Анатолий Афанасьев - Одиссея генерала Яхонтова
Наступал звездный час эмигрантской жизни генерала Яхонтова.
Русская совесть и американский успех
После катастрофы в Перл-Харборе, где коварным ударом японцы потопили американский флот (вместо того, чтобы церемониальным маршем идти по Сибири к Уралу), после вступления США в войну в клубе на Пятой авеню можно было кожей ощутить перемену отношения к Яхонтову. Из полоумного русского старикашки, который якшается с красными, он в один день превратился в прозорливого военного эксперта и дальновидного патриота, того самого заслуженного русского генерала, который — помните, господа? — предсказал Перл-Харбор. В его сторону бросали благосклонные взоры даже такие важные клуб-мены, как Билл Донован и его приятель Джон Фостер Даллес. По приглашению брата в клубе как-то завтракал Аллен Даллес, будущий директор ЦРУ, и он тоже с любопытством взглянул на русского генерала.
А Яхонтов сидел за ленчем со своим издателем мистером Ковардом, который, конечно, мгновенно понял, что настало время его автору и ему самому стричь купоны. "Взгляд на Японию» был переиздан тройным тиражом с пророческой главой о неизбежном нападении японцев на Америку. Рискнул Ковард переиздать и первую книгу Яхонтова, «Россия и СССР на Дальнем Востоке». Рискнул — и выиграл. Теперь СССР и США стали союзниками, теперь Дальний Восток в центре внимания американцев, книга пошла.
Но в сердце Виктора Александровича была горечь.
Получалось так, что авторитет и деньги ему приносила людская беда, самая страшная беда — война. Разумеется, никто не упрекнет его, что он хотел войны. Напротив, все знают, что он по мере сил старался предотвратить войну, открывая людям глаза на природу фашизма, на неизбежность агрессии со стороны фашистских государств. И все-таки… Если бы не трагедия Перл-Харбора, не гибель американских моряков, не было бы прибыльного переиздания его книг… Чем, в сущности, он отличается от того же Чарли Доули, который еще раз совершил резкий бросок вверх по лестнице успеха и снопа достиг качественно иного состояния? Теперь Чарли уже не просто миллионер, — внезапное начало войны, на которое он и ставил, сделало его мультимиллионером. На Перл-Харборе Доули сорвал такой куш, что о нем уже складывают легенды! Гордый Чарли пригласил Яхонтова в свои клуб, членом которого он стал недавно и о котором недавно не смел и мечтать. Конечно, он далеко еще не Карнеги и не Морган, не Гарриман и не Кеннеди, к тому же у него еще «очень молодые деньги», но какие деньги! А ведь Чарли Доули тоже не виновен в гибели американских парней в Перл-Харборе, он не хотел ее. Но он заработал на ней свои миллионы, так же как Яхонтов — свои тысячи. Вот чем терзался Виктор Александрович со своей русской совестливостью, непостижимой для людей Запада. Чарли-то не терзался. Он делал деньги.
После того как США стали союзником СССР, после того как сложилась антигитлеровская коалиция, работы у Яхонтова все прибавлялось и прибавлялось. Все возрастал спрос на него как на особого лектора, который был и русским, и американцем, и военным (генеральское звание неизменно указывалось на его афишах), и политиком, и знающим Советский Союз, но в то же время не коммунистом. И к тому же — высокий профессионализм, опыт, широкий круг знакомств. О, как все менялось на его лекциях! Если десять лет назад он видел, как загорались глаза при упоминании им знакомства с царем или Корниловым, Китченером или Фошем, то теперь публика восхищенно изумлялась, узнав, что генерал еще по царской армии знаком с Борисом Шапошниковым, ныне Маршалом Советского Союза.
Всю войну Яхонтов успешно и активно выступал как лектор. Позднее он вспоминал, что объехал практически все штаты, и не только крупные или даже средние города, но и многие из таких, что и самим американцам неведомы.
Иногда, рассказывал Виктор Александрович, выступать приходилось дважды, а в отдельных случаях и трижды в день! А ведь ему шел седьмой десяток. Работа эта была отнюдь не легкой, как может показаться. Ведь аудитории, перед которыми он выступал, состояли отнюдь не из единомышленников. Речь ведь идет не о собраниях друзей Советского Союза или — шире — антифашистов. С точки зрения среднего американского слушателя, особенно в глубинке, Яхонтов говорил о вещах страшно далеких, малопонятных, и (самое главное) еще неизвестно, нужных ли ему, среднему. Ну и бог с ним, что кто-то кого-то убивает где-то там в России (где она, кстати, эта Россия — ага, вот лектор показал на карте). Мне-то, среднему, какое дело? Почему я должен отрываться от своего бизнеса и требовать от своего сенатора, чтобы открывали второй фронт? И чтобы американских парней, ну вот хотя бы моего сына, посылали туда, где могут убить? Ради чего?
