Александр Чаковский - Блокада. Книга четвертая
— Ты, Марья, не жалуйся, — прозвучал из темноты другой женский голос. — Тут, почитай, все жены или матери солдатские… Тебе еще жаловаться рано, ты… ты… еще похоронку на своего не получила, ты… — Голос прервался, послышались тихие всхлипывания.
«Матери… жены… дети… — с горечью, с болью подумал Суровцев. — Да, насколько счастливее те, кто может встретить врага с оружием в руках… А ждать, томительно ждать…»
И вдруг Суровцев вспомнил о своей матери, живущей в далеком волжском городке, вспомнил о том, что очень давно не писал ей.
После того как поступил в Ленинградское военно-инженерное училище, все связанное с детством отошло куда-то на задний план. Во время учебы он ездил домой лишь дважды, хотя знал, что мать одинока — отец Суровцева, командир Красной Армии, умер еще в начале двадцатых годов.
А с тех пор как началась война, послал матери всего одно или два письма, перевел на ее имя денежный аттестат… и только! Суровцеву казалось, что это естественно, что мать понимает — идет война, ему не до писем. Но сейчас, окруженный старыми и молодыми женщинами, ждущими весточки от своих сыновей, мужей, отцов, он вдруг вспомнил о матери, и его охватило горькое чувство стыда…
Это был стыд не только перед своей матерью, которой он не удосужился сообщить, что жив и здоров. До сих пор слова «мирное население» носили для Суровцева относительно отвлеченный характер. А теперь он вдруг почувствовал, что эти сидящие рядом с ним в убежище незнакомые люди, лиц которых он не мог различить в полутьме, очень близки и дороги ему. И что он здесь единственный, кто носит военную форму и, следовательно, как бы представляет всю Красную Армию, которая пока не в силах отвести от сотен тысяч таких же стариков, женщин и детей угрозу смерти.
Он думал о том, что сыновья, братья и мужья этих безмолвно сидящих людей сражаются сейчас на фронте и для каждого из них вера в победу связана с надеждой вернуться к близким, которые их ждут, по ним тоскуют, их любят. И вот любая дурацкая, тупая бомба, металлическая уродина, наполненная тротилом, может разом лишить десятки бойцов и командиров их матерей, отцов, жен… В бессильной злобе Суровцев сжал кулаки…
Послышались новые взрывы. Язычок пламени в фонаре вздрагивал все сильнее…
И вдруг страшный грохот раздался где-то совсем рядом, и фонарь погас. Суровцева с силой толкнуло в спину, он полетел на пол, инстинктивно прижимая к груди больную руку.
В кромешной тьме что-то еще грохотало, обваливалось, осыпалось. Пронзительно заплакал ребенок.
Это послужило как бы сигналом для других — вокруг послышались крики.
Суровцев лежал на полу. Его рот и нос были забиты едкой каменной пылью. Пыль хрустела на зубах, запорошила глаза. Однако Суровцев мгновенно отдал себе отчет в том, что он не терял сознания, следовательно, не контужен.
Трудно было понять, что произошло. Одно было ясно — надо немедленно пресечь панику. Опираясь на правую руку, Суровцев приподнялся, чувствуя сильную боль в спине, и крикнул:
— Тихо! Всем оставаться на местах! Не двигаться! Дежурная, вы у двери?
Ответа не последовало, но люди стихли, прислушиваясь.
— Савельев, цел? — снова крикнул Суровцев.
— В порядке, капитан, — отозвался знакомый голос, — по кумполу чем-то шибануло, но крови, кажись, нет.
— Встань у двери и никого не выпускай!
— Дак ничего не видно в темноте, где она, дверь-то?
— Спички! У тебя в кармане должны быть спички!
Через секунду-другую слева от Суровцева вспыхнул огонек, но тут же погас. Погасла и вторая спичка.
— Осторожно зажигай, — предостерег Суровцев, — тут откуда-то свежим воздухом тянет. Повернись спиной, а то опять задует.
Он прислушался. Наверху по-прежнему стреляли зенитки. Люди в подвале, словно замершие после командного окрика Суровцева, теперь снова задвигались. Очевидно, среди них были и раненые и ушибленные, потому что слышались стоны…
Кто-то звал кого-то, кто-то кричал в темноте: «Дверь! Дверь-то откройте!..»
— Тихо! — снова скомандовал Суровцев. Люди, подчиняясь ему, опять смолкли, только матери чуть слышно успокаивали детей.
— Савельев! — раздраженно крикнул в темноту Суровцев. — Долго будешь копаться?!
Наконец Савельеву удалось зажечь спичку.
— Теперь ищи фонарь! — приказал ему Суровцев и повторил уже громче: — Товарищи! Пусть каждый пошарит возле себя, надо найти фонарь. Никакой опасности нет. Просто где-то поблизости разорвалась бомба.
