Михаил Иманов - Меч императора Нерона
— Сенека? Ты говоришь, Сенека?
— Да, сенатор Анней Сенека,— приблизив лицо к Никию так, что оно расплылось во взгляде раненого, каким-то особенным тоном, словно сообщая нечто тайное, выговорил Палибий.
Чтобы не выдать себя, Никий тяжело вздохнул и закрыл глаза.
— Тебе хуже? — услышал он тревожный голос Палибия.
— Нет, ничего,— Никий медленно открыл глаза,— просто слабость. Наверное, я плохо выгляжу? — Он слабо улыбнулся.
Палибий внимательно на него посмотрел:
— Бледен,— произнес отрывисто.
Никий попытался встать, изобразив на лице гримасу боли. Палибий помог ему подняться на ноги.
— Ты сможешь идти сам? Или приказать слугам нести тебя?
— Сам.— Никий мягко, но настойчиво отстранил руку Палибия и шагнул к двери.
Палибий остался за спиной. Никий подумал, что сейчас ему не выдержать особенного взгляда центуриона. «Неужели знают? — мелькнуло в голове.— Нет, быть не может!»
Когда он вышел, шум на площади перед цирком оглушил его. С трудом справившись с подступившей дурнотой, отстранив подбежавших слуг, он самостоятельно сел на носилки. Солдаты Палибия сопровождали его до самого центрального входа. Он вылез, но, сделав два шага по лестнице, остановился и покачнулся. Палибий подхватил его сзади.
Вот так, поддерживаемый Палибием, с бледным лицом, в забрызганной кровью одежде, он предстал перед императором. Император смотрел на разворачивающееся на арене действо, но, еще не видя лица Нерона, а лишь посмотрев на его спину и затылок, Никий понял, что тот не в себе. Рядом сидела Поппея, чуть сзади поэт Лукан и Анней Сенека.
Поппея первая увидела Никия. Обернувшись, словно почувствовав его приближение, она вскрикнула, всплеснула руками. Нерон тоже резко обернулся, прикрыв рукой грудь, на лице его был испуг. Некоторое время он молча смотрел на Никия, словно не узнавая. Наконец произнес:
— Ты? Что с тобой случилось?
— Я... я хотел...— более слабым голосом, чем мог, проговорил Никий.— Хотел сказать тебе, что твоя мать Агриппина спаслась, хотя я достоин наказания.
— Ты ранен? — прищурившись, спросил Нерон и оглядел Никия.— Не понимаю, о чем ты говоришь,— он переглянулся с Поппеей и добавил: — Нам уже известно о чудесном спасении матери,— он возвел глаза к небу,— Боги охраняют наш род...
— Я хотел...— снова начал Никий, но Нерон не дал ему говорить, указал на испачканную кровью одежду:
— Что случилось? Почему на тебе кровь?
— Какой-то человек ударил его ножом на площади перед цирком,— пояснил Палибий.
Нерон строго на него посмотрел:
— Ударил ножом?
— Да, принцепс, ударил ножом, но поранил только руку.
Нерон снова перевел взгляд на Никия.
— Значит, тебя хотели убить? Кто? Почему?
— Я не знаю.— Никий прерывисто вздохнул и осел на сильных руках Палибия.
— Он очень бледен,— сказала Поппея, трогая руку Нерона.
— Да,— словно спохватившись, произнес Нерон и приказал, близоруко скользнув взглядом по сторонам: — Отнесите его во дворец и пригласите моего врача.
Несколько человек бросились к Никию, закрыв от него императора, бережно подхватили на руки и понесли вниз по лестнице.
Уже теряя сознание, Никий вдруг услышал рев трибун, которого не замечал до этого, и как-то очень спокойно подумал, что сейчас на арене гибнут его братья. «И я гибну тоже!» — мелькнуло у него в последнее мгновенье.
Глава пятнадцатая
В сознание Никий пришел скоро, но был очень слаб и пролежал в постели несколько дней. Дважды посылали от императора справиться о его здоровье. Теренций не отходил от него ни на минуту и ночью спал рядом на полу. Они почти не разговаривали, Теренций смотрел тревожно. Никий хотел спросить у него об Онисиме, но все никак не мог решиться. Казалось, если не спрашивать, то Онисима как бы и нет вовсе, а если спросить, то... Больше всего Никий боялся, что Онисим вдруг появится здесь, во дворце. Этого никак не могло быть, но на душе оставалось неспокойно.
В очередной раз Нерон прислал сказать, что он беспокоится о здоровье Никия и, лишь только тот сможет ходить, ждет его у себя. Посыльный передал странные слова Нерона: «ждет, но не торопит». Никий переспросил, так ли сказал император? Посыльный повторил и заверил, что именно так ему велено было передать.
В тот же день, как только Никий встал с постели, он неожиданно спросил Теренция:
— Ты думаешь, мне нужно бежать?
