Андрей Богданов - В тени Петра Великого
Горожане, шедшие за стройными колоннами и собиравшиеся в многочисленные толпы, проявляли меньше единодушия. Так и должно было быть ведь на улицы вышли люди и по занятиям, и по убеждениям разные: от богатого промышленника до наемных работных людей. С целью политической агитации стрельцы и солдаты послали глашатаев кричать, что бояре-изменники не только отравили царя Федора (вестимо отравили — иначе откуда они знали, что он не проживет еще несколько часов, когда присягали Петру?!), но покусились уже на жизнь царевича Ивана: отравили или задушили — кому что больше нравится.
Слухи подтолкнули на Кремлевскую площадь даже неустойчивых, не верящих в успех восстания. Впрочем, сопротивления почти не было. Привилегированный полк царской охраны влился в ряды пестрых стрельцов (голубые кафтаны с желтыми патронташами и сапогами, коричневые с красным одежды) и традиционно черных солдат в тяжелых кирасах и шлемах. Стремянной полк открыл ворота Кремля. Несколько ружейных залпов снесли с Ивановской площади боярских и дворянских вооруженных холопов.
Выстроившиеся перед дворцом восставшие потребовали выдать им строго по составленному и тщательно обсужденному в «кругах» списку 40 «изменников»: издевавшихся над народом правителей, главных заговорщиков, отнявших власть у царевича Ивана и подозреваемых в отравлении царя Федора. Выведенных напоказ маленького царя Петра и царевича Ивана восставшие проигнорировали, патриарха и видных государственных мужей не стали слушать: «Не требуем никаких ни от кого советов!» С Петром на всю жизнь остался ужас, пережитый, когда восставшие выбрасывали из дворца на копья и «рубили в мелочь» его родственников и царедворцев. Животный страх слился с ненавистью, впитанной с малолетства, когда мать и родичи царевича, предприняв неудавшуюся попытку захвата власти после смерти царя Алексея, в завистливой злобе прозябали на задворках пышного двора царя Федора Алексеевича.
Богомольный 16-летний царевич Иван был повергнут в оцепенение происходящим на глазах душегубством и окончательно отказался от занятий делами мирскими. Во всполошенной восставшими царской семье было множество царевен — теток и сестер Ивана и Петра — в том числе знаменитая советница царя Федора, строительница и меценатка Татьяна Михайловна. Царевны вместе с царицей Наталией Кирилловной прятали преследуемых от разъяренных стрельцов, воспользовавшись даже покоями юной вдовы Федора царицы Марфы Матвеевны Апраксиной. Но активно вмешаться в события они оказались неспособны.
Подавляющее большинство государственных деятелей и царедворцев, застигнутых во время ежедневного утреннего собрания во дворце, даже не отдавало себе отчета в том, что они не подвергаются непосредственной опасности, поскольку восставшие ищут именно объявленных «изменников». Правда, трудно было спокойно созерцать расправы, тем более что стрельцы убили кое-кого по ошибке, обознавшись. Гибель князя Михаила Долгорукова, а затем его отца князя Юрия Алексеевича с несколькими военными, не столько помешавшими, сколько разозлившими стрельцов сопротивлением и угрозами, усилила панику. Правящая верхушка была деморализована.
Хотя уже 17 мая восставшие, пытками добившись признания «виновных» в отравлении царя Федора и завершив казни, объявили о воцарении в столице спокойствия (и даже помиловали оставшихся в живых «изменников»), большинство бояр, окольничих, думных дворян и дьяков разбежалось по своим вотчинам, забившись «аки подземные кроты» в дальние деревни. Лишь немногие из родовой знати — часть Одоевских, И. М. Милославский, В. В. Голицын, Хованские, М. П. Головин и др. — сочли недостойным бросить царскую семью в руках восставших.
18 мая оставшиеся в Москве вельможи образовали новое правительство вместо истребленного и разогнанного. Сложность состояла в том, что для жителей столицы, восставших против попытки «верхов» «царством владети паче прежнего, и людьми мять, и оби-дети бедных, и продавать», новые власти не являлись авторитетом. Но юный Петр и Иван, царицы и царевны оказались не беззащитны. Из их перепуганной толпы выступила царевна Софья Алексеевна, обладавшая незаурядным умом, отмеченным еще знаменитым просветителем Симеоном Полоцким, у которого она осваивала курс «свободных наук» вместе с будущим царем Федором Алексеевичем.
