Дмитрий Балашов - Бальтазар Косса
Герой не поспел, однако, разоблачить красавицу», ибо его позвали срочно ехать в Рим «уже три часа разыскивавшие» Коссу посланцы.
Таинственная незнакомка, разумеется, была Яндра, изменами платившая Коссе за его неверность. Вопрос, конечно, почему это Яндра, только что прибыв в Болонью, так сразу и бросилась в постель Буонаккорсо? И почему Косса, знавший свою возлюбленную много лет, изучивший все родинки на ее теле, так-таки и не узнал «странно знакомое» ему тело Яндры?
Но – оставим эти недоумения, ибо дело было слишком серьезное – смерть папы.
Иннокентий VII умер от апоплексического удара. «Почему же его смерть вызвала столь скорый отъезд Коссы?» – спрашивает Парадисис и отвечает, что Иннокентий умер от яда, данного ему Коссой.
Известия об этом распространились десять лет спустя, как и о том, что Иннокентий собрался освободиться от Коссы, отобрав у него Болонью. Официальное обвинение в этом убийстве было предъявлено Коссе в мае 1415-го года, во время суда. Похоже на то, что на Коссу стали валить не только его собственные, но и чужие грехи. (Что, опять же, не раз бывало как в древней, так и в новейшей истории!) А во времена Коссы, во времена постоянных заказных убийств, даже и натуральную смерть могли приписать яду того или иного соперника или завистника…
И как это Косса отравил папу, будучи в Болонье? А, главное, для чего? Дабы не отдавать своего удела? Гм, гм! И, невзирая на эффектную сцену, предложенную Парадисисом, спешить Косса мог по самому естественному поводу. Папа умер б ноября. Конклав собрали восемнадцатого. Нового папу, Анджелло Коррарио (Григория XII), избрали 30 ноября. От Болоньи до Рима, учитывая все извивы дороги, не менее четырехсот километров. Допустим, гонцы проскакали их за три-четыре Дня. Коссе, действительно, надо было торопиться, чтобы успеть на конклав. Но и только. Подготовить новые выборы он уже никак не мог. Да и утверждение Парадисиса, что Григорий XII был целиком во власти Коссы, учитывая последующие события, повисает в воздухе. А срочно собирать кардиналов требовалось потому, что в Авиньоне продолжал сидеть упрямый испанец, Бенедикт XIII, и промедли итальянцы хоть день, правители Франции, Германии, Испании, Бургундии и Прованса, а также Венгрии и Неаполя могли потребовать прекратить, наконец, церковный раскол. А для итальянских кардиналов такой вариант был бы и прекращением карьеры, и возвращением папского престола в Авиньон!
Итак, кардиналы собрались в Риме в ноябре 1406-го года. Шел снег. Мерзкая итальянская зима была в полном разгаре. «Кардиналы были несколько растеряны», и руководство конклавом, по утверждению Парадисиса, взял в свои руки Косса, становившийся все более главой итальянских кардиналов. Он предложил избрать Анджелло Каррарио, числившегося, номинально, константинопольским патриархом. (Не забудем о захвате второго Рима крестоносцами в 1204-м году. И хотя город был давно освобожден, «должность» константинопольского патриарха, на которую всегда избирали венецианца, так и осталась в номенклатуре Рима.)
На конклаве много говорилось о расколе римской церкви, о необходимости восстановить единство. Новый папа (он взял имя Григория XII) в свою очередь обещал по первому требованию отказаться от престола, не умедлить, заключить союз с Бенедиктом XIII и так далее, все, что ему полагалось говорить.
Вот как описывает эти выборы Грегоровиус, источник более основательный, чем роман Парадисиса:
«14 римских кардиналов, действительно, находились в сомнении, давать ли или нет преемника Иннокентию VI. Но эгоизм и боязнь революции привели их, 18 ноября, на конклав, дабы не оставлять римскую церковь без видимого главы. При этом подписали они торжественную декларацию о готовности каждого из них, в бытность его папою, вести переговоры об унии и, в видах достижения оной, сложить с себя тиару. Они объявили вообще, что избирают нового папу в тех лишь видах, дабы он являлся прокуратором унии. Равно должен был избранник обязаться не назначать никаких новых кардиналов.
Выбор пал 30 ноября на кардинала С. Марко, венецианца Анджело Корреро, 6 декабря 1406-го года вступившего на святой престол. Григорий XII немедленно утвердил этот декрет, объявил на первой же консистории о намерении своем добросовестно придерживаться своей присяги и высказал готовность в унии. «Я полечу навстречу унии, – так свидетельствовался он, – коли морем, то в рыбачьем челне даже, коли на суше, то даже со странническим посохом». Так говорил восьмидесятилетний старец, избранный по всем вероятиям кардиналами в тех лишь видах, что, по человеческим соображениям, честолюбие способно, в виду могилы, преображаться в самоотречение. Они заблуждались! Одна минута дрожайшей власти имеет в глазах пурпуроносных старцев столько еще драгоценностей, что усталое их самообожение обретает юношескую силу.
