История Брунгильды и Фредегонды, рассказанная смиренным монахом Григорием. Часть I - Дмитрий Леонидович Чайка
— Сыночек! Любимый! — Брунгильда обливалась слезами, обнимая подросшего без нее сына. Хильдеберт вцепился в мать, и не хотел ее отпускать.
— Мне дядя Гогон нянек дал, да только я все равно тебя ждал, — посмотрел он на нее огромными голубыми глазами. — Я плакал часто, но так чтобы меня не видел никто.
— Все правильно, ты же король. А король не может быть слабым. Я тебя больше никогда не брошу, — прижимала его к себе королева. Она даже не утирала слезы, что катились по ее лицу непрерывным потоком.
— Обещаешь? — спросил ее сын.
— Обещаю!
Ее появление было не то, чтобы торжественным. Она приехала к себе домой так, как будто вернулась из поездки на богомолье, вполне буднично. Словно и не было той войны, убийства мужа, плена и нового брака. И особой радости ее появление тоже ни у кого не вызвало. Гогон присвоил себе звание «воспитатель короля» и так закрепил свою власть. Судя по всему, ему удалось удержать страну от сползания в гражданскую войну. Блестяще образованный ритор и опытнейший переговорщик сшил между собой буйную знать, что чуть не утопила все вокруг в крови. И не в последнюю очередь это произошло потому, что он стал человеком бургундского короля. Появление королевы на первом же совете после приезда обернулось чудовищным унижением.
В тот день Брунгильда зашла в покои Сигиберта, где собрались герцоги во главе с Гогоном и герцогом Шампани Лупом, самым сильным из всех. Вокруг длинного дубового стола сидели суровые усатые воины, и лишь кресло короля пустовало. Никто не осмеливался занять его. Она привычно села на свое место, которое принадлежало ей уже много лет, и посмотрела в глаза этим людям, которые уставились на нее с недружелюбным недоумением.
— Можете начинать, — сказала она, уже осознавая, что что-то пошло не так.
— Шла бы ты к себе, королева, — предложил ей герцог Бертефред, выражая общее мнение. Остальные согласно загудели.
— Да ты что себе позволяешь? — кровь бросилась в лицо Брунгильды.
— К себе иди, тебе же сказали, — заявил герцог Урсион, нагло глядя ей в лицо. — Не надобна ты здесь. Мы тут без баб разберемся.
— Был бы тут мой муж, ты бы такого не посмел сказать, — сдавленным голосом произнесла Брунгильда, и поняла, какую глупость только что сказала. Ведь для нее единственным мужчиной до сих пор был Сигиберт. Она уже постаралась забыть то недоразумение, что случилось в Руане.
— Это который муж? Меровей, что ли? — захохотали все. — Мы слышали, что твой новый муж у отца под замком сидит. Говорят, Хильперик его хворостиной отлупил, чтобы не баловал больше!
Брунгильда, под издевательский хохот, встала и ушла в свои покои, не позволяя себе разрыдаться в присутствии этих людей. Ведь королям нельзя показывать свою слабость, не то враги разорвут в клочья. Сейчас она поняла одно, в ближайшие десять[75] лет ей придется очень и очень тяжело.
* * *
В то же время
Меровей ехал по знакомой дороге, в сторону Руана, в сопровождении пяти стражников. Его волосы были острижены, а на голове сверкала белой кожей монашеская тонзура. Пострижение спасло ему жизнь. Впрочем, было еще кое-что. Хитроумная мачеха смогла объяснить разгневанному отцу, что лучше сохранить жизнь сыну-предателю. Ведь в этом случае ненавистная Брунгильда так и останется замужней женщиной, и ее дети, если она надумает еще раз родить, не будут законными претендентами на престол. А что такое единственный пятилетний сын в то время, когда дети умирали, как мухи? Король Хильперик, почесав в задумчивости голову, правоту жены признал. Он бросил на сына гневный взгляд, и проводами его не удостоил. Теперь его судьба — молитвы и посты, а Меровей готов был выть от тоски. Ему, и вправду, нравилась Брунгильда, хотя идея иметь собственное королевство нравилась принцу куда больше. Он ждал. Его лейды не бросят его, и это было тем козырем, о котором отец не догадывался.
Все случилось на полпути. Отряд из двух десятков преданных ему людей смял охрану, и освобожденный Меровей поскакал в направлении, противоположном тому, где был монастырь. Там ему делать было нечего. Епископа Претекстата после церковного суда сослали на крошечный остров у побережья, и тот монастырь станет для него тюрьмой. Он сгниет в крошечной келье, замаливая свои грехи.
— Куда теперь? — спросил Меровей на скаку своего ближайшего друга Гайлена.
— В Тур поскачем, король! — крикнул тот, заглушая свист ветра. — Там все твои люди собрались, переждешь беду в церкви.
— Почему не в Мец? — спросил Меровей.
— Там тебя не ждет никто, — бросил Гайлен.
— А жена как же? — удивленно спросил принц.
— Там сейчас другие люди правят, мой король, с ними надо договариваться. Жена твоя при детях сидит, ее к большим делам не допускают.
В Тур они прискакали через две недели, и Меровей буквально ворвался в базилику Святого Мартина, где шла служба.
— Благослови, отче, — подошел он к епископу Григорию, который был тут же.
— Ты недостоин, — ответил тот. — Как допустить к причастию того, кто женат на собственной тетке и презрел службу господу нашему?
— Ты не можешь отказать мне в этом! — глубоко верующий Меровей был потрясен.
— Могу! — спокойно сказал епископ.
— Без согласия братии ты не можешь меня лишить причастия! И вот еще что. У меня тут пять сотен «верных». Твои горожане взвоют, если я спущу их с цепи.
— Горожане уже воют от них, — заявил Григорий. — Обещай, что уймешь их, и я причащу тебя, сын мой.
— Обещаю, святой отец, — горячо ответил ему принц. — Но, может, в вашей округе есть люди недостойные? Ты не знаешь таких?
— Как не знать? Новый граф короля, Левдаст. Он просто исчадие Сатаны!
— Ты не возражаешь, отче, — спросил Меровей, — если мои люди будут грабить его земли? Такую ораву нужно чем-то кормить.
— Ну-у, — задумался Григорий. — Скажем так, это будет менее грешным поступком, чем то, что они творят сейчас.
— Меровей! Рад видеть! Ну, теперь хотя бы будет, с кем выпить! — навстречу шел Гуртрамн Бозон, который все еще жил в ограде базилики. Они обнялись.
— Мне теперь долго тут пить придется, — хмуро заявил Меровей. — То ли отец назад примет, то ли жена. Даже не знаю, что из этого хуже.
* * *
Год спустя. Австразия. Вилла недалеко от Реймса
Меровей и Бозон пили. Когда хмель в голове рассеивался, они пили снова. А потом пили опять…
Они просидели в базилике Святого Мартина почти целый год. Когда король Хильперик, наконец, потерял терпение и решил лично явиться в мятежный город за своими врагами, Меровей не стал искушать
