Степан Злобин - Степан Разин (Книга 2)
Кто-то вскрикнул, кто-то сзади хотел схватить вора, но тот рванулся, ударил кого-то по голове сапогом и ринулся прямо на государя... Ужас оледенил царя. Погибнуть? Сейчас умереть от руки злодея?!
... Медвежий нож государя Василия Третьего, по самую рукоять вошел в сердце злодея, тот свалился, даже не охнув... Дрожащие губы царя кривились то ли гримасой плача, то ли усмешкой... Случившийся рядом Одоевский подхватил его под локоть, распахнул карету и почти насильно всунул в нее царя, за ним вскочил сам и выкрикнул:
– Тро-ога-ай!
Рванулось вперед все торжественное шествие. Впереди вооруженные всадники разгоняли толпу, двое «детей боярских» едва успели вскочить на запятки царской кареты; вокруг кареты и позади нее скакала сотня стремянных стрельцов...
Артамон Матвеев с оседланной лошадью возвратился к крыльцу смотровой палаты. Тут царило смятение. Народ плотной стеной окружал место происшествия, но стрельцы и солдаты никого не подпускали близко к лежавшему на земле мертвому человеку...
Артамон отстранил солдат, подошел к убитому. В правой руке у него был какой-то свиток. Матвеев поднял бумагу и развернул.
«Его величеству, государю, царю и великому князю всея Великия, Малыя и Белыя Руссии», – прочел Артамон.
Первая буквица челобитья была хитроумно, с большим искусством разрисована киноварью и золотом...
Два великана
Измученные вековою засухой понизовские степи остались теперь за спиною Степана. Хлебные земли, спелые нивы, полные клети зерна лежали перед ним на пути в Москву. Из Симбирска, Казани и Нижнего, из Владимира, Мурома, из Тамбовского, Касимовского, Перьяславского и Суздальского уездов что ни день приходили к Разину ходоки. Во всех уездах народ только и ждал приближения разинской рати, чтобы восстать на боярство. Силы Разина выросли бы стократно в этих краях.
И царская Русь как в горячке ждала этого страшного часа. Боярская дума сидела ночами и днями, снаряжая полки из Москвы и из всех больших городов, рассылая указы по всем городам о высылке денег на ратные нужды, о постройке на Волге, у Нижнего, морских и волжских стругов, о казни всех тех, кто сеет мятежные слухи, об укреплении стен и надолб, об описи старых пушек и о литье новых, о вывозе хлебных запасов к Москве, о непроезде из города в город без подорожных грамот, о неприеме к ночлегу прохожих, проезжих и явке их сотским и старостам.
Державные власти спасали свою державу, свои дома и богатства и самые жизни. Они торопились поставить несокрушимый заслон между хлебной землею и войском Разина. Симбирск должен был стать рубежом смертельных битв против мятежников.
В самом Симбирске стоял, поджидая Разина, окольничий воевода Иван Богданович Милославский. В Алатыре расположился готовый к удару окольничий воевода князь Петр Семеныч Урусов. Из Казани к Симбирску двигался стольник воевода князь Юрий Барятинский {Прим. стр. 215} с рейтарской конницей.
Через Владимир, Муром и Арзамас, через Нижний, Козлов и Тамбов подвигались рати воеводы боярина князя Юрия Олексиевича Долгорукого из полевых полков драгун и рейтаров и свирепой своры дворянского ополчения, полки рейтаров, солдат и драгун под началом думного дворянина Федора Леонтьева, окольничего Константина Щербатова, воеводы стольника Безобразова, князя Мещерского, дворянское ополчение окольничего воеводы Салтыкова, стольника Лопухина, думного дворянина Пушкина, окольничего князя Голицына, окольничего Стрешнева и многих других...
В обозе главного воеводы боярина князя Юрия Долгорукого на пяти возах везли плети, кнуты, колоды с цепями, палаческие щипцы, топоры, и за подводами шли и ехали пятьдесят палачей для расправы с мятежным народом – пятьдесят палачей, как знак веры боярства в свое кровавое дело и в победу боярской державы.
За палачами, хоронясь в колымагах, ехали целым обозом полсотни черных и белых попов для приведения к крестному целованию побежденных мятежников и для напутствия крестом и молитвою пленников, обрекаемых казни...
Путь к Москве для Степана лежал через Симбирск и Казань на Нижний. Он знал, что по этим большим городам его ожидает повсюду сильное войско, но мог избегнуть больших схваток и, переправившись через Суру и Оку, захватив Саранск, Шацк и Темников, выйти сразу к Рязани и Мурому. Но тогда воеводы кинулись бы на понизовые города – на Царицын и Астрахань и отрезали бы его от понизовий Волги и от казацкого Дона. В тылу у Степана оказались бы Нижний, Казань и Симбирск – могучие твердыни востока, с левого крыла угрожали бы полные стрельцами Козлов и Тамбов, а с правого – Владимир и Суздаль.