Лектор между тем говорит, что русские сражаются за нас, за американцев. Как это? Этот, как его, Гитлер, тоже далеко, он только грозит. Посмотрите-ка, дорогой сэр, на карту: если Гитлер не смог до сих пор переправиться через вон тот узкий пролив (как его? Да, Ламанш!) в Англию, то куда ему переплыть океан! Так зачем же подставлять моего сына под пули? За русских? А, вы сами русский, генерал, вот почему вы так рьяно выступаете за помощь России…
Говорить перед такими и отвечать на вопросы таких средних с успехом было непросто. Ведь конечной целью Виктора Александровича было не только информировать своих слушателей о событиях, о которых они ничего не знали или знали очень мало и зачастую искаженно. Нужно было убедить их в опасности фашизма для Америки, в том, что русские сражаются не только за свою свободу, но и за свободу Америки, что поэтому русским надо помогать. Помогать не только «из добрых чувств», из сострадания к людям, попавшим в беду, но и ради самих себя, страхуя свой собственный завтрашний спокойный, мирный и сытный день. Для этого надо было побудить их действовать: говорить обо всем этом в своем кругу, писать конгрессменам, в газеты, на радио и на телевидение, требуя открытия второго фронта, а пока — более активной помощи Советскому Союзу.
И надо было внушать уверенность в силе России, в силе Красной Армии. Надо было убеждать в этом в горькие дни отступлений, поражений, неудач. И ведь вовсе не у всех была уверенность в конечной победе. В мае 1939 года в Нью-Йорке покончил жизнь самоубийством известный немецкий писатель-антифашист Эрнст Толлер. Это событие глубоко взволновало всю немецкую эмиграцию, всю прогрессивную общественность Америки. Яхонтов тогда вспомнил, как в 1917 году застрелился генерал Койчев, переставший верить в светлое будущее России. Перестав верить в светлое будущее Европы, свел счеты с жизнью Толлер. В феврале 1942 года, уже после того, как немцев отбросили от Москвы, покончил с собой другой знаменитый писатель-эмигрант, Стефан Цвейг. Толлер и Цвейг как знаменитости попали на первые полосы газет. А сколько было мимоходом упомянутых, а то и не упомянутых трагедий среди впавших в отчаяние беженцев от фашизма! Люди вешались, травились газом, сходили с ума — не все сохраняли надежду в те страшные дни, когда, казалось, коричневая туча фашизма закрывает солнце. В этой печальной череде были, как это ни странно на первый взгляд, и люди из бывших белых. В час испытаний, в час, когда решалось, быть или не быть России, они не могли вынести мысли, что Россия перестанет существовать. И этот шаг, размышлял Виктор Александрович, говорил о совершившем его человеке хорошее, ибо он означал, что для данного человека Родина важнее самого себя…
Поддержать тех, кто уже начал отчаиваться, — это тоже было важно. Однажды Яхонтов выступал по телевидению.
— Есть такая русская присказка, — говорил он. — «Гаврила, я медведя поймал!» — «Так тащи его сюды». — «Я тащу, да он не пущает».
Аудитория смеялась — всем было ясно, что речь идет о Гитлере, схватившемся с «русским медведем». Не забудем также, что и в войну в американской печати ни на день не иссякал мутный поток антисоветчины. Конечно, по сравнению с довоенным временем он поубавился, но — не иссяк. Нередко он прикрывался хваленой «объективностью» и «плюрализмом». Кто мешал ухмыляющимся антисоветчикам перепечатывать материалы из профашистских газет нейтральных стран (разве их мало было, скажем, в Испании или Португалии) и тех союзных Гитлеру государств, с которыми США поддерживали дипломатические отношения (с Финляндией, например). С другой стороны, власти США чинили препятствия поступлению информации из СССР. В 1941–1942 годах советское посольство неоднократно делало представление госдепартаменту по поводу случаев задержки, уничтожения или возврата советских газет, журналов, книг, которые выписывали многие американские учреждения и отдельные граждане. Эти известные факты надо напомнить для того, чтобы правильно оценить условия работы Яхонтова как политического обозревателя, доступ его к информации. Выручал клуб на Пятой авеню — по этому адресу (адресу подлинных хозяев Америки) почта доставлялась без изъятий. Ну и, конечно, давно любимая публичная библиотека на углу Сорок второй и Пятой.
