Николай Бахрошин - Викинги. Скальд
Значит, вот что это такое – вздох великана! Родичи-поличи тоже называли это похоже. Говорили, мол, так дышит из-под земли могучий богатырь Свят-гора, некогда заточенный богами под землю за непомерную гордыню и силу.
Сьевнар помнил, как ему, маленькому, дядька Ратень показывал особые трещины в скалах, где, якобы, из-под земли сочится особый, невидимый дух, постепенно отравляющий все живое вокруг себя. Мальчик тогда сильно удивлялся окостеневшим трупикам птиц, застывших возле этих трещин. Сьевнар помнил, как они смочили водой две тряпицы и завязали себе рот, нос, чтобы можно было подойти поближе и не нанюхаться.
Этот отравляющий дух стелется по земле, чем выше – тем меньше его, объяснял, помнится, могучий волхв. Но все равно, Любенюшка, если где почувствуешь такой сладковатый привкус, – уходи оттуда. Опасно быть рядом с ним, сам не заметишь – окостенеешь, как эти птицы. Этот дух, мол, особенно часто скапливается в расщелинах и пещерах – там берегись его в первую очередь…
Волхв словно предчувствовал что-то – так настойчиво предостерегал, вспоминал Сьевнар с изрядной долей облегчения.
Когда страшное видишь и понимаешь – это уже половина страха долой. Так говорят!
* * *Это была странная ночь.
И тяжелая, конечно, кто бы спорил. Но тяжелых ночей, когда не надеешься увидеть рассвет, у него в жизни случалось достаточно. Положа руку на сердце – куда больше, чем хотелось бы. А вот такая странная – впервые.
Нет, сначала – ничего необычного. Определив для себя опасность, Сьевнар понял, как с ней бороться. Оторвав лоскут от одежды, он долго шарил в темноте руками, нащупывая, где течет вода. Нашел, смочил тряпицу, обвязал нос и рот.
Вроде бы полегчало, хотя голова все равно кружилась и перед глазами плавали искорки-светляки. Сладковато-приторный дух теперь был всюду – в волосах, в одежде, внутри него самого, подкатывая тошнотой к горлу. Тело становилось все более слабым и безвольным, невидимая тяжесть наваливалась на плечи, и веки словно слипались.
Но спать нельзя, что угодно – только не спать…
Окостенеешь, как те птицы из прошлого…
Сьевнар часто смачивал водой высыхающую тряпицу, но помогает это или нет – он уже сам не понимал. Только постоянно встряхивал сам себя, заставляя ходить, двигаться и вытягивать шею как можно выше.
Главное – не опускать голову, вспоминал он наставления волхва, этот отравляющий дух все больше по земле стелется, внизу скапливается… Пусть так! Можно и не опускать, если другого средства все равно не знаешь…
Мысли тоже были тяжелыми и тягучими, как и слабеющее тело. Отрава проникала все глубже, чувствовал он.
Потом Сьевнара осенило, что можно встать еще выше. Он ногами нагреб на полу горку камней, вскочил на нее…
А почему камни? Зачем ему камни? Если есть стены, то и камней не нужно! – вдруг сообразил он. Выругал себя, что не сразу сообразил.
Первый раз он неудачно полез на стену. В темноте быстро сорвался, разбил колено, ободрал локоть. Второй раз Сьевнар карабкался медленнее, долго щупал, за что схватиться и куда ставить ногу. Ему удалось забраться достаточно высоко. Дышать вроде бы действительно стало легче.
Смешная, наверное, картина! Вошел бы кто с факелом – удивился бы, – представил он. В абсолютно пустой пещере висит под потолком человек. Раскорячился, как лягушка в молочном кувшине, цепляющаяся за глиняные стенки… А чего висит?
Смешно…
И он смеялся, прижимаясь к стене. Так сильно смеялся, вздрагивая всем телом, что почти потерял опору. Почувствовал, что начал падать. Судорожно хватаясь руками, Сьевнар вдруг наткнулся на какое-то углубление, зацепился за что-то, и это что-то вдруг оказалось у него в руке.
Равновесие он окончательно потерял, пришлось прыгать самому, чтобы не свалиться спиной.
Сьевнар спрыгнул. Больно ударился подошвами о неровности пола, завалился на бок, быстро перекатился на скользких камнях, снова вскочил.
Удачно, в общем, ноги-руки целы, а это главное, – сообразил он. Каменный предмет так и остался у него в руке.
Сьевнар по-прежнему почти ничего не видел, ориентировался скорее пальцами, чем глазами, но он быстро разобрался, что в руке у него зажата каменная женская фигурка.
