Саратовские игрушечники с 18 века по наши дни - Пётр Петрович Африкантов
– Ну, как знаешь,– Анфиса, притворно нахмурившись, ушла в переднюю комнату и задёрнула за собой занавеску.
– А вы нам про расточку ничего не говорили,– сказал Дима,– что это?
– Такого слова «расточивать» вы ещё действительно не слышали,– ответил Павел Петрович,– да и, читая о других глиняных игрушках, вы его не встретите. Не встретите потому, что игрушки расточивались только на Саратовщине. Это ещё одна особенность Саратовской глиняной игрушки. Дело в том, что расточивание – один из самых древних способов декорирования глиняной посуды и назывался этот декор – ямчатым. Технология расточивания такова: берёт мастер штампик и вдавливает его рабочей частью в тело сырого изделия, получаются ямки разных конфигураций (точки). Какой конфигурации штампик, такой и углубленный оттиск получается, то есть ямка. Только я раньше времени не буду говорить, давай посмотрим, как это будет делать мастер. Хорошо?
Дима кивнул и стал наблюдать за игрушечником.
– Видите, он пододвигает к себе глиняную тарелку, на которой лежит множество деревянных и глиняных штучек.– Сказал Дима,– Сразу и не разобрать, что это такое? Ясно одно, что у каждого предмета имеется ручка – держатель, а на конце приспособления её что-то прикреплено или вырезано.
– Это Дима и есть штампики. При помощи их мастер оттискивает, различные геометрические фигурки: кружочки, треугольнички, квадратики, звёздочки… Штампики имеют обязательно геометрический рисунок, других в расточке не допускается. Мастер при помощи набора штампиков, может оттиснуть на теле изделия составной геометрический рисунок.
– Такие игрушки и красить не надо! – воскликнул восторженно Дима.
– А их и не красили, а только слегка ямки подкрашивали.
– Так можно и без штампиков любой рисунок кисточкой нарисовать,– сказал Дима,– зачем такая морока?
– А вот на этот вопрос ты ответишь себе сам, когда изделия расточенные увидишь,– сказал Павел Петрович.
– Вон вижу на готовых изделиях на полке гривы подкрашенные, рога, копытца, глаза – точки.– Сказал Дима.
– Всё правильно, у игрушек эти части тела так и красили, но это не ямки.
Они разом замолчали, потому как на столе развёртывалось какое-то таинство. Мастер взял бычка в одну руку, а в правую штампик и быстро на боку бычка оттиснул круг. Затем другим штампиком поменьше, по периметру, поставил несколько звёздочек, затем пожевал ус и, взяв третий штампик, поставил в центре рисунка солнышко с ровными и прямыми лучами. И, видимо, остался своей работой доволен. После этого он сделал точно такой же штампиковый рисунок на другом боку бычка и принялся за голову: посредине лба оттиснул маленькую выразительную звёздочку, затем самым маленьким штампиком, похожим на спичку, оттиснул глаза. После того, как у быка появились глаза, он как-то сразу ожил и совершенно изменился. И хотя он ещё не был подкрашен и не был покрыт матовым глянцем, это был уже иной бык, не те, что пасутся в стаде, которых видел Дима у бабушки в деревне. Лучи света от лампы падали на игрушку и не отражались как обычно. Эти лучи попадали в ямки и отражались под разными углами. Ямчатые рисунки, казалось, были объяты пламенем. «Вот здорово,– подумал Дима,– такого кисточкой никогда не сделаешь. Но и это было далеко не всё, расточенный бык в руках Иллариона был сказочный, а не земной. Раскиданные по его телу звёздочки, квадратики, рисовали фантастическую картину мирозданья. И всё это было единым, в одном многоступенчатом рисунке.
– Вот это да,– выдохнул Дима. Но что это? Глядя на грудь бычка, мастер надолго задумался. Затем отставил бычка, взял нож, деревянную палочку и стал что-то вырезать на её торце.
– Что это он делает? – удивлённо спросил Дима.
– Штампик новый вырезает,– пояснил Павел Петрович. Нет у него штампика, по его задумке, – вот, он и взялся за нож.
– Что, штампики… ножом вырезали?– удивился Дима.
– Здесь нет ничего необычного,– пояснил Павел Петрович. Ещё их выжигали или просто подбирали из разных веточек. Главное, чтоб геометрический рисунок был в оттиске. Вон видишь, он уже что-то вырезал.
В это время игрушечник, прищурившись, разглядывал на свет лампы, изрезанный торец палочки и видимо, оставшись доволен сделанным, влепил его в средину груди бычка… Получившийся оттиск Дима рассмотреть не успел, потому, как мастер быстро поставил игрушку на стол и взял другого бычка. Однако, не стал выдавливать прежнего рисунка, а взял другой штампик. На теле бычка появились треугольники, квадраты с боковым углублением и крестики с заострёнными скошенными палочками. Вид от такого рисунка у бычка был довольно грозный, по сравнению с первым, не хотелось бы попасть к нему на рога.
– Ух, ты? Какой грозный получился,– проговорил вслух Ларя.– Всё правильно. Таким ты и должен быть для волков, которые из стада телёнка стянуть желают, а вот здесь на тебе мы добрые оттиски разместим. Это значит, что ты только для зверья грозный, а для стада добрый, заботливый, но и строгий одновременно.
– Видишь,– заметил Павел Петрович,– один и тот же бычок, а при другой расточке и характер другой имеет.
– Это как одними и теми же красками можно нарисовать и доброе и злое! Значит и штампиками тоже?
– Молодец, догадливый.– Похвалил Павел Петрович.
– А папа говорит я смекалистый,– добавил Дима.
– Смотри, смекалистый…, смотри, да запоминай…– весело сказал учитель.
Ларя довольно быстро закончил расточку и принялся за подкраску. Разумеется, он пользовался не такими кисточками, какими пользуются дети в школе сейчас, но особых свойств от кисточки и не требовалось, главное чтоб она подкрашивала ямочки изнутри. Только Ларя не стал раскрашивать, голову поднял, прислушивается… Дима тоже прислушался – вроде ничего особенного – на улице ветерок соломой играет, да старые сосульки перезваниваются, даже Кузя не лает и вроде как рычание послышалось,.. охнул кто-то. Ларя тут же бросился к двери, в сенцах схватил топор и на улицу. Дима только подумал о том, что неплохо бы посмотреть, что там случилось, как тоже на улице очутился. Видит, Илларион кого-то за шиворот держит, тот, кого он держит, на карачках стоит, голову в сугроб уткнул, рядом ломик и запор сбитый валяются, Кузя рычит и за штаны злоумышленника тянет. Тут Анфиса на крыльцо с кочергой выскочила, видно шум услышала, а Ларя уже взломщика в дом волочет.
– Сейчас мы тебя на свету рассмотрим,– говорит Ларя,– узнаем, кто это любит по ночам по чужим сараям шастать?
Втолкнул он грабителя в дверь, сам следом вошёл, а грабитель бух Иллариону в ноги и говорит:
– Не губи, Ларион Африкантыч! Век за тебя
