвина. Похоже, друг считал, что его дела при дворе теперь пойдут плохо и изменить ничего нельзя. Но сам он мог только войти в логово льва и выяснить, что его ждет.

Глава 19

– Если ты послушаешься моего совета, то и близко не подойдешь ко двору в Рождество, хотя я знаю, что ты его не послушаешься, – заявил отец Болдвина, Роберт де Бетюн, обращаясь к Вильгельму, когда тот садился на коня.

Вильгельм жил у него в Бетюне после турнира. Теперь он уезжал. За спиной лежала свернутая постель, а на вьючной лошади были привязаны доспехи и оружие. Византин нетерпеливо бил копытом в землю, желая поскорее тронуться в путь.

– Я должен, – ответил Вильгельм. – Молодой король все еще остается моим господином, и так или иначе я должен разобраться в возникшем между нами непонимании.

Роберт де Бетюн посмотрел на него искоса, но ничего не сказал. Вильгельм привык к таким взглядам Болдвина. Семья вышла во двор, чтобы пожелать путниками счастливого пути в Кан, где собирался двор. Младшая дочь Роберта, Матильда, робко смотрела на Вильгельма сквозь опущенные ресницы. Болдвнн намекал, что если Вильгельм окажется в безвыходном положении, то его отец даст согласие на брак, но Вильгельм предпочел тактично промолчать. Ему нравились Болдвин и его семья, но он не собирался где-то оседать с женой, родственникам которой будет вечно обязан за хлеб на столе.

Роберт де Бетюн был неразговорчивым спутником. Ему нравилась езда в молчании среди голых деревьев зимнего леса. Поэтому Вильгельм смог обдумать и оценить перемены и жизни.

Ситуация с Генрихом оставалась неловкой и неразрешенной. Срахи Болдвина подтвердились, и молодой король отказался принять Вильгельма. Его стража даже скрестила копья перед носом рыцаря. Для него не было места за столом на возвышении или в зале, где заседал совет. Пару раз ему удалось проскользнуть мимо стражников, но это ничего не дало, потому что Генрих отворачивался, не замечая Вильгельма. Он вроде как стал невидимым. Маргарита оставалась в своих покоях, и Вильгельм не смел отправить ей сообщение, чтобы еще не усугубить ситуацию.

Произошедшее бурно обсуждали. Большинство придерживалось мнения, что великие дела и рыцарство Вильгельма затеняли звезду молодого короля. Вильгельм слишком высоко поднялся и теперь должен упасть. Шепотом намекали на любовную связь Вильгельма с королевой и с удовольствием смаковали этот слух: подобное считалось государственной изменой и влекло за собой смертную казнь. Люди наблюдали, ждали разрешения ситуации и испытывали разочарование, поскольку Генрих только не замечал Вильгельма. В конце концов рыцарь покинул двор. Связь между ними не была разорвана официально, но смысла оставаться он не видел. Вильгельма не оправдали и не обесчестили, его просто перестали замечать, а это ему было трудно выносить. Всю свою жизнь он обожал внимание, и, в основном, это внимание было доброжелательным. Теперь он стал отверженным у очага, где был первым более десяти лет, и это причиняло сильную боль.

Какое-то время он жил у Гийома де Танкарвиля, который также лишился благосклонности господ королевской крови, хотя и по другой причине: его подвели сомнительные политические сделки, а не слава на турнирах и не сердце жены господина. Болдвин де Бетюн держал Вильгельма в курсе событий при дворе. Фарси, Икебеф и братья де Куланс стали самыми главными в окружении молодого короля, отодвинув всех, особенно англичан, которые процветали, когда фаворитом был Вильгельм. Единственной хорошей новостью стало окончание споров между Генрихом и его отцом и финансовое соглашение, которое гарантировало Генриху серьезное увеличение поступающих средств.

Вильгельм смотрел на стайку ворон, которые громко хлопая крыльями, взлетели с невспаханного поля. Небо приобрело дымчатый оттенок. Мысли, кружившие в голове, заставили Вильгельма тяжело вздохнуть, и Роберт де Бетюн, который дремал в седле, прищурил сонные глаза, поглядев в его сторону.

– У тебя куча проблем, – сказал Роберт. – Теперь ты сидишь, как курица на яйцах, и вынашиваешь планы, как справиться с неприятностями. Но, судя по моему опыту, всегда получается не то, чего ожидаешь.

Вильгельму удалось улыбнуться.

– Если бы у меня было немного здравого смысла, то я бросил бы это гнездо и построил бы новое вдали отсюда.

Роберт хмыкнул.

– Да, жить с Плантагенетами – опасное дело. Если твои дела при дворе пойдут плохо, у тебя есть место в Бетюне. Моя дочь очарована тобой, и я буду рад, если она выйдет замуж за кого-нибудь вроде тебя.

Вильгельм язвительно рассмеялся:

– А вы знаете, в чем меня обвиняют?

Отец Болдвина с отвращением махнул рукой.

– A-а, эта война против тебя – преднамеренный заговор. И все это знают. У твоих врагов нет ни доказательств, ни смелости выступить против тебя. Но если достаточно часто что-то говорить в уязвимые уши, то недоверие сменяется верой.

– От этого у меня есть лекарство, – с мрачным видом ответил Вильгельм. – У меня есть право на суд при дворе короля, когда истина выясяется во время поединка. Я брошу вызов тем, кто выдвинул против меня обвинения, потребую, чтобы они доказали их на поле брани. Пусть Господь выступает судьей.

– В этом тоже есть риск, – предупредил его Бетюн.

– Я не боюсь суда.

– Нет, но они могут бояться, – проницательно заметил старик. Можно знать, что дичь, на которую ты охотишься, глупа, но выгнать ее из кустов – совсем другое дело, – он тяжело вздохнул. – Я приезжаю ко двору, когда должен это делать. Я не мог бы жить там постоянно. Мой сын живет, и я восхищаюсь его стойкостью и силой духа, но и боюсь за него, – он снова кивнул Вильгельму. -Так вот, насчет твоего места в моей семье. Когда человек становится старше, ему нужны способные помощники. Конечно, тебя может ждать твоя собственная семья?… – он закончил вопросом и многозначительной паузой, в ответ на что Вильгельм лишь покачал головой.