Елена Холмогорова - Вице-император (Лорис-Меликов)
– О, спасибо, Муса, за заботу. Спать все равно при моей хлопотной должности удается мало. Но ту бессонницу помню. Так что ты решил?
– Если его императорское высочество отпустит меня со службы, я, пожалуй, соглашусь с вашим предложением.
– Я похлопочу за тебя перед его высочеством, хотя, признаюсь, ему трудно будет расстаться с таким генералом.
Великий князь и наместник Кавказский, разумеется, не чинил никаких препятствий отъезду генерала-клятвопреступника. Он был в восхищении от дипломатической изобретательности Лорис-Меликова и вынес ему свою особую августейшую благодарность.
Вместе с Кундуховым пределы Российской империи покинули 27 тысяч семейств – целая армия, которой Муса надеялся предводительствовать в Турции. Но надежды его никак не согласовывались с планами турецкого правительства, не доверявшего чужаку, к тому же достаточно напуганного несметной массою переселенцев. Не о таком нашествии договаривался султан с русским представителем Лорис-Меликовым в 1860 году. И, выброшенный отовсюду за ненадобностью, генерал Кундухов тихо старел, занимаясь хозяйством своим в селе Си-васе Эрзерумского санджака.
Война с Россией разожгла честолюбивые мечты Кундухова. А когда он узнал, что во главе русского корпуса столь ему ненавистный Лорис-Меликов, все обиды разом поднялись в кипящей его голове. Мстить, мстить и мстить.
В начале апреля Кундухов явился к главнокомандующему турецкими войсками в Малой Азии Мухтару-лаше и не то что предложил – потребовал принять, и немедленно, свои услуги. У него уже созрел план организовать из горцев, наподобие лорис-меликовских охотничьих сотен, которые Турция хорошо помнит с прошлой войны, летучий отряд для ведения партизанских действий на всей территории, занятой русскими войсками, а потом перенести их непосредственно в пределы России. Дрожи, Кавказ, идет Кундухов!
Идея такого летучего отряда Мухтару-паше понравилась, хотя лучше б этот горец про позор прошлой войны не напоминал. Кундухов был принят на турецкую службу с присвоением звания бригадного генерала.
Отряд Мусы-паши формировался у большого села Бегли-Ахмет к западу от Карса. В штабе корпуса о нем долго не знали, хотя и подозревал Лорис-Меликов, что старый знакомец его Кундухов сидеть сложа руки не будет.
После Ардагана, когда колонна Геймана, преодолев распутицу, наконец, вернулась под Каре, корпус начал готовить осаду крепости. Во все стороны рассылались отряды для рекогносцировки местности.
Командир третьего эскадрона Нижегородского драгунского полка майор Александр Витте получил задание обследовать пути к Карсу с северо-запада, в сторону села Большая Тикма, причем до Тикмы он должен был идти одной дорогой, а возвращаться – другой. С эскадроном его отправлен был на эту рекогносцировку офицер Генерального штаба, который держал перед собой карту, генштабистами и составленную на основании старых, еще времен Паскевича, маршрутов.
У деревни Кекяч, верстах в шести от Бегли-Ахмета, эскадрон обнаружил большое скопление вражеских войск.
– А ну, ребята, шашки наголо! – скомандовал Витте. – В атаку!
Драгуны на рысях врубились в галдящую массу турок и почти без потерь прорвались вперед, оставив за собой десятки трупов.
– Ваше благородие, – к майору обратился старый фельдфебель Варюшкин, служивший в полку в ту еще пору, когда Витте постигал науку побеждать в Московском кадетском корпусе, – а это, кажись, не турки были. По говору на наших горцев похожи.
Штабист, скакавший рядом, отметил на своей карте скопление противника и особо приписал на полях, что есть подозрение, не горцы ли были встречены.
Один классик, большой любитель сентенций, заметил как-то, что в жизни всегда есть место подвигу. В пафосе от его внимания ускользнуло то обстоятельство, что в России подвигу, как правило, предшествует бардак: чья-то глупость, халатность, нераспорядительность.
Топографические карты, раз и навсегда составленные, тихо живут своей пыльной жизнью в архивах. Природа тоже живет своей жизнью. Зимою неслышно пушит снежок, замерзают реки, потом оттаивают, дожди то хлещут как из ведра, а то сеются туманной пылью, а то вдруг солнце зарядит таким зноем, что и вторах не продохнуть. С горами под влиянием тихих процессов солнца и воды тоже мало-помалу происходят перемены, то невидные, то бурные, будто исполин проснулся и стряхнул с себя каменные одежды.
Но вот наступает день, и какой-то чиновник извлекает из архива уснувшую карту, составленную при графе Паскевиче Эриванском в 1828 году, тщательно перерисовывает ее и пускает в оборот для Действующего кавказского корпуса весною 1877 года, почти полвека спустя.
