Мозес - Ярослав Игоревич Жирков
– Что с Виггом? – осмелев, прямо спросил Йозеф.
– Проклятие.
– Чего?
– Каждое лето он ломает или получает вывих ноги. И с каждым разом заживает всё дольше.
– Это странно. Но правда ли, что он так хорош в свинге?
– О, в этом даже не сомневайся, – трепетно ответил Кипп, – Виг, приехал с семьей из Гамбурга. Там с музыкой намного лучше. Он рассказывал, что пластинники можно купить в обычном музыкальном магазине. Представляешь?! – Кипп мечтательно посмотрел вдаль.
– Наверное, – ответил Йозеф.
– А каких масштабов там устраивают танцы! И все в нормальных одеждах, а не в этом коричневом дерьме, – сказал он. Однако форму всё мальчишки предусмотрительно поснимали, сменив на гражданскую.
– Так, а причем здесь Виг?
– Он из тех, кто начал заглядывать в музыкальные магазины еще ребенком, и один из первых познакомился со свингом и джазом. А потом встретился с ребятами постарше, которые всему его и научили, – сказал Кипп, но после недолгой паузы добавил, – ну по крайней мере, так самВигграссказывает.
– Думаешь это не так? – удивился Йозеф.
– Знаешь… – сомневаясь, начал Кипп, – несмотря на весь его талант танцора и любви к музыке, ведет он себя так сдержанно, по правилам, сухо и потому мне часто кажется, что он больший нацист чем весь отряд гитлерюгенда вместе взятый.
Йозеф воскресил в уме образ Вигга. Немногословный, бедный на эмоции парень не вязался с образом организатора подпольных танцев.
– И в чем, тогда, ты думаешь, правда?
– О, твой дом! – воскликнул Кипп.
– Откуда ты знаешь?
– Я знаком с твоим братом, – подмигнул он, пожал Йозефу руку и ушел прочь.
– Но постой!
– Что? – спросил Кипп, уходя в ночь.
– Я хотел спросить про Кейт!
– А! Мне кажется, ты ей понравился! – едва слышно, издалека прокричал он.
– А как же Рупперт? – но ответа Йозеф уже не разобрал и Кипп, скрылся за поворотом, помахав рукой.
К удивлению, дома Йозеф никого не встретил, все спали. Он на цыпочках поднялся по лестнице и вошел в свою комнату. В голове еще гудел алкоголь и, не раздеваясь, Йозеф прыгнул в кровать. Закрыв глаза, его закружило как на карусели. Это пугало юного пьяницу, но сознание проваливаясь во тьму сонной неги и последним своим осколком отразило образ танцующей Кейт: её улыбку, изумрудные глаза, слезы и мысль пронзила угасающий ум – «Может, я умираю? Или того хуже – влюбился?»
4.
Следуя правилу клуба, Йозеф пришел в форме и хотел поскорее сорвать все знаки отличия, повязку, значки. Он постучал, но никто не открывал. За дверью было тихо, только слышны падающие капли протекающего водопровода. Свет из щелей не пробивался – там однозначно никого не было, или кто-то хотел, чтобы так казалось. По лестнице поднялся пожилой мужчина и поздоровался. Он вошел в дверь на первом этаже и, кажется, через глазок продолжал наблюдать за гостем. Йозеф уже долго ощущал на себя взгляд, но не старика из квартиры номер три, а кого-то еще, у выхода. «Слежка!» – испугался он. Если отец узнает, что его сын шарится по подвалам со свингерами и трясет телом под музыку черных – это конец. Парень начал сочинять оправдание. Йозеф поглядел на ненавистную форму и впервые в жизни был ей рад. «Точно! Я хотел проверить подвал из-за жалоб соседей на странную музыку, – с пугающей радостью решил он, – но значит, мне придется всех сдать… черт!»
– Йозеф? Это ты? – обратился к нему женский голос.
– Да… я, – неуверенно откликнулся он.
– Слава Богу! – облегченно сказала девушка и вышла на свет. Спираль электрической лампы отразилась в её зеленых глазах.
– Кейт! Что же ты пугаешь меня?
– Это ты меня напугал!
– Я? – удивился Йозеф, – пришел, как обычно.
– Ты явился весь ряженный! Все мальчишки переодеваются в форму там, в подвале! Еще и на час раньше пришел. Я уже думала, накрыли наш клуб!
– Как это раньше разве… – он задумался, еще раз перебирая в памяти последний разговор с Киппом, когда оба были пьяны. «Может и напутал», – подумал Йозеф, но не признался в этом Кейт.
– Ну а ты что здесь делаешь, на час раньше то? – нервно спросил он.
– Я иногда так прихожу, – ответила Кейт, – обычно с другими девчонками, прибрать весь этот бардак что вы, мальчишки, постоянно оставляете. Но сегодня никто кроме меня не смог, – сказала она и исподлобья посмотрела на Йозефа.
– Ну… давай я помогу.
Кейт улыбнулась. Она достала ключ и открыла дверь. В темноте девушка нащупала выключатель, найти который можно, только если о нем знаешь. Разбросанные пустые бутылки и пятна пролитого вина были немыми свидетельством прошедшего ураганом кутежа. Сейчас Йозеф уже не мог и вспомнить, как они могли так насвинячить, и словно то были другие люди, он тяжелым вздохом осудил беспорядок. В одну из труб был врезан кран, капавший в тишине нагоняя жути. Кейт повернула вентиль, и кран завыл подобно волынке. Меняя напор, менялась тональность, и Йозеф подумал, что она издевается, но Кейт просто мочила тряпку.
– Это вино было слишком сладким! – бормотала пытаясь оттереть красное пятно.
– А почему Рупперт тебе не помогает?
– Не смеши меня… – ответила Кейт, – его и в нашем доме не заставишь, что-нибудь сделать, а еще тут…
– Так вы живете вместе? – спросил Йозеф, на самом деле не желая знать ответа.
– Конечно! Давно уже, – она рассмеялась и, бросив тряпку, пошла к патефону.
– Сейчас ты поймешь, ради чего я прихожу сюда раньше и занимаюсь этой дурацкой уборкой, – Кейт перебрала десяток пластинок и вынула одну. Она схватилась за ручку патефона, но подумав, сказала, – Может, поможешь девушке?
– Что? В чем?
– Заведи патефон! Знаешь как это утомительно?
Он крутил механизм до тех пор пока пружина не застопорилась. Смахнув со лба пот, Йозеф дал дорогу Кейт с её пластинкой. Она установила иглу, повернула рычажок, и черный диск закружился в незамысловатом танце. Пока слышны были только потрескивания царапин пластинки, и Йозеф вдруг понял, что где-то уже видел этот патефон. Мысли прервал вырвавшийся из глубин устройства звук. Музыка, совсем не похожая на свинг или джаз, да и вообще ни на что из того, что Йозеф когда-либо слышал. За неторопливой мелодией последовал протяжный женский голос. Йозеф не понимал слов.
– Это на русском?
– Польском.
– И ты понимаешь, о чем там поют?
– Уже не так хорошо, как раньше.
– Ты полячка?
– Tak.
– Чего?
– Это означает да. Но я почти забыла родную речь. Даже родители перестали говорить на польском. Хотят стать настоящими