Григорий XII отправил к противнику своему Леонарда Аретинуса (Аретино) с письмом, которым приглашал его к совместному отречению, но испанец Петро де Луна отвечал в том же духе. Гонцы летали взад и вперед для устройства свидания. Христианство требовало все с большею настойчивостью собора. С авиньонской эпохи с каждым годом впадала церковь в большее и большее развращение. Аннаты, десятины, резервации, индульгенции и диспенсации иссосали систематическим грабежом весь Запад. Духовные должности составляли повсюду предмет торговли. Прелаты массами набирали приходы, не заглядывая в духовные свои резиденции. Властелином церкви был Симон Волхв, а апостолическая камера подобна Харибде. При схизме зло это разрослось до чудовищности. Во всех странах ратовали благородные люди против мерзостного этого состояния и требовали реформы. Нигде не нашли эти жалобы лучшего выражения, как в сочинении Николая де Клеманжа, ректора парижской академии и долголетнего секретаря при авиньонском дворе. Около 1393-го года написал он свой трактат «О разорении церкви, или о поврежденном ее состоянии». В нем пересчитывал он все разъедавшие ее язвы и возводил их к первоисточнику – мирской алчности пап и клира. Настаивая на реформе, изрек он знаменательные слова: «Сперва предстоит церкви быть униженной, затем воспрянуть». Само папство поколеблено было во всех коренных его устоях; оно поплатилось иерархическим своим могуществом, престижем всесветной своей юрисдикции, повелевающим народами положением. Оно расплавилось, как империя, и распалось даже на две половины, из которых каждая обязана была раздельным существованием своим лишь покровительству сильных монархов. Великое папство Гильдебранда и Иннокентия сделалось теперь – по всему свету – предметом критических изысканий. Короли, парламенты, синоды, университеты, народное мнение воздвиглись теперь в равное число трибуналов, подвергающих расследованию – в лице враждующих пап, – самый сан папы, а в лице враждующих кардиналов – права самой священной коллегии. Декретами основные законы пап подверглись уничтожению, и из критического этого процесса выдвинулось снова то мощное гибеллинское или монархическое право, которое присвояло высшей светской власти – императору – компенсацию судить собором и низложить папу».
Оба папы действительно снеслись грамотами, обещали взаимно отказаться от сана ради избрания единого главы церкви, и проч. Все это была очередная ложь, хотя переписка продолжалась около двух лет (1407–1408 гг.) и велась в такой вот своеобразной форме:
«Григорий, слуга и раб Божий, к Петру де Луна, которого обманутые христиане-раскольники зовут Бенедиктом XIII».
«Бенедикт, слуга и раб Божий, к Анджело Коррарио, которого обманутые христиане-раскольники зовут Григорием XII».
Король Карл VI предложил простой и ясный выход: оба папы отрекаются перед своими конклавами, потом кардиналы собирают совместный конклав и избирают единого папу. Но папы потребовали сначала собрать общий конклав, на котором-де они оба и отрекутся. Начались бесконечные споры.
В конце концов, наметили даже и место встречи обоих пап – город Савону на побережье Лигурийского моря, за Генуей, принадлежащий в то время Франции. Готовился флот, город поделили на две части, для двух пап…
Но тут Григорий XII заявил, что венецианцы не дают ему кораблей (к чему он сам и подготовил их), а иначе его захватят враги.
Парижский университет, потерявши терпение, призвал не подчиняться ни одному из пап. Бенедикт XIII (Петр де Луна) ответил проклятием. Но в затянувшемся споре папы настолько понизили свой авторитет, что и анафема не помогла и была позорно отвергнута, а архиепископ Тура сравнил де Луну с упрямым мулом.
Король сам собрал собор, назвавший папу «упрямым раскольником, еретиком, скандалистом, нарушителем мира и спокойствия церкви».
Папам приходилось что-то предпринимать. Григорий XII выехал на переговоры из Рима, но не продвинулся дальше Сиены. Бенедикт XIII, меж тем, уже прибыл в Савону и поехал далее. Григорию XII пришлось продолжить свой путь до Лукки. Бенедикт, тем временем, прибыл в Порто-Венере, а оттуда двинулся дальше, в Специю. Пап разделяло теперь всего лишь пятнадцать миль, но они так и не встретились! А ведь тому и другому было уже за восемьдесят лет, когда давно бы надо было и «о душе подумать».
