Конн Иггульден - Врата Рима
— Ты в порядке, парень? — спросил Рений Марка.
Юноша молча кивнул, потому что говорить не мог. Горло как будто раздавили, воздух входил и выходил со свистом. Он указал на горло, и Рений поманил его к себе медленным жестом, чтобы не испугать лошадей.
— Все пройдет, — сказал он, осмотрев шею Марка. — Здоровые лапы, судя по отпечаткам.
В ответ Марк смог только что-то слабо просипеть. Он надеялся, что Рений не слышит кислого запаха рвоты, но понимал, что тот обо всем догадался. Лучше об этом не рассказывать, решил Марк.
— Зря они на нас напали, — с серьезным выражением лица заметил Пеппис.
— Да, зря, мальчик, а вот нам повезло, — ответил Рений и обратился к Марку: — Не пытайся говорить, просто помоги ему навьючить снаряжение на твоего коня. От Аполлона неделю-другую будет мало проку. Поедем по очереди, если, конечно, у этих бандитов не было поблизости лошадей.
Дротик заржал, и снизу раздалось ответное фырканье. Рений ухмыльнулся.
— Похоже, нам еще везет! — радостно сказал он. — Обыскал лучника?
Марк покачал головой. Рений пожал плечами:
— Не стоит туда снова лезть. Разве только за луком, но зачем лук однорукому? Поехали дальше. Если поспешим, к закату спустимся с горы.
Марк взял поводья Аполлона и принялся снимать с него поклажу. Рений, отворачиваясь, похлопал его по плечу, и этот жест стоил гораздо больше слов.
После месяца долгих дней и холодных ночей вид лагеря легиона оказался особенно приятен. Даже через всю долину до них доносились какие-то звуки. На горизонте будто стоял целый город. Восемь тысяч мужчин, женщин и детей занимались простыми повседневными делами, необходимыми, чтобы жить посреди поля. Марк представил себе оружейные мастерские и кузницы, которые строили и разбирали каждый раз, когда ставили лагерь; полевые кухни; карьеры для строительных материалов; толпы каменщиков, плотников, кожевников, рабов, проституток и других невоенных, которые сопровождали войско и даже получали за это деньги. В отличие от временных палаток Мария, этот лагерь был постоянным, окруженным прочной стеной и укреплениями. Он даже походил на город — город в полной боевой готовности.
Рений остановился. Марк натянул поводья Дротика и третьего коня, которого они назвали Бандитом в честь последнего владельца. Пеппис, неуклюже сидевший на седельном одеяле Бандита, восторженно разинул рот, чем вызвал улыбку Рения.
— Вот и все, Марк. Это твой новый дом. Не потерял бумаги Мария?
Марк в ответ похлопал себя по груди, где под туникой был спрятан свиток пергамента.
— Ты едешь с нами? — спросил он Рения, надеясь услышать «да».
Рений так долго оставался частью его жизни, что Марку было больно даже представить, что он отправится к воротам легиона один.
— Я провожу тебя и Пепписа к префекту лагеря. Он скажет тебе, в какую центурию ты отправишься. Постарайся сразу узнать историю своей центурии: каждая гордится чем-то своим.
— Что еще посоветуешь?
— Подчиняйся всем приказам без нытья. Сейчас ты бьешься сам по себе, как варвар. Они научат тебя доверять товарищам и воевать в группе. Некоторым это тяжело дается.
Рений повернулся к Пеппису.
— Тебе придется несладко. Делай, как велят, и, когда вырастешь, получишь разрешение вступить в легион. Не опозорь себя. Ясно?
Пеппис кивнул. Его горло пересохло от страха перед новой, незнакомой жизнью.
— Научусь. Он тоже, — сказал Марк.
Рений кивнул и цокнул языком, заставляя коня тронуться с места.
— Научишься.
Марк с удовольствием смотрел на чистые, ровно проложенные улицы с рядами длинных приземистых казарм. Как только он показал свои бумаги, охрана у ворот тепло их приветствовала. Они спешились и пошли к префекту, где Марк должен был принести клятву, что отдаст несколько лет жизни военной службе Риму. Марка ободрял вид Рения, уверенно шагавшего по узким дорогам. Тот довольно кивал при виде вымуштрованных солдат, которые маршировали мимо них группами по десять человек. Пеппис трусил за Марком и Рением с тяжелым мешком снаряжения на спине.
Им пришлось еще дважды показать бумаги, прежде чем их допустили к небольшому белому зданию, откуда префект лагеря управлял римским поселением на чужой земле. Наконец им разрешили войти. У самых дверей их встретил подтянутый человек в белой тоге и сандалиях.
— Рений! Я слышал, что ты приехал. Уже пошли слухи о том, как ты потерял руку. Боги, как я рад тебя видеть!
Он широко улыбнулся — идеал римского солдата, загорелый, мускулистый и сильный, как выяснилось, когда он по очереди пожал им руки.
Рений улыбнулся в ответ с искренней теплотой.
— Марий не говорил мне, что ты здесь, Карак! Рад видеть тебя в добром здравии.