Теренций не удивился вопросу, сказал, глядя на Никия с чуть заметным осуждением:
— Как, мой господин, я могу советовать тебе?
— Отвечай! — приказал Никий раздраженно, и тогда Теренций произнес спокойно:
— Император ждет тебя,— и не добавил в этот раз «мой господин».
Полдня Никий пребывал в сомнениях, минутами доходил до того, что готов был бежать сейчас же — куда угодно, хоть в никуда, лишь бы подальше от Рима. Он и сам не понимал, кого боится больше — императора или Онисима.
К вечеру он все же решился и, тщательно одевшись, пошел на половину Нерона. Ступал он медленно и как бы несмело, словно впервые оказался во дворце, озирался по сторонам и рассеянно отвечал на приветствия.
В одном из залов он вдруг остановился, ощутив безотчетный страх, стоял, прижимая перевязанную руку к животу. Услышал тяжелые шаги за спиной и медленно повернулся. Все внутри него трепетало — почему-то почудилось, что это Онисим. Но то был не Онисим: подволакивая изуродованную ногу, к нему подходил Афраний Бурр.
— Приветствую тебя, Никий,— сказал Афраний, как показалось Никию, со странной улыбкой.— Рад видеть тебя здоровым и сильным.
Никий невнятно ответил на приветствие, глядя на командира преторианских гвардейцев с опаской.
— Императора очень беспокоила твоя рана,— продолжал Афраний,— и нас, твоих друзей, она беспокоила тоже. Надеюсь, теперь ты чувствуешь себя хорошо?
— Да,— настороженно кивнул Никий.
— Ты идешь к императору? Он будет рад видеть тебя здоровым. Я только что от него. Сейчас он занят, и я хотел бы предложить тебе пройти ко мне, мне нужно задать тебе несколько вопросов.
— Мне?
— Тебе, Никий, тебе.— Афраний подошел и обнял Никия за плечи, увлекая за собой.— Ты никогда не был у меня. Пойдем, посмотришь, как живет старый солдат.
Никию ничего не оставалось, как последовать за Афранием. Но тот провел его не в свои покои, а в помещение, находившееся рядом с залой, где отдыхали сменившиеся с поста караульные. Комната была совсем небольших размеров, но из-за малого количества мебели (стол и два стула по обе стороны) и отсутствия каких-либо украшений на стенах казалась просторной. Здесь ощущался запах казармы — кожаных доспехов, мужского пота,— и Никий невольно поморщился. Афраний заметил это, и вновь на его тонких губах появилась странная улыбка. Он сел за стол и, не предложив Никию стула, сказал, глядя на него снизу вверх, уже без улыбки:
— Скажи, ты знаешь того человека, который покушался на твою жизнь?
Никию хотелось изобразить на лице недовольство, но он все не мог перебороть страх и, отрицательно мотнув головой, буркнул:
— Нет.
— Это странно,— медленно выговорил Афраний, в глазах его блеснуло нечто похожее на угрозу.
— Я не знаю этого человека,— не выдержав наступившего тягостного молчания, повторил Никий и, пожав плечами, добавил: — Я даже не успел его рассмотреть, все произошло так быстро.
— По моим сведениям, не слишком быстро,— произнес Афраний и, оторвав руку от стола, чтобы предупредить возражения собеседника, продолжил: — Впрочем, я хотел спросил тебя не о нем, а о другом человеке. Ты понимаешь меня?
— Не-е-т,— только и сумел выдавить из себя Никий и так сильно прижал раненую руку к животу, что ощутил резкую боль и невольно вскрикнул.
Афраний сделал вид, что ничего не заметил. Сказал:
— Значит, ты не понимаешь, о ком я говорю? Жаль. Но я объясню. Я имел в виду того, кто спас тебя.
— Спас меня?
— Ну да. Он ударил твоего убийцу мечом между лопаток. Скажу тебе, удар был очень хорош, этот человек проделывал такое не один раз.
— Не понимаю.— Никий с трудом сглотнул вязкую слюну, наполнившую рот.— Я еще очень слаб, сегодня я первый раз встал с постели самостоятельно. Если это допрос, то я...
Перебивая его, Афраний Бурр коротко бросил:
— Это допрос.
— Что? — едва слышно выдохнул Никий.
— Я сочувствую тебе,— сказал Афраний,— ты в самом деле, я это вижу, еще очень слаб. Но ты должен понять, что существуют государственные интересы. Покушение на тебя — не только твое частное дело. То есть оно совершенно не частное дело.
— Почему? — В голосе Никия не было возмущения, только просьба, причем звучащая самым жалким образом.
— Потому что тот человек,— пристально и строго глядя на Никия, произнес Афраний,— который поразил твоего убийцу и спас тебя, принадлежит к сообществу христиан, врагов Рима. Может быть, теперь тебе понятно, что это дело не частное. Надеюсь, мне не нужно объяснять далее.
