Михаил Попов - Цитадель тамплиеров
Во дворце вечером было невесело. Первая причина — графская охота. Изабелла ревновала Рено к этой его привязанности. Она сознавала, что охота — чуть ли не единственное, кроме войны, развлечение знатных мужчин. Но когда граф Рено уезжал ни свет ни заря, не предупредив и потом не послав ей вестника любви, она причисляла охоту к своим врагам. Рено знал, что злит принцессу своими отлучками, выезжал уже на охоту из чувства противоречия.
Принцесса хандрила. Притом вела себя своеобразно, принимаясь судорожно наводить порядок в своем придворном хозяйстве.
Войдя во дворец, Реми де Труа почувствовал атмосферу неправедного суда. Там рыдала камеристка, остриженная наголо за то, что обвинила другую камеристку в краже черепахового гребня. Там стонал высеченный плетьми худосочный дворянин, просивший возместить убытки, нанесенные его усадьбе и дому свитой ее высочества во время последнего выезда. Этому просителю выпала честь попасть под горячую руку принцессы.
— Тс, тс, — Реми де Труа увидел де Комменжа, высунувшегося из-за сундука, за которым тот прятался.
— Сударь, что с вами? — спросил де Труа.
— Не ходите туда, сударь, — чихнул «приближенный». — Ее высочество в гневе…
— Да что случилось? — опять спросил де Труа.
— Данже досталось шандалом по спине. Старик не может разогнуться.
Де Труа обнаружил принцессу в зале, каковой велено было именовать тронным. Посреди него стоял длинный, уставленный закусками стол с перевернутыми в гневе сосудами, разбросанными фруктами. Под столом тихо трясся карлик.
Ожидая увидеть мрачную, неприбранную хозяйку, де Труа весьма удивился, когда ему предстала изысканно одетая, тщательно причесанная и лукаво улыбающаяся Изабелла.
— Наконец, и вы, сударь.
Шевалье поклонился.
— Вас не предупредили, что сегодня ко мне подходить опасно?
— Даже смерть от вашей руки я счел бы отличием, Ваше высочество, и потом, я не могу ждать до завтра.
— Что так? — игриво спросила Изабелла.
У некоторых от ее этой игривости побежали бы по коже мурашки.
— Пришел проститься, — с достоинством сказал рыцарь.
— Проститься?
Значит, сперва умчался Рено черт-те куда, якобы на охоту, теперь исчезнет и это исчадие ада. С кем разговаривать?! Он уезжает! Скоро?! Изабелла выпалила:
— Я запрещаю вам ехать!
Де Труа мягко улыбнулся.
— Мне приятно, что вы цените мое общество, но вынужден напомнить, ваше высочество, что я, к сожалению, не имею чести состоять на вашей службе.
— Но вы утверждали, что не служите и у маркиза Монферратского.
— Тем не менее я согласился выполнить его просьбу в разумные сроки. Святая Мария, я, наверное, уже втрое их превысил!
Принцесса схватила огромное блюдо и с размаху грохнула в каменный пол. Несчастный Био на четвереньках умчался из-под стола.
— Но на один-то день можете задержаться? — спокойно спросила принцесса.
Де Труа отрицательно покачал головой.
— Зачем? Ведь вы не станете другой.
— Я стану, какой захочу, — объявила принцесса, фыркнула и подошла к столу, взяла уцелевший кувшин и плеснула вина в два кубка.
— Итак, уезжаете?
Шевалье развел руками.
— Что же вы сообщите маркизу?
— Правду, а что еще? — Шевалье принял один из бокалов. — Маркиз просил меня выяснить, не желает ли принцесса Изабелла стать следующей королевой в Иерусалимском государстве. Я скажу, что узнать мне это не удалось.
— Это неправда, вы знаете, что я хочу быть королевой!
— Что это значит? — спросил де Труа. — Я вот сейчас хочу, чтобы вы мне отдали это письмо. С моей стороны было бы недобросовестно по отношению к маркизу оставить его здесь. Оно может случайно попасть в руки людей, относящихся к маркизу хуже, чем вы.
Изабелла поставила кубок на стол, сплела кисти рук и хрустнула пальцами.
— Ладно, — сказала она, — что сделать, чтобы маркиз понял, что я согласна?
— Ничего сверхъестественного. Написать ему это.
— Написать?
— Да, и отправить свое письмо со мной нынче ночью. А послание маркиза вы в таком случае оставьте у себя на случай каких-либо неожиданностей.
— А такие могут воспоследовать? — вскинулась принцесса.
— Почти наверняка — нет. Наверняка — нет. Я неловко выразился.
Изабелла велела принести письменные принадлежности. Отослав слуг, прогулялась вокруг стола.
— Ненавижу писать, — заявила она.
