Ольга, королева русов - Васильев Борис Львович

Вот почему он вспомнил о разноцветных волках в разговоре с умным и хитрым ромеем.

И помчался к древлянскому князю Малу. Так как был убежден, что просчитал все шаги великого князя Игоря. И шаги эти неминуемо вели Игоря в Древлянскую землю.

— Хазары приодели мою дружину и Киев встретит ее кличем восторга, — говорил он князю Малу за доброй чашей медового перевара — Игорь затеет поход на Византию, чтобы отдать своей дружине болгарские окраины на поток и разграбление. А печенежский князь Куря через пороги его не пустит. Скажи мне, князь Мал; хватит у князя Игоря смелости идти в Болгарию, имея за спиной тысячи всадников Западной печенежской орды?

— Он не пойдет в Болгарию, — усмехнулся славянский князь. — Он пойдет в Древлянскую землю. И станет грабить меня, воевода. Ты этого хочешь?

— Да, — сказал Свенельд. — Ты, князь, не дичь. Ты — приманка в западне. Как только князь Игорь сунется в нее, мы захлопнем все выходы.

— А что я скажу его посланцам? Что я воюю с Великим Киевским княжеством?

— А ты скажешь его гонцу, что заплатил дань мне, князь Мал. Князь Игорь сам пожаловал мне это право, так что все будет соблюдено.

— Он спалит Искоростень, — озабоченно вздохнул древлянский князь.

— Я взял богатую добычу на ясах, — сказал Све-нельд. — Половину ее я отдам тебе, вели послать за нею лодки. Часть — малую — вручишь Игорю, а вторую пообещаешь после заключения договора о мире. Мира без согласия дружины не подпишешь, а дружина такого согласия великому князю не даст.

— Почему не даст? Я же буду предлагать добрый выкуп за Искоростень.

— Это уж моя забота, князь Мал. Игорь вернется к тебе без дружины, только с охраной, и ты с моим сыном возьмешь его голыми руками.

— Твои хитрости не для моего ума, воевода, — проворчал древлянский князь. — Чтобы дружинники великого князя отказались взять добычу?… Не-ет, этого и быть не может.

— Князю Игорю важно, чтобы дружинники получили свою долю из его рук, а не из твоих, князь Мал. Чтобы вернуть их преданность, Игорь наступит и на собственную жадность. Готовь лодки. Их приведет тебе Горазд. У него свои счеты с князем Игорем.

Вечером состоялось ставшее уже традиционным невероятное по обильности еды, питья и веселья застолье у князя Мала в честь воеводы Свенельда. А потом отец с сыном увиделись наедине. И на этом свидании Мстише удалось дважды удивить воеводу.

— Прими мои поздравления, отец, — сказал он, едва переступив порог. — Ты скоро, даже очень скоро станешь дедом!

— Благодарю тебя за заботу о моей старости, сын, — улыбнулся Свенельд, обнимая Мстишу. — Знает ли второй дед об этом?

— Мы уже отпировали, — Мстиша был чрезмерно возбужден, как с огорчением приметил воевода. — Но он не знает о второй новости, потому что я поклялся не говорить ему о ней. Только ему. Тебе — разрешено.

— Кем разрешено? — Свенельд был ошарашен не столько новостью, что вскоре станет дедом, сколько взвинченным напором Мстислава.

— Вещим кудесником, — со странной интонацией произнес Мстиша.

— Ты стал верить женским утехам? — с неудовольствием спросил отец.

— Я не искал его, — искренне, даже немного удивленно сказал Мстислав. — И даже не думал об этом. Но он сам нашел меня. Сам!… И сказал…

Мстиша неожиданно замолчал.

— Почему ты замолчал?

— Ты бы тоже замолчал, когда бы услышал его пророчество. Я — услышал и молчал два дня.

— И что же это за пророчество?

Свенельд задал свой вопрос с неприкрытым равнодушием. Он был прежде всего воином, привыкшим во всем полагаться на себя и своих дружинных товарищей. Всякие пророчества и гадания вызывали в его привычной среде только насмешку.

— Великое, — тихо сказал сын.

— Вот даже как?

— Ты напрасно улыбаешься, — в голосе Мстиши звучала обида. — Если бы ты слушал, как он говорил, ты бы поверил тоже.

— Во что?

— Мой сын, а твой внук будет великим богатырем Руси. И прославит в веках наш род.

— В это очень приятно верить, сын. Но… Мстиша предостерегающе поднял руку.

— Подожди, это еще не все пророчество.

