Последний полет орла - Екатерина Владимировна Глаголева
– Что я могу для тебя сделать?
– Завари, пожалуйста, зеленого чаю покрепче. На меня иногда находит отупение… Чай очень помогает.
Он сел в гостиной за столик, передвинув его ближе к окну, развернул карту и стал писать. Эмма вскипятила воду на кухне, Магдалена сама заварила чай, налила его в чашку и молча поставила рядом с Уильямом, он благодарно улыбнулся ей. Двери в квартиру оставались нараспашку: время от времени в них пробегали курьеры, Уильям давал им бумаги, они убегали обратно. В половине десятого Магдалена поставила на столик свечу (солнце уже село, писать темно) и чашку свежего чая. Время от времени Уильям откладывал перо, разминал уставшие пальцы, тер руками глаза. Магдалена сидела на канапе без единого звука, чтобы не мешать ему, и вставала только, чтобы заменить оплывшую свечу и принести еще чаю. Около полуночи, отдав курьеру последний приказ, Уильям сам направился к выходу.
– Куда ты? – вскинулась Магдалена.
– К герцогине Ричмонд.
– На бал?!
Наверное, у нее было забавное лицо, несмотря на усталость и тревогу.
– Герцог Веллингтон сейчас на балу. Когда я приезжал к нему за новыми приказами, он как раз одевался. Отменить бал было нельзя: в Брюсселе могут быть шпионы Буонапарте, а он уже в Шарлеруа – пусть думает, что мы беззаботно веселимся. Уже поздно, ложись поспи, завтра рано вставать.
– Нет-нет, позволь мне побыть с тобой. Я не буду мешать.
Он поцеловал ее в лоб и ушел.
Магдалена вновь опустилась на канапе, тупо уставившись в проем между окнами. Голова была тяжелой, на уши что-то давило изнутри, в глаза точно насыпали песок. Она вздрогнула, услышав барабаны: били побудку. В ушах зашумело сильнее. Сколько времени? Два часа.
Вернулся Уильям, а у нее даже не осталось сил, чтобы встать ему навстречу; он сел с ней рядом. «Всё хорошо, – повторил еще раз. – Все предупреждены, бельгийцы и голландцы удерживают позиции, войска уже выступают. Бедная герцогиня Ричмонд! Она так готовилась к этому балу, а половина гостей разбежалась сразу после ужина. Герцог Веллингтон пошел спать».
– Спать? Сейчас?
Свеча догорала, отчаянно выбрасывая вверх язычок пламени из воскового кратера. Не сговариваясь, Уильям и Магдалена прильнули друг к другу в поцелуе, крепко обнявшись. Треск барабанов послышался совсем близко: к Парку со всех сторон стягивались полки.
Еще не рассвело, но короткая июньская ночь сдавала позиции, заранее отступая. В окно теперь лилась приятная прохлада вместе со звуками флейт и кларнетов, под которые маршировали солдаты в красных мундирах, с плотно набитыми ранцами из телячьей кожи, ружьями и патронными сумками. Супруги де Ланси стояли у окна, глядя, как рота за ротой исчезает в арке ворот на углу площади. Дожидавшиеся своей очереди сидели на мостовой, а то и спали прямо в аллеях парка, обняв ружье. К назойливому походному мотивчику и топоту ног добавился протяжный, часто возобновляемый звук на высокой ноте – Магдалена не сразу поняла, что это сдавленный плач. Жены и дети стояли тут же, прощаясь с мужьями и отцами; некоторые женщины шли рядом с солдатами, другие оставались, глядя им вслед. Один гренадер всё оборачивался назад, потом не выдержал, выскочил из строя, чтобы в последний раз обнять своего малыша. Жена бросилась ему навстречу, держа младенца в вытянутых руках; солдат целовал его исступленно, ребенок раскричался; он отдал сына жене, пожал ей руку и побежал догонять свою роту, утирая глаза рукавом… Рядом с ротным командиром, сидевшим в седле, ехала верхом молодая английская леди, глядя прямо перед собой. Магдалена бросила взгляд на Уильяма («Вот же как можно!»), он накрыл ее руку своей ладонью и легонечко сжал. Загудели волынки: через Парк шли шотландцы в килтах и клетчатых чулках. Восходящее солнце сверкало на отполированных мушкетах, на клетчатых беретах колыхались темные перья.
– Отправляйся в ту же гостиницу, где мы ночевали, когда ты приехала, – помнишь? Так мне будет легче тебя найти, – давал наставления Уильям. – Вот письмо к капитану Митчеллу из Главного штаба; если тебе что-нибудь понадобится, обратись к нему, он тебе поможет. Никуда не уезжай, пока не получишь письма от меня, и никому не верь. Я приеду за тобой сам или пришлю кого-нибудь с запиской. Ну, выше нос!
Он приподнял ее голову за подбородок. Целоваться при всех было бы неприлично; Магдалена поднялась в карету, где уже сидела Эмма. Когда лошади взяли с места, она стала смотреть в заднее окошечко: Уильям садился на коня. «Всё будет хорошо, с ним ничего не случится, – твердила про себя Магдалена. – Господь сохранит его. Ты ведь сохранишь его, Господи?»
Глава пятнадцатая. Катр-Бра
Солдаты расположились на биваках; ружья были сложены в козлы, кое-где дымили костры, над которыми что-то варилось в котелках. Это оказалась дивизия Пиктона; Веллингтон спросил, что это значит, де Ланси мог ему ответить только одно: приказ о ее выступлении из Мон-Сен-Жана к Катр-Бра он написал и отправил еще ночью. Подъехал сам генерал Пиктон – в атласных бриджах, шелковых чулках и бальных туфлях: он тоже был на балу у герцогини Ричмонд. Его покрасневшее обветренное лицо было хмурым и невыспавшимся; герцог объявил ему свой приказ устно, сэр Томас хриплыми окриками созвал адъютантов, чтобы отдать необходимые распоряжения. Уильям перехватил взгляд лорда Фицроя: тот поднял брови, закатив глаза, и слегка покачал головой – «всё как всегда». И всё же он испытывал неприятное чувство, будто это он в чём-то виноват, хотя он сделал всё от него зависящее. В семь утра, когда Веллингтон потребовал у него рапорт о местоположении всех армейских частей, полковник затруднился с ответом: с предыдущего вечера герцог трижды менял свои решения, командиры полков, уже находившихся на месте, могли поступить сообразно сложившейся обстановке, а некоторые – и вовсе не получить еще новых распоряжений. Веллингтон, однако, казался безмятежен – сохранял самообладание или не хотел выказывать своей тревоги в присутствии молодого принца Оранского?.. Командир голландцев, стоявших у Катр-Бра, доложил, что вчера вечером французская кавалерия предприняла разведку боем: небольшой отряд польских лансьеров отогнали картечью и ружейными залпами, до сих пор всё спокойно. Осмотрев позиции у перекрестка и поселка[23], главнокомандующий похвалил бельгийского генерала за его распорядительность (Уильям помнил, как писал ему приказ отступить к Нивелю), оставил командовать двадцатитрехлетнего принца и уехал в Линьи