Де Труа пожал плечами и отхлебнул вина. Изабелла села к столу, разгладила пергамент, прижала его солонкой.
— Нет, — сказала она. — Я не могу вот так, сразу, не обдумав. Вы же понимаете, какой это документ.
— Я уезжаю на рассвете, — сухо сказал де Труа.
— Вы — безжалостный! — вырвалось у принцессы. Она внимательно посмотрела на шевалье: — Другой, наверно, не смог бы выполнить такую работу. А вдруг, став королевой, я вам припомню это выкручивание рук?
Де Труа не успел ответить. Изабелла отвернулась и, почти не отрывая пера, написала десяток строчек. Посыпала белым песком свежий текст. Свернула лист и швырнула под ноги шевалье.
— Я бы не удивилась, узнав, что вы маркиза заставили написать то письмо каким-нибудь изуверским способом.
Де Труа сделал вид, что шутка ему понравилась.
Глава VI. Вторая попытка
Когда шевалье приказал Гизо готовиться к отъезду, оруженосец спросил:
— Мы совсем уезжаем из Яффы?
Этот вопрос удивил де Труа. Он не делился своими планами со слугою, ценя его за молчаливость, понятливость и исполнительность.
Де Труа находился сейчас в настроении, мало чем отличавшемся от настроения только что оставленной им принцессы.
Его дела в Яффе почти закончились, поручение, в сущности, выполнено. Но нет спокойствия. Он собой недоволен.
Пожитки уместились в два баула. Глубокой ночью на трех лошадях де Труа и Гизо оставили дом и поскакали к жилищу госпожи Жильсон, за городские стены. Она встретила их заспанная и раздраженная. Но ворчать по поводу их вторжения среди ночи не смела.
— Приведите себя в порядок, — сказал де Труа, усаживаясь в кресло возле забранного железною сеткой окна.
— Что вы задумали, сударь? — спросила хозяйка, размазывая по лицу следы экзотических притираний.
— У нас мало времени, — сухо сказал шевалье.
— Но, согласитесь, в вашем присутствии…
— Пока вы облачаетесь, я объясню вам особенности предстоящей работы. Другого времени не будет.
— Смотрите в окно, а не на меня.
— Успокойтесь, я вас не вижу. Но если настаиваете, я отвернусь.
Тьма за решеткой стала бледнеть. В саду был туман. Де Труа закутался в плащ.
— Я привез вам шанс для реванша.
— Я не поняла.
— Вот здесь, — он похлопал себя по груди, — находится письмо Изабеллы к Конраду Монферратскому.
Госпожа Жильсон замерла над лоханью.
— Маркизу Конраду?
— Вы понятливы. Принцесса согласна выйти за него замуж.
— Замуж?! — вскрикнула госпожа Жильсон.
— Во-первых, не так громко, во-вторых, не перебивайте. Так вот, вы отвезете это письмо графу Рено.
— Я сделаю это с удовольствием, но… Но если он спросит, каким образом оно ко мне попало?
— Скорей всего, не спросит. Ему будет не до этого. Но если и спросит, ответите, что письмо дала вам принцесса.
— С какой стати?!
— Я просил не перебивать! И одевайтесь, что вы остолбенели! Скажете, что по заданию маркиза вы приехали в Яффу выяснить отношение Изабеллы к возможности такого брака. Вы привезли послание Монферрата и вот получили ответ. Репутация ваша графу известна, и он не удивится.
Госпожа торопливо, но тщательно одевалась. Де Труа любовался восходом.
— Но если он спросит, с какой целью я показываю ему это послание?
— Я уже говорил, ему будет не до деталей. А если что, говорите правду.
— Какую правду?! Я не говорила ни слова правды уже двадцать лет.
— Скажите, что ненавидите принцессу, хотите ей навредить, а попутно с выполнением просьбы маркиза устраиваете свои дела. Вы еще не одеты?! У нас нет времени. Сейчас граф дома и спит. Куда он денется через час, только Богу известно. Вы согласны искать его по всем охотничьим угодьям королевства?
— Не могу же я ехать к человеку, который мне не безразличен, одетой кое-как.
— Понадобится, так поедете голой, — негромко сказал де Труа.
Проводив ее, шевалье снова сел у окна. Перекликались птицы, что усилило прелесть утра.
Бесшумно вошел Гизо и спросил, подавать ли утреннее питье. И нужно ли распаковываться.
— Нет, Гизо, мы завершили дела. А питье давай.
Недвижно сидя в кресле, де Труа пытался себе представить, что произойдет, когда граф прочтет письмо. Ловушка сплетена хитро, и самая сильная птица не сумеет из нее вырваться. Но почему нет ощущения торжества или хотя бы удовлетворения?