— Ну, уж куда больше-то…

Свенельд с трудом сдерживал усмешку. Он щадил сына и отлично помнил, что испытывал сам, когда Всеслава призналась, что ждет ребенка.

— Это — что касается сына. Но он родится вторым. Первой будет девочка. И если я назову ее тем именем, которое мне подсказал кудесник, она… — Мстиша запнулся и закончил шепотом: — Она родит великого князя и великого богатыря.

— И что же это за имя?

— Малфрида, — по-прежнему шепотом сообщил Мстиша.

— Насколько мне известно, в нашем роду не было женщин с таким именем.

— Но мы решили назвать ее именно так.

— А знаешь ли ты, что наш род не имеет права на великое княжение? Мы — потомки бездомного варяга, а не Рюриковичи и не Ольговичи, сын.

— Твою внучку, а мою дочь Малфриду может взять в жены законный наследник Рюрикова Дома.

— Так сказал тебе кудесник?

— Так сказал князь Мал, — с вызовом ответил Мстиша.

Сын свято верил в пророчество какого-то кудесника — а таковых на Руси всегда было с избытком, потому что для славян, придавленных тяжким гнетом разного рода поборов, чудо оставалось единственной надеждой, — и Свенельду это не понравилось. Эта несбыточная, как и все пророчества, мечта путала планы самого воеводы. А эти планы уже начали осуществляться, он сам их готовил со всей дотошностью человека, привыкшего бороться с неожиданностями.

— Мои люди отвезут твою беременную красавицу к княгине Ольге. И пусть девочку, если она и впрямь родится первой, назовут Малфридой, хотя это имя и чуждо слуху как славян, так и русов. И где его только откопал твой кудесник?

— Прости, отец, но так не получится, — виновато сказал Мстиша. — По славянским обычаям женщине полагается родить дома, чтобы его глава поднял ребенка на руках перед старейшинами. Тем более что мой тесть души не чает в своей дочери.

— Ты помнишь о своей клятве?

— Я — славянин, отец, — гордо ответил Мстислав. — Славяне никогда не забывают о своих клятвах.

— Березы для князя Игоря согнешь ты, сын мой. Те березы, на которые укажет тебе Горазд.

Лицо Мстислава потемнело, взрослея на отцовских глазах. Видимо, он что-то слышал о казни князя Рюрика. Но сказал со всей твердостью:

— Для князя Игоря я завяжу узлом рощу берез, отец. Самых гибких и самых стремительных.

Слухи о том, что дружина Свенельда с богатой добычей возвращается в Киев, с невероятной быстротой распространились по всему стольному городу. Киевляне высыпали на площади и улицы, собирались толпами и группами, восторженно орали и столь же восторженно дрались. А княжеских дружинников встречали свистом и насмешками, и они старались на улицах не появляться.

В этом буйном торжестве ясно проглядывал не столько обычный для толпы восторг перед победой, сколько демонстративное пренебрежение к слабому неудачливому князю. И великий князь затворился в дальних покоях.

А великая княгиня гордо торжествовала в своей усадьбе. Князь Игорь провозгласил ее ребенка наследником Великого Киевского Стола, неуклюже приподняв его перед боярами и даже не понимая, что этим признанием он подписывает себе смертный приговор. Однако этот приговор требовал утверждения, а княгиня Ольга пока упорно не давала своего согласия.

Она не поддерживала никаких связей не только с дворцом великого князя, но даже с Киевом. Часто и подолгу гуляла по саду, потому что лекарь из Византии сказал, что этим она «нахаживает богатырское молоко», и советовал думать об этом, когда она кормит ребенка. И великая княгиня — думала, и ребенок рос крепеньким и ладным.

Ежедневные прогулки по саду были многолюдными. Великую княгиню, которая всегда сама несла ребенка на руках, сопровождало множество нянек, служанок, советниц, приживалок и прочего женского люда, кормившегося крохами с великокняжеского стола. Справа и слева от княгини шествовали старшие няньки, впереди нее — Айри с кривым ножом за поясом и яростными, все замечающими глазами, вокруг — в кустах, чтобы на глаза не попадались — Ярыш прятал особо отобранных охранников, а сам шел позади, готовый ответить не столько на вопрос великой княгини, сколько на подозрительное шевеление листвы на ее пути. Он еще не совсем оправился после смертельной схватки, еще задыхался и порою заходился в приступах мучительного кашля, но свою службу при Ольге исполнял неукоснительно и точно. И великая княгиня понимала, что отныне ее усадьба находится в самых надежных руках, какие только можно было сыскать. Правда, ее новый боярин-управляющий до сей поры так и не получил официального прощения Великого Киевского князя.