Франтишек Кубка - Мюнхен
Кто-то весело рассмеялся. Но тут раздался еще один голос:
— Я не верю Франции и этому Чемберлену!
Люди надолго замолчали. Они смотрели на небо, усыпанное осенними звездами — далекими и холодными.
На сердце у них было неспокойно.
Они слышали, слышали звон предательства…
60
Четыре дня люди терпеливо ждали.
Четыре дня с раннего утра до полуночи радиостанции Геббельса изрыгали по их адресу ругательства. Четыре дня неслись ругательства из Берлина, Вены, Мюнхена и других городов германской империи. По радио чехов обзывали гуситами, что, впрочем, никого из них не обижало. Так же спокойно они относились к прозвищу «большевики». Но против обвинений их в бандитизме и в развязывании войны все чехи протестовали.
Четыре дня чешская пресса и радио призывали сохранять спокойствие и порядок: «Верьте своему правительству! Верьте своему президенту и армии, которая готова защитить вас!»
Да, армия находилась в состоянии готовности: она занимала доты и укрепления, патрулировала в горных районах, устанавливала проволочные заграждения. Саперы минировали туннели, виадуки и подступы к населенным пунктам. Завалы, разобранные в тот период, когда лорд Ренсимен приезжал в эти края, чтобы побывать на уик-энде в знатных замках, были вновь восстановлены, в дремучих лесах раздавался стук топоров и звон пил. Связисты прокладывали кабели. На полянах и вдоль опушек лесов, впереди укреплений, зачернели свежие окопы. Солдаты прикрывали брустверы ветками зажелтевших берез и зеленым лапником. Криками и взмахами рук солдаты приветствовали появление в ясном небе чехословацких самолетов.
Четыре дня им говорили о дисциплине и вере в справедливое дело. «Правда победит!» — твердили им бесчисленное число раз. Был назначен специальный министр, который устно и в печати распространял эту веру в справедливость и в победу правды. Но в столбцах утренних и зечерних газет все чаще стали появляться белые пятна — десять, двадцать строчек были опущены. Это было результатом усердия цензуры, следившей, чтобы правда не особенно побеждала.
Тем не менее в течение этих четырех дней люди узнали, что министры союзного французского правительства вылетели в Лондон, куда их пригласил мистер Чемберлен, после заслушивания доклада лорда Ренсимена, которого принял сам король Георг.
Даладье и Бонне уселись за стол переговоров с английскими министрами. Заседали они долго — с утра до ночи, прерываясь на короткое время для обеда и ужина. Об этом сообщалось в газетах. Далее можно было прочитать, что в Лондоне «достигнута полная договоренность обоих правительств». Но умалчивалось, в чем состояла эта договоренность. Правда, Пражское радио призывало чехословацкий народ не верить тому, что об этой договоренности говорится «на основе неправильных или неполных сообщений иностранных агентств».
Тому, о чем сообщали иностранные агентства, никто и не собирался верить. Да кто, скажите, мог поверить в то, что оба правительства договорились, чтобы Гитлеру были отданы пограничные районы со всеми укреплениями и заводами, со всем населением, курортами, угольными шахтами, чтобы Чехословакия отказалась от своего союза с Францией и Советским Союзом, превратившись в «нейтральную» страну, чей «новый территориальный статут» будут гарантировать великие державы?
Кто мог бы в это поверить?
Люди не хотели верить в это. Но прошла ночь, и появились сомнения. Пришлось одну за другой проглатывать горькие пилюли. Сначала им сказали, что в Праге нет официальных известий о лондонском соглашении. Затем проговорились, что «пражское правительство ответило обеим дружественным державам обширной нотой и объяснило им стратегическое значение чехословацкой твердыни в Центральной Европе», указав на то, насколько нелепо представить германские границы на расстоянии пятидесяти километров от Праги. Республика истратила на строительство своих пограничных укреплений миллиарды крон! Она располагает в пограничных областях огромной промышленностью! Эту территорию невозможно отдать иностранному государству! Однако конфликт еще можно разрешить на основе соглашения между Германией и Чехословакией об арбитраже. Помощь окажет Гаагский международный суд!
Люди вдруг обрадовались: у нас ведь есть еще дипломаты! Добьемся арбитража!