Витте следовал со своим эскадроном строго по карте, расстеленной на холке коня штабного офицера. Но его собственный гнедой не поверил карте и стал как вкопанный. Александр Юльевич глянул вперед и обомлел. Они стоят на краю пропасти. Еще шаг – и считай, нет эскадрона.
– Ну что, Сусанин, куда дальше путь держим? – грозно спросил он штабиста.
Тот не нашел ничего лучше, как лепетать про приказ, про то, что карта же не может врать, она из Генерального штаба.
Витте, не дослушав, поворотил эскадрон обратно.
А у Кекяча их ждали. За тот час, пока драгуны разведывали пропасть, толпа горцев увеличилась втрое. Секунда на размышление…
– Ну, с Богом, ребятушки! Все равно погибать – авось прорвемся. В атаку!
Смелость города берет. Эскадрон прорвался, сохранив не только знамя свое, но один из драгун ухитрился вырвать из рук башибузука синий значок летучего отряда Кундухова. Однако ж стоил этот прорыв дорого. Штабиста с картой не уберегли, он пал одним из первых. От эскадрона осталось чуть больше половины.
Доклад Витте привел в восхищение командующего корпусом. Он выспрашивал подробности молодецкого дела, вспоминал собственные лихие поиски в дебрях турецкой Армении, горько вздыхал о том, что не дано ему сменить генеральские погоны на полковничьи и тряхнуть стариной, пустившись с сотнею казаков на разведку.
Русские генералы на Кавказе как-то легко переходят с подчиненными на «ты». Ни тени фамильярности здесь не было, напротив того, вежливое «вы» означало предельный генеральский гнев и сулило поименованному по всей формуле этикета большие неприятности. Кавказская армия, едва ли не целое столетие не знающая покоя даже в самое мирное время, всегда полагала себя особой семьей, в которой чины производились как бы по родственной иерархии.
Рапорт майора как-то незаметно перетек в беседу за стаканом хорошего грузинского вина, которое тут же и подали герою и его высокому начальнику.
– А ты давно на Кавказе? Что-то фамилия знакомая.
– Я родился в Тифлисе. А батюшка наш покойный служил директором департамента. В канцелярии наместника.
– При Михал Семеныче? Князе Воронцове? Да, да, припоминаю. Умный был человек. Впрочем, Воронцов дураков при себе не держал. Но ведь он давно умер. Кто ж тебя вырастил таким молодцом?
За давностью лет лица старшего Витте Михаил Тариелович припомнить, конечно, не мог. Он вглядывался в тучного, тяжеловатого майора с простецким, скорее русским очень добродушным лицом, черты которого казались генералу хорошо и давно знакомыми.
– Маме очень помогал ее старший брат. Он и сейчас не оставляет ее заботами, хотя и издалека. Дядя наш на Балканах и недавно произведен в генералы.
– Кто ж твой дядя?
– Фадеев.
– Ростислав?
– Да-с, Ростислав Андреевич.
– Так вот ты на кого похож! А я все смотрю, кого это ты мне напоминаешь. А ведь мы с твоим дядей в похожих обстоятельствах познакомились. Эх, славное дело было под Гергебилем! Дядя твой отлично рубился с горцами…
Дело и впрямь было славное. Поручик Лорис-Меликов в разгар боя увидел храбреца, под которым убили лошадь, – бледный и злой, он отражал саблей удары горцев, прижавшись спиной к старой и мощной чинаре. Лорис бросился с двумя казаками на выручку незнакомому офицеру, молодые черты которого повторились в облике нынешнего собеседника. За это дело молодой поручик был представлен к первому своему ордену – Анны 4-й степени «За храбрость», нежно именуемый русскими офицерами клюковкой. Фадеев получил тогда, кажется, Владимира с мечами.
Генерал загрустил. Эта дурацкая кавказская привычка с каждым встречным искать родственников и общих знакомых сыграла с ним злую шутку. Он вроде как породнился с незнакомым до сегодняшнего дня майором, и это усугубило его затруднительное положение. Дело в том, что за нынешний подвиг командующий корпусом обязан представить майора Витте к ордену Святого Георгия 4-й степени – самой почетной офицерской награде в русской армии, настолько почетной, что реляция утверждается самим императором. Но в реляции следует указать и причину подвига, в данном случае – редкостную глупость офицеров Генерального штаба. И тут уж не одна голова полетит с плеч. Впрочем, и сам Лорис-Меликов, отправляя Витте на рекогносцировку, мог бы проверить проклятую карту: уже в Крымскую войну обозначенной дороги не существовало, он-то покружил на подступах к Карсу достаточно.
