Ушаков - Сергей Анатольевич Шаповалов
– Сколько пушек захвачено?
– Ни одной. Все пушки успели заклепать.
– Все? – генерал побагровел. – Да что же за день сегодня неудачный! А сколько было пушек?
– Три!
– Три? – разом удивились все сидящие за столом.
– Хотите сказать, что мы воевали с тремя пушками? – генерал тяжело поднялся. – У нас потери и разрушения, будто по нам палили не меньше дюжины орудий. – Он злобно засопел. Наконец обратил внимание на нас. – Прошу представиться, господа. Перед вами бригадный генерал Луи Франсуа Жан Шабо.
Мы представились.
– Господа, подвинетесь, – попросил он своих офицеров. – Присаживайтесь, – пригласил нас. – Я прекрасно знаю, что у вас на эскадре скудная пища. А у нас, как видите, вполне сносная для осаждённых.
Нам подали тарелки с варёными бобами и жареной рыбой. Блюда с холодной говядиной и острый соус.
– Угощайтесь, господа. Вино, правда, греческое, но тоже – неплохое, – играл роль гостеприимного хозяина генерал Шабо. – Позвольте узнать, – задумчиво произнёс он. – Неужели уважаемый господин Ушаков надеется взять Корфу?
– Безусловно, – ответил Егор.
Офицеры рассмеялись. Но смех был какой-то скованный, не натуральный.
– Но, позвольте, господа, на вашей эскадре скоро закончится порох. Продовольствие вам подвозят скудное. Я прекрасно осведомлён о количестве больных. Госпиталь ваш переполнен. С какими силами вы будете штурмовать крепости? Наберёте ополченцев? Но сами же видели, что этот сброд – сплошь трусливые бараны. Они разбегутся при первом же выстреле. Может, вы надеетесь на янинского пашу? Мол, он вам даст арнаутов?
– По договору с Турцией, он обязан предоставить нам помощь, – сказал я.
– Наивный юноша, – усмехнулся генерал Шабо. – А, вот, все это, – он указал на стол. – А порох, а пули откуда, как вы думаете? Он мне их и поставляет. У меня приличная казна. Мне хватит до лета закупать у Али-паши боеприпасы и продовольствие. А ваши матросы к весне перемрут. И на Нельсона не надейтесь. Не в его интересах помогать вам. У него другие дела – Неаполитанское государство.
– Вы так открыто с нами говорите, просто – удивительно, – сказал Егор.
– Вы угощайтесь, господа. Кушайте, – ответил на это генерал. – Вас все равно завтра расстреляют.
Ночь мы провели в холодном, сыром каземате. Здесь кроме копны соломы ничего не было. Где-то в щелях кладки завывал ветер. Пищали крысы. Доносился гул канонады. Это наши орудия не переставали бомбить крепость. Спать не хотелось. Разговаривали обо всем подряд.
– Интересно, нам священника приведут? – спрашивал сам у себя Егор. – Без покаяния – грех помирать.
– Неужели завтра я перестану существовать? – все не верилось мне.
– Да, Семён, – грустно усмехался Егор. – Завтра мы предстанем перед Богом. Так, что вспомните все плохое, что вы свершили в этом мире, и оставьте этот неприятный груз здесь.
– Очень грустно умирать вдали от Родины, – пожалел я.
– Такова судьба солдата, – ответил на это Егор.
– Жаль, что я больше не увижу матушку, братьев, Петербург… Софью…
– Софью? – переспросил Егор. – Ах, Софья Пален – ваша дама сердца. Простите, я совсем забыл об этом.
– А у вас есть возлюбленная?
– Конечно. В Николаеве у одной графини подрастают три прекрасные дочери. И может быть одна из них…. Ах, о чем я? – Он махнул рукой. Вдруг встрепенулся и весело сказал: – Боже мой! Я бывал на приёмах у Баронессы фон Ган, ещё гардемарином. Милая, добрая старушка, хоть и с немецкими замашками. Софья… Я её помню маленькой, юркой, словно белка. Она вечно встречала меня со словами: Капитан, где ваш корабль? Я тут же отвечал: Скоро прибудет в гавань, мой адмирал.
Мы рассмеялись от души. А я рассказал, как в первый день знакомства мы взламывали тётушкин буфет. И смеялись ещё громче. На наш смех пришёл дежурный офицер. Отпёр дверь, внимательно оглядел камеру.
– Странные вы, русские, – произнёс мрачно он. – Вам завтра умирать, а вы хохочите.
И ушёл.
– Расскажите, Семён, говорят, вы были при смерти императрицы.
– Да. Эти дни у меня отложились в памяти, как что-то неприятное, серое, холодное…
– У нас на юге столько нелепых слухов ходило о её кончине.
– Каких?
– Ну, например, говорили, что у неё в отхожем месте был стульчак, сделанный из трона польских королей. И в отхожую яму пробрался карлик – польский патриот с кинжалом. Когда императрица утром…
Я не дослушал столь нелепый анекдот и покатился со смеху. Вслед за мной рассмеялся Егор. Когда успокоился, сказал ему:
– Умирала императрица долго и болезненно. Все эти слухи придумали злые языки.
Рассказал ему, как я случайно попал в Гатчину; как привёл в Петербург эскадрон черных гусар по приказу Аракчеева; как сортировал письма в канцелярии Безбородко, пока за стеной умирала великая императрица. Потом Егор рассказывал о себе. Отец его отправил в Петербург, где он проходил обучение в корпусе «Чужеземных единоверцев», учреждённый Екатериной Великой. Потом окончил кадетский корпус в звании гардемарина. Через год в чине мичмана переведён в Черноморский флот. На корабле «Князь Владимир» участвовал в сражении при Каликарии. Потом на фрегате «Святой Иероним» охранял Севастополь.
В девяносто пятом, наконец, получил лейтенанта. Правда, Егора заставили заниматься бумагами, и он мотался из Севастополя в Николаев, из Николаева в Петербург…. Но вот, наконец, был приписан к эскадре.
Так за душевными разговорами мы не заметили, как промчалась ночь. Засов с лязгом открылся.
– Пора, господа, – сказал дежурный офицер, и стало очень грустно. Нет, не страшно, просто – грустно.
Нас вывели на бастион. Поставили у самого края стены, чтобы снаружи было видно, как произойдёт казнь. Французская расстрельная команда выстроилась на против. Командовать казнью пришёл сам генерал Шабо. У него был усталый вид. Темные мешки под глазами. Но подбородок чисто выбрит. Внизу открывался чудесный вид на море, где стояли наши корабли. Холодный февральский ветер трепал наши белые сорочки.
Шабо дал команду заряжать, и солдаты принялись засыпать порох в ружья. Противно заскрежетали шомпола, утрамбовывая пыжи. Резко щелкали взводимые курки.
– Ну, что ж, прощайте, – протянул мне руку Метакса.
– Прощайте, – ответил я, пожимая его широкую холодную ладонь. На душе было гадко.
– У вас есть две минуты на молитву, – объявил нам генерал Шабо.
– Не могли бы вы позвать священника? – попросил Егор. – Мы имеем право на последнее желание.
Шабо недовольно поморщился, но все же велел найти священника.
– Только не тяните, господа, – сказал он. – Я пойду, попью кофе и вскоре вернусь, а вы – молитесь тем временем.
Привели маленького сгорбленного старца в выцветшей чёрной рясе. Большой крест из самшита висел на немощной груди. Высохшей сморщенной ладонью он коснулся нас, там, где был нательный крестик. Егор о чем-то его спросил. Старик только с сожалением пожал