Но тут Польша развязала кампанию насчет Тешинской области. Венгры тоже отозвались. Адмирал Хорти посетил Германию… Но все это ничего не значит, поскольку мир с Германией приведет к спокойствию и в других местах. Муссолини пока вел себя тихо, ничего не говорил. Россия была готова помочь на основе договора вместе с Францией, а возможно, и без нее. Но будем ли мы просить Россию о помощи, если не пойдет на это Франция? Конечно. Вероятно… Вряд ли!
Прошли еще сутки. Люди вели себя организованно. Ходили на работу, отдыхали. Старики загорали на солнце в Ригеровых садах. Дети посещали школу. Печать сообщала, что осенью должен выйти иллюстрированный сборник «Республика растет» с предисловием президента Эдуарда Бенеша. Республика растет!
Бог знает откуда и каким образом люди вдруг узнали, что обе дружественные державы не довольны чехословацкой нотой, что английский посол мистер Б. Ньютон день и ночь спрашивал, когда правительство перестанет увиливать от ответа…
Рано утром 21 сентября Прага, а вскоре и вся страна узнали, что в половине второго ночи в Град приехал этот самый Ньютон. Через несколько минут вслед за ним прибыл его французский коллега господин де Лакруа. Оба посла направились в резиденцию президента. Секретарь — его имя не сообщалось, но, видимо, это был доктор Регер — прямо в халате пошел будить президента, так как послы не позволили секретарю терять время на переодевание… Вскоре перед послами появился президент в безупречной одежде. Крича и топая ногами, послы принуждали президента немедленно и без проволочек принять условия лондонского соглашения между Францией и Англией. Франция не придет на помощь Чехословакии и в случае германского нападения! И Англия, как заявил мистер Ньютон, тоже никоим образом не поможет Чехословакии, если она будет вооруженным путем противиться передаче приграничных земель германской империи… Доктор Бенеш ответил, что он ничего не может обещать без согласия правительства…
— Кончайте с отсрочками! Созывайте совет министров и принимайте англо-французские условия!
Президент распорядился созвать совет министров. Совет принял условия, испытывая сильнейшее давление со стороны Англии и Франции. Министр иностранных дел Крофта сообщил об этом другим странам. Им была проведена пресс-конференция в Чернинском дворце, на которой он чуть не плакал. На пресс-конференции Ян уже не присутствовал. Вместо него в автомобиле приехал важный и самоуверенный редактор Гинек.
Так вся страна узнала о капитуляции. На людей произвел впечатление рассказ, как поднятый с постели президент под воздействием крика, угроз и топанья ногами был вынужден подчиниться. Они чувствовали себя оскорбленными за президента, за свою страну и за самих себя. Особенно было больно, что их бросила Франция — любимая, сильная, дорогая страна… Англии, правда, никто и никогда не доверял… Зачем мистер Чемберлен снова собирается лететь к Гитлеру, на этот раз в Годесберг на берега Рейна? Неужели ему мало того, что в Берхтесгадене Чехословакию унизили и предали?
Многие удивлялись, почему президент не знал заранее о ночном визите. Ведь Град — не голубятня! Как могли послы попасть в Град, который ночью заперт, и как они без доклада вошли в покои президента? Кто их пустил? Не пытается ли правительство скрыть какие-то факты от народа, который не намерен сдаваться?
— Измена! — разнеслось по всей стране. — Долой предателей! Мы не позволим этого! Мы не капитулируем! Неправда, что мы должны уступить англо-французскому диктату! У нас есть верный союзник — Советский Союз! Мы и сами не беззащитны! У нас есть войска! Да здравствует армия! Долой капитулянтское правительство!
Придя после посещения Тани в санатории на Вацлавскую площадь, где пражане обычно собирались в праздничные и печальные дни еще с 1848 года, Ян увидел на тротуарах группы возбужденных людей. Но они не спорили, а внимательно прислушивались к речам случайных ораторов. Были тут и рабочие, которые пришли прямо в спецодежде. Женщины и девушки оделись по-праздничному.
На площадь беспрерывным потоком вливались все новые группы людей. В районе Мустека запели «Интернационал». Но чаще всего со всех сторон Вацлавской площади доносилась тоскливая мелодия национального гимна «Где моя родина?». Люди обнажали головы. Мужчины выпрямлялись и вытягивали руки по швам. Полицейские и военные отдавали честь.
И вот площадь заполнилась целиком, люди стояли плечом к плечу. Кто-то выступал, говорил о славянской социалистической России, которая не оставит Чехословакию, если народ не захочет сдаваться.
