Код Розы - Кейт Куинн
– Сделаем тебе прическу под Веронику Лейк, – постановила Маб, вынимая заколки. – Ты всегда опускаешь голову при встрече с незнакомцами, а если у тебя появится прядь на один глаз, за которой можно спрятаться, станешь казаться не застенчивой, а загадочной. – Она расчесывала, делала пробор, взбивала… – Ну как тебе?
«Матушка это просто возненавидит», – подумала Бетт. Но вообще-то, если честно, выглядело не то чтобы совсем плохо…
Подруги поспешно занялись собственными нарядами. Маб надела нечто ярко-фиолетовое с синими переливами. Платье обхватило ее высокую фигуру, будто вспышка молнии.
– Это старая подкладка от штор, – пояснила она. – Я ее откопала в мешке с тряпками у Ма, когда ездила в Лондон в последний раз. Думаю, три стирки вполне переживет.
– Милочка, только ты и Скарлетт О’Хара способны облачиться в занавеску и при этом шикарно выглядеть. – оценила Озла, пристегивая чулки к поясу. – А мне все равно, что надеть. Передай мне вон то ситцевое в розочках. Итак, Бетт, слушай: мы с Маб отвлечем твою мать, а ты выбегай через черный ход. Скажем, что у тебя разболелась голова и ты пораньше легла спать.
«Теперь я точно попаду в ад», – подумала Бетт, кружась, как и остальные, в облачке духов «Суар де Пари» из запасов Озлы. Но эта мысль не помешала ей поцеловать Бутса на прощанье, перед тем как схватить пальто.
– Отлично, поехали! – сказал Джайлз, когда они забрались в его автомобиль на непроглядно темной улице. – Это кто, неужели наша Бетт? Отложи для меня танец, красавица!
– Я не умею танцевать, – пробормотала Бетт. – А даже если бы и умела, наверняка ненавидела бы это занятие.
Танцы оказались шумными, как она и опасалась. Собралась тьма народу – просторный зал ломился от мужчин в военной форме и местных девушек. Бетт едва различала сцену, где оркестр исполнял «Перекресток Смокинг»[52]. Джайлз и Маб поспешили на танцпол. Заметив, как Озла нетерпеливо выстукивает ритм своими крохотными лодочками со стразами, Бетт и ее убедила пойти танцевать. Перспектива сидеть в одиночестве пугала, но еще неудобнее было заставлять подруг стеречь ее ночь напролет.
Едва только Озлу пригласили, Бетт отыскала для себя стул у стенки. Какой-то белобрысый парень склонился над ней, обдав парами джина:
– Покружимся, Вероника Лейк?
– Благодарю вас, нет.
Не то чтобы Бетт нравилось находиться в толпе, но через какое-то время она поняла, что ничего не имеет против того, чтобы спокойно сидеть – алые шелковые оборки приятно шелестели у ее колен – и следить за танцорами. Пары вихрем кружились под музыку, юбки женщин раскручивались колоколом, будто венчики цветов, на форме мужчин сияли начищенные пуговицы, мелькали нашивки… Она почти уже различала в этой круговерти определенные узоры, напоминающие то ли спирали из лепестков розы, то ли рисунок кирпичной кладки…
– Привет! – Гарри шлепнулся на стул рядом с ней, большой, веселый, с растрепанными черными волосами. Казалось, он не просто не удивился переменам в ее внешности, а вовсе их не заметил. Бетт улыбнулась и поняла, что ее это ничуть не огорчило. Когда Джайлз сделал большие глаза, а потом изобразил, что очарован ее преображением, это показалось ей немного обидным – неужели прежде она выглядела таким уж чучелом? Видимо, да. Но если и так, выходит, на ее прежний облик Гарри тоже не обращал внимания, и это радовало.
– Не ожидал тебя здесь увидеть, – продолжал он, закидывая руку за спинку стула.
– Почему? Разве я такая зануда?
– Нет, но ты ведь не выносишь толпу.
– Меня вытащили Озла и Маб. – Бетт взглянула на Гарри сквозь падавшую на один глаз волну волос, сгорая от желания спросить, чем итальянская флотская «Энигма» отличается от флотской немецкой, взломом которой занимались в его корпусе. Но посреди толпы, где полно чужих, нельзя было разговаривать о шифрах и взломе, и Бетт попыталась завязать разговор на обычную тему: – А твоя жена тоже тут?
– Шейла дома с Кристофером. Вчера вечером она ходила на концерт с приятелем, так что сегодня вытолкала меня за дверь и велела развлекаться.
Хотя, судя по его голосу, он вовсе не жаловался на такое положение вещей, Бетт поняла, что сочувствует ему, но не знала, как это выразить словами. Когда ребенок такой слабенький, одному из родителей приходится постоянно быть рядом…
– Э-э… А как ты думаешь, Америка вступит в войну? – Бетт попыталась переключиться на менее личную тему.
– Хорошо бы. – Лицо Гарри помрачнело. – Немецкие подлодки из нас просто фарш делают.
Беседа снова заглохла. Обсуждать щелчки и «омаров» Бетт могла хоть день напролет, а вот обычный разговор давался ей трудно. «Но это все-таки лучше, чем раньше, когда при любом разговоре мне казалось, что я плыву против течения».
Оркестр заиграл «В настроении»[53], и по залу прокатился басовый рифф.
– Хорошо играют, – заметила Бетт, не зная, что еще сказать.
– Да, неплохо, но лично я предпочитаю несколько более упорядоченную музыку. Когда там ровные узоры. – Гарри ухмыльнулся в ответ на ее ошарашенный взгляд. – Ты тоже? Я так и думал. Не знаю, в чем тут дело – либо наш мозг изначально так устроен, либо мы просто к этому привыкли, учитывая, чем мы занимаемся круглый день. Вот Бах – это мое. В «Хорошо темперированном клавире» уйма узоров.
– Я его никогда не слышала.
– В Кембридже я подрабатывал в музыкальной лавке и, когда не было покупателей, слушал музыку в наушниках. Очень, знаешь ли, раздражало, если кому-то приспичит копаться в пластинках, ровно когда ты в самой середине симфонии.
– А я никогда не была в Кембридже. («Я никогда нигде не была».)
Мелодия закончилось, пары распались. Одни танцоры отошли в сторонку, другие нашли новых партнеров для начавшей журчать «Лунной серенады»[54]. Гарри прислушался.
– Может, покружимся?
– Не хочу танцевать, хочу на работу, – призналась Бетт.
– Я тоже. Люди вроде нас с тобой… Мы еще более зависимы, чем опиоманы. – Они обменялись улыбками, но не без горечи. Бетт понимала, что обоим не терпелось поговорить о таких вещах, которые нельзя было упоминать. – Пошли, – сказал Гарри с внезапной решимостью.
Выведя Бетт на танцпол, Гарри крепко обхватил ее за талию одной рукой, другой сжал ее ладонь и повел Бетт под медленную, убаюкивающую мелодию.
– Если разговаривать вот так, никто нас не услышит. – Он склонился к ней и зашептал в самое ухо. –