Разин решил, несмотря на все трудности, не оставлять за своею спиной по Волге непокоренных больших городов. Он не рассчитывал, что до морозов успеет прийти к Москве, понимал, что зимою, хочешь не хочешь, придется стоять в Нижнем или в Казани, где может держаться его разноплеменное многочисленное войско, где надежны стены и весь крепостной снаряд, где хватит на всех хлеба и прочих запасов, но все же достаточно далеко от Москвы, чтобы по зимним дорогам не так-то легко было выслать против народной рати большое боярское войско...
В Симбирске стояло шесть тысяч стрельцов да еще набежало с три сотни конных дворян из захваченных Разиным городов Понизовья.
Ожидая нашествия буйной мужицкой орды, воевода Милославский в те дни укреплял городские стены, обновлял рвы и надолбы. Каждое утро он сам проверял городские работы, поднимался на башни и озирал всю окрестность через зрительную трубу. Воевода ждал подхода к себе на выручку Барятинского с конным войском с Казани и князя Урусова – от Алатыря с пешими полками солдатского строя...
Но вот, поднявшись на башню, в туманной дымке сентябрьского утра заметил он приближение огромных полчищ от берегов Волги: Разин опередил Барятинского и Урусова...
Воевода кинулся к пушкарю, стоявшему с фитилем у осадной пушки, чтобы подать знак тревоги при приближении врага.
– Зелье пали! – прохрипел воевода вдруг пересохшим ртом.
Башня и стены и вся гора, на которой был выстроен город, вздрогнули от сотрясения пушечным гулом. Тотчас в ответ ударили в городе тулумбасы, забил городской набат, откликнулись церкви, и воевода увидел с башни, как ожил Симбирск: по утренним улицам побежал народ, поскакали всадники, раздался собачий лай, а несколько мгновений спустя повсюду в городе появились на улицах поспешающие к местам оружные ратные люди – стрельцы и дворяне...
С тревогой, но вместе и с удовлетворением смотрел воевода на то, как Волга все гуще чернеет подходящими с низовьев стругами, ладьями, челнами...
«Глядишь – через час подоспеют Барятинский и Урусов. Пусть ворье на Симбирск наседает; держать нам их тут невеликим боем у самого города, а как конная сила придет, тогда и прикончить всех начисто разом!» – раздумывал воевода.
Он вышел бы и один на мужицкий скоп, но строгий наказ большего воеводы – князя Урусова – запрещал ему вступать в общую битву, пока не сойдутся войска Урусова и Барятинского, чтобы воров не рассеять, а окружить и под корень всех порубить без остатка.
Милославский выслал гонцов в алатырскую сторону к князю Урусову и в казанскую – навстречу Барятинскому с вестями, что воры пришли под самые стены...
Милославский не знал, что Разину тоже известно о подходе к Симбирску Барятинского и князя Урусова и о том, что когда они подоспеют, то в городе станет двенадцать тысяч конного и пешего войска. Милославскому и в голову не пришло, что Степан поспешал к Симбирску, чтобы драться с разрозненными силами воевод. Если бы разгадать замысел Разина, Милославский заперся бы в стенах и сидел осадою до подхода выручки. Но он не считал вора Стеньку, мужицкого атамана, способным к тому, чтобы быть дальновидным и мудрым.
Видя нестройные толпы мятежной рати, которые лезут на город от Волги, вооруженные вилами, копьями, рожнами да мужицкими косами, Милославский презрительно усмехнулся. Ратные начальники города уже собрались тут возле него, и воевода отдал им зрительную трубу, чтобы все могли видеть жалкий вид приближавшейся разинской рати...
Милославского подмывало все же побить воров одному, не ожидая прибытия солдат и рейтаров, доказать, что стрельцы и дворяне могут биться не хуже полков, обученных на иноземный лад. «Да срам и сказать-то – с кем биться?! Одной лишь изменою горожан и брал, видно, вор понизовские города! А у нас тут отколь быть измене?!» – размышлял воевода.
По короткому совету с ближними начальниками воевода двинул из города навстречу мятежным толпам три сотни дворянской конницы – всю конную силу, которая у него была, – и за нею пустил два самых надежных приказа московских стрельцов старой службы.
Дворянская конница в три сотни всадников, построившись клином, повела за собою пехоту стрельцов, и воевода с башни смотрел с радостным замиранием сердца на то, как сближаются рати. Он видел заранее мысленным оком, как врежется конный клин в эти нескладные толпы, как под напором дворян мятежники раздадутся в стороны, и стрельцы – два приказа стрельцов, краса и гордость Симбирска! – встанут стеной, разделяя мужицкий скоп и расстреливая его из пищалей...