Царевна-умиротворительница
Первым побуждением царевны была, надо полагать, борьба за власть своего клана: детей первой жены Алексея Михайловича — Марии Ильиничны Милославской, их родичей и окружения. На похоронах Федора Алексеевича 28 апреля она, вопреки традиции, шла за гробом, заставив Петра с матерью в возмущении покинуть церемонию. Вероятно, она действительно опасалась за жизнь единокровного брата Ивана, когда в первых числах мая возмущение народа дворцовым переворотом не удалось утихомирить даже официальными сообщениями, будто бы Петр избран на царство Земским собором «всенародно и единогласно».[8]
Но обстоятельства штурма Кремля и последующие действия восставших дали понять «мужеумной царевне», что спасать следует уже не только права претендентов на престол или положение отдельных людей, а само государство. Софья стала выступать перед восставшими от имени царской семьи, не выказывая ни малейшего испуга перед смятенными толпами и окровавленным оружием. Ее поистине пугало другое — невиданная организованность бунта, строгая дисциплина, с самого начала установленная стрельцами и солдатами.
Закрыв кабаки и публично казнив тех, кто бросился грабить (в том числе нескольких своих товарищей), служивые заявляли, что решили установить свой порядок всерьез и надолго. Публично выступая от имени законного наследника престола Ивана Алексеевича (что Софья могла бы только приветствовать), восставшие довольно спокойно согласились с настоянием патриарха Иоакима и вельмож, чтобы корону сохранил и Петр, затем позволили боярам постепенно уклониться от стрелецкого требования наречь Ивана «первым», а Петра «вторым» царем.
«Царистские иллюзии» были лишь внешней оболочкой стремления служивых стать постоянными гарантами «общей пользы», правды и справедливости для «всяких чинов людей», начиная с защиты «государева здоровья». Софья спешила удовлетворить стрельцов и солдат, истощив казну и обложив данью монастыри, чтобы выплатить недоданное служивым за десять лет жалованье, обещая новые прибавки и поблажки, наказывая по их требованию особенно ненавистных полковников.
Но зачинщики восстания выступали не только от своего имени: они требовали «жалованных грамот», удовлетворивших бы интересы всех служивых второго сорта — «по прибору» (в отличие от дворянства, служившего «по отчеству» за поместные оклады). Во избежание нового взрыва народного бунта и для успокоения волнений, охвативших многие российские города, пришлось утвердить грамоты о месте в Российском государстве, правах и обязанностях купцов, промышленников, посадских людей, ямщиков, пушкарей, воротников (городской стражи) и т. п.[9]
За казенный счет на Красной площади был воздвигнут памятник победе восставших над «изменниками-боярами», «чтобы впредь иные, помня ваше государское крестное целование, чинили правду» и не наносили «обиды» подданным. Современники по достоинству оценили это поразительное событие, как и новое название московских полков: «надворная пехота» (в противовес дворянам-кавалерам) становилась «правым крылом» царской власти! Утверждая право «служилых по прибору» на место в системе государственной власти, восставшие послали во все учреждения по двое «выборных». Вскоре в центральных ведомствах отбою не стало от поверивших в правосудие челобитчиков, хотя, конечно, в основе своей управленческая система не изменилась.
В успокоенную внешне Москву возвращалась знать, вновь закипели придворные страсти, уезжали в деревни свергнутые временщики, в том числе глава клана Милославских Иван Михайлович, лишь ненадолго получивший изрядную власть, но вскоре «задвинутый» сомкнувшимся за спиной Петра большинством представителей правящей верхушки. 25 июня, когда Иван и Петр были венчаны на царство, Наталия Кирилловна торжествовала, заняв первое место при царях. Имя Софьи даже не всегда упоминалось среди членов царской семьи!
Придворные вели себя по-прежнему, словно не замечая, как «невегласы-мужики» пытались на их глазах «государством управляти», диктуя свою волю Думе и приказам. Между тем система власти трещала по швам в центре и на окраинах, откуда тщетно взывали к Москве воеводы. Софье, В. В. Голицыну, Одоевским и некоторым приказным деятелям (Ф. Л. Шакловитому, Е. И. Украинцеву и др.), понимавшим меру опасности, пришлось спасать самодержавное государство, невзирая на придворные распри.