Он закашлялся: кирпичная пыль попала ему в горло.
Похожий на светлячок огонек спички медленно перемещался.
«Главное, не допустить возобновления паники! — лихорадочно думал Суровцев. — Это может привести к новому обвалу, кто знает, что с потолком и стенами…»
Однако вслух он сказал совсем другое:
— Ищите фонарь, не двигаясь с места, а то друг друга передавите! И успокойтесь. Бомбы в одно и то же место дважды не падают. А вот передавить друг друга в темноте можно. Так что главное — не вставать со своих мест, каждому оставаться там, где находится…
Он говорил медленно, с единственной мыслью поддержать в людях спокойствие, пока найдется фонарь и можно будет осмотреться. Однако, когда погасла очередная спичка, не выдержал и зло крикнул:
— Где фонарь, Савельев? Долго будешь копаться?!
Вдруг что-то звякнуло, и в ту же секунду Савельев торжествующе воскликнул:
— Есть! Нашел!..
Спичка снова погасла, и Савельев продолжал уже в темноте:
— Стекло разбито, капитан, только осколок торчит… Тьфу, черт, руку порезал…
— Потом о руке думать будешь! — оборвал его Суровцев. — Зажигай фонарь! Только осторожно, сначала оботри, керосин может вспыхнуть.
Савельев снова стал чиркать спичками. Ему удалось зажечь фонарь, однако огонек тут же дрогнул и погас.
— Я тебе говорил, прикрывай огонь, тут дует откуда-то! — раздраженно проговорил Суровцев. — Давай фонарь сюда.
Он шагнул вперед, стараясь не споткнуться о сидевших на полу людей, отыскал в темноте Савельева и выхватил у него фонарь. Левой рукой, которую снял с перевязи, ощупал металлическую поверхность, убедился, что керосин не пролился, очистил фитиль от пыли и приказал:
— Теперь зажигай!
Фитиль снова загорелся. Суровцев поднял фонарь и, повернув так, чтобы сохранившийся кусок стекла предохранял пламя от потока воздуха, осмотрелся.
Сначала трудно было что-нибудь разглядеть, — каменная пыль все еще висела в воздухе. Суровцев выкрутил фитиль до предела. Теперь он смог увидеть тех, кто был рядом. Лица людей были серы от пыли и казались похожими одно на другое…
«Людьми займусь потом, потом, — приказал себе Суровцев, — сейчас главное — осмотреть помещение, выяснить, что случилось…»
Он обследовал стену, возле которой стоял, потом, подняв фонарь, оглядел потолок. Потолок как будто был цел, даже трещин не видно. Суровцев облегченно вздохнул. Больше всего он боялся, как бы не рухнули верхние этажи. Тогда все находившиеся в убежище оказались бы похороненными под грудами камня.
«Осмотреть дверь!» — мысленно скомандовал себе Суровцев и вместе с Савельевым направился к двери. И вдруг остановился, мгновенно опустив фонарь. На месте двери возвышалась груда битого кирпича. Выход из подвала был завален.
— Савельев, — тихо, почти шепотом, сказал Суровцев, — постарайся осмотреть завал — надолго ли тут работы, если попытаться его разобрать. А я пойду дальше.
Теперь Суровцев думал только об одном: немедленно найти то место, откуда в подвал проникает свежий воздух. Может быть, там, в стене, образовался пролом, достаточно широкий, чтобы через него выбраться…
Дойдя до противоположной стены, он поднял фонарь и стал медленно осматривать ее. Внезапно увидел большую, почти в рост человека, нишу. Именно оттуда тянуло холодом.
Суровцев хотел полезть в пролом, чтобы посмотреть, куда он ведет, но в это время за спиной его раздался пронзительный женский крик…
— Не кричать! — гаркнул, оборачиваясь, Суровцев. — В чем дело?
— Марью… Марью Андреевну убило!.. — сказала женщина теперь тихо и робко.
Суровцев пошел обратно. Там, где раньше была дверь, а теперь громоздился завал, он увидел то, чего не заметил в первый раз, когда быстро отвел фонарь, боясь, что снова начнется паника. Из-под груды разбитого кирпича торчали ноги, обутые в кирзовые сапоги, и неестественно вывернутая рука с красной повязкой поверх разорванного рукава ватника.
Вокруг стояло несколько женщин.
— Как же мы выйдем теперь?! — истерично крикнула одна из них. — Дверь-то завалило!
— Спокойно! — одернул ее Суровцев. — Савельев! Найди двух здоровых мужчин, и попытайтесь разобрать кирпич. Может быть, она жива…
В эту минуту там, наверху, снова раздался грохот — бомба упала опять где-то рядом. По подвалу пронесся шквал воздушной волны.