Она была не большой, длиной в ладонь, и гладкой на удивление. Видимо, неизвестный мастер долго обтачивал неподатливый камень, добиваясь такой полировки. Много дней, наверное… Сама женщина была, пожалуй что, не красива, понял он даже на ощупь. Лицо – широкое и плоское, талия тонкая как у девицы, а вот груди огромные, налитые, свисающие почти до пупа. И ноги огромные, просто тумбы, бедра – широченные, в таких – мужчине утонуть можно. Только рожать и рожать с такими-то бедрами.
* * *Откуда взялось в пещере это странное изваяние? И что это означает? – взялся размышлять он от нечего делать.
Ни у свеонов, ни у родичей-поличей, ни у других народов Сьевнар не встречал ничего подобного. Конечно, многие ремесленники из разных стран делали и каменные, и деревянные статуэтки людей и животных. Особенно преуспели в этом в западных королевствах, и говорят, еще раньше, в теплых странах ромеев и греков, где мужчины склонны любить друг друга, вместо положенных богами женщин. Бывалые ратники фиордов часто насмехались над изнеженностью южных народов, у которых уже не поймешь – где мужчины, где женщины – всех одинаково можно иметь…
Но Сьевнар каким-то образом ясно чувствовал, что ни ромеи, ни греки, ни другие современные народы не имеют никакого отношения к этой фигурке. Старая она, настолько старая, что и представить трудно. Не века, многие десятки веков ей… А называют ее – Большая Мать, Богиня Всего – именно так! – вдруг понял он, словно озарение почувствовал.
Да, что-то странное с ним творилось… Как будто волна его подхватила, как будто несет куда-то…
Он прекрасно отдавал себе отчет, что все еще остается Сьевнаром, он заперт в темной пещере Миствельда и отравляющий подземный дух медленно убивает его. Но, одновременно с этим, стал кем-то другим. Начал думать не своими мыслями и видеть не своими глазами…
Видения нахлынули так неожиданно, что Сьевнар не успел толком удивиться. Эта была все та же пещера, похоже – та же, только никакой отравы здесь еще не чувствовалось. Может, чуть-чуть, легкий приторно-сладковатый привкус кружил голову ему и остальным. А как иначе перед лицом богини? Так и должно быть! От одного ее вида должна голова кружиться! – отчетливо понимал он.
Ведь она – Большая Мать, Праматерь Всех Матерей! Ее бедра необъятны, как небо, ее груди, огромны, как горы, ее лоно бездонно, как глубина моря… Славься Великая Мать, извергнувшая все живое из своего чрева! Славьтесь жрицы ее, такие же любвеобильные, неутомимые ногами и животами! – кричал он вместе со всеми, не разбирая собственного голоса в общем хоре.
Вот она – Мать, огромным изваянием на высоте постамента. Сидит на коленях, словно рожает, и смотрит холодными каменными глазами на детей своих. А перед ней, у подножия, ее обнаженные жрицы. Их смуглые тела так и лоснятся при свете многочисленных факелов. Они натерты для красоты и блеска густым рыбьим жиром, они обильно политы свежей жертвенной кровью, они – желанны и прекрасны, ее верные жрицы…
Славьтесь жрицы Богини-Матери, вызывающие желание у мужчин!
Да, теперь пещера была обильно освещена, видел Сьевнар. Множество факелов потрескивают в расщелинах между камнями, колеблются языками пламени, словно бы тоже приплясывают в такт общей пляске. И где-то рядом мерно бьют барабаны, и дробный рокот тоже зовет и кружит. И они все славят Великую Мать, поют, приплясывают – охотники и рыбаки, мужчины и женщины, юноши и девушки…
Все – длинноволосые, коренастые, темные кожей, со странными глазами, суженными и приподнятыми к вискам, видел Сьевнар. Женщины-матери – впереди, им больше почета в племени, мужчины, юноши и девушки – сзади. Они все еще одеты, но уже срывают с себя одежды из грубого полотна и теплых шкур. Оставшись голыми, начинают ловить друг друга, яростно совокупляться и громко кричать, чтобы Великая Мать услышала, оценила их усердие…
Он сам, приземистый, длиннорукий, с крепкими кривыми ногами и пальцами скрюченными от мокрых сетей, сильно оттолкнул кого-то, потом – второго, третьего. Конечно, он рвался к жрицам, к ним все рвались. Их бедра, обильно намазанные жертвенной человеческой кровью – это соединение с самой Матерью, через них горячее семя льется прямо в ее божественное чрево… Но – не успеть, как всегда не успеть! – с отчаяньем понимал он. Другие, более крепкие, более сильные, уже окружали жриц, валили на землю.
А барабаны все рокотали, все звали, доводя до неистовства.
Тогда, завизжав от отчаяния, он выхватил из галдящей, неистовствующей толпы соплеменников какую-то девчонку, опрокинул на пол, кинулся сверху, с досады даже не разобрав, кто такая.