— А ты не постарел, клянусь богами! Больше сорока не дашь! Как тебе удалось так сохраниться?
— Правильный образ жизни, — проворчал Рений.
Префект недоверчиво приподнял бровь, однако решил сменить тему.
— А рука?
— Несчастный случай во время обучения. Вот этот парень, Марк, порезал меня, и мне пришлось ее ампутировать.
Префект присвистнул и снова пожал Марку руку.
— Никогда не думал, что встречу человека, которому удалось задеть Рения. Позволишь взглянуть на твои бумаги?
Марк с неожиданным беспокойством отдал бумаги префекту. Тот жестом указал им на длинные скамьи и принялся читать.
Наконец префект вернул ему бумаги и заговорил снова;
— У тебя очень хорошие рекомендации, Марк. А что это за мальчик?
— Он был на торговом корабле, на котором мы приплыли. Хочет мне прислуживать и вступить в легион, когда вырастет.
Префект кивнул.
— У нас в лагере таких много. Незаконные дети солдат и проституток. Если он вырастет крепким, место, может, и найдется. Правда, желающих тоже будет немало. Меня больше интересуешь ты, юноша.
Он повернулся к Рению.
— Расскажи мне о нем. Я доверюсь твоему суждению.
Рений заговорил четко, словно отдавал рапорт:
— Марк необычайно быстр, а в гневе еще быстрее. Думаю, когда он повзрослеет, то прославится. В нем есть горячность, наглость и любовь к драке. Отчасти это в его характере, отчасти — по молодости. Он пригодится Четвертому Македонскому. Я дал ему основы, но он уже пошел дальше, и все еще впереди.
— Напоминает твоего сына. Заметил сходство? — тихо спросил префект.
— Я… я об этом как-то не думал, — смущенно ответил Рений.
— Сомневаюсь. Как бы то ни было, нам всегда нужны хорошие солдаты, и здесь он повзрослеет быстро. Я помещаю его в пятую центурию, Бронзовый Кулак.
Рений резко вдохнул:
— Ты делаешь мне большую честь!
Префект покачал головой.
— Однажды ты спас мне жизнь. Мне жаль, что я не смог сохранить жизнь твоему сыну. Это лишь малая часть моего долга перед тобой.
Они снова пожали друг другу руки. Марк смотрел на них, не совсем понимая, что происходит.
— Чем ты теперь займешься, старый приятель? Вернешься в Рим, чтобы тратить свое золото?
— А для меня здесь места не найдется? — вопросом на вопрос ответил Рений.
Префект улыбнулся.
— Я боялся, что ты не спросишь! В Кулаке нет мастера боя, учителя. Полгода назад старый Белий умер от лихорадки, а лучше его у нас не было. Заменишь его?
Рений неожиданно ухмыльнулся своей акульей улыбкой.
— Да, Карак! Спасибо.
Префект хлопнул его по плечу, не скрывая собственной радости.
— Добро пожаловать в Четвертый Македонский, господа! — Он подал знак легионеру, который стоял неподалеку по стойке смирно. — Покажи молодому человеку его новое жилье в центурии Бронзовый Кулак. Мальчика отведи в конюшни, пока я не дал ему работу, как другим детям. Нам с Рением предстоит еще многое обсудить — и выпить немало вина.
ГЛАВА 22
Александрия молча чистила старый меч из оружейной Мария. Хорошо, что Марию вернули его городской дом! Говорят, новый владелец поспешил преподнести его в подарок правителю Рима. В доме гораздо лучше, чем с грубыми солдатами в городских казармах, хотя, боги ей свидетели, она не боится мужчин. Самые ранние из ее воспоминаний были о том, как мужчины развлекаются с ее матерью в соседней комнате. Они входили, распространяя запах пива или дешевого вина, а выходили, довольно ухмыляясь. Надолго не оставался никто. Как-то раз один из них попытался дотронуться до Александрии. Она в первый раз за свою недлинную жизнь увидела, как мать по-настоящему злится. Мать кочергой разбила наглецу череп. Они вместе вытащили его на улицу и оставили там. Мать много дней ждала, что дверь вот-вот распахнется и войдут люди, которые заберут ее и повесят, но никто не пришел.
Александрия вздохнула, счищая с бронзового меча, реликта какой-то давно забытой кампании, слой засохшей масляной корки. Сперва Рим показался ей городом, где можно добиться всего. Однако Марий взял власть в свои руки целых три месяца назад, а она все так же работала каждый день даром и с каждым днем становилась немного старше. Мир изменяли другие, а ее жизнь оставалась прежней. Лишь по вечерам, когда девушка сидела со старым Бантом в его крошечной мастерской, Александрии казалось, что она хоть чего-то добивается. Старик учил девушку пользоваться инструментами и даже держал ее руки, направляя первые удары. Он говорил мало, хотя ее общество ему было явно приятно; ей нравилось его молчание и его добрые голубые глаза. Александрия познакомилась с Бантом, когда тот делал в мастерской брошку. Она еще тогда поняла, что такому ремеслу стоило бы обучиться: пригодится любому, даже рабыне.
