Елена Жаринова - Сын скотьего Бога
А еще Волховец понимал, что Хавр спрашивает его согласия только для порядка. Спорить — только унижаться.
— Поступай, как сочтешь нужным, Хавр, — ответил Волховец, подпустив в голос княжеской важности. — Спокойной ночи!
Несмотря на полученное согласие, рус проводил мальчика обеспокоенным взглядом. Он рассчитывал, что Волховец окажется еще более покладистым. Сейчас он юн и неуверен в себе, поэтому оставляет свое мнение при себе. Но когда возмужает, с ним будет трудно. Вряд ли на словенском престоле хватит места им обоим…
Волховец в это время ощупью пробирался через сени. Все обитатели терема уже спали, только из библиотеки падал свет. Волховец устремился на него, как мотылек, и застыл на пороге. В дрожащем свете оплывшей свечи Волх и Сайми по очереди водили пальцем над красивой книгой.
На миг Волховцу захотелось возмутиться — просто из детской вредности. Я же теперь князь, значит, и отцова библиотека моя. И нечего таскать из нее книги без спросу! Но конечно, он никогда не сказал бы такое Волху.
Сайми заметила мальчика первой.
— Князь, — тихо сказала она и мышкой выскользнула из библиотеки. Волх уставился на брата тяжелым взглядом.
— Я… хотел сказать… — промямлил Волховец, — что ты можешь брать книги, когда захочешь… и вообще, здесь все твое.
— Ты очень добр, — усмехнулся Волх. — Где бы я был без твоих милостей?
Мальчик смутился. Взгляд брата недобро его буравил. Волховец надеялся, что в полумраке не видно, как запылали у него уши. Предательство было совершено — и не важны побуждения, которыми он себя оправдывал. Мучаясь страхом и стыдом, Волховец побрел к себе.
Тем временем Сайми вылетела на улицу, как ошпаренная. После тяжелого свечного запаха она захлебнулась ночной свежестью. Темное небо над Словенском покрылось звездами. Над рекой, над лесом красноватой точкой загорелся Марс — верная примета осени. Сайми запрокинула голову к небу и благодарно улыбнулась.
— Хорошо, что случилось, красавица? Почему так поздно гуляешь?
Хриплый, картавый выговор Бельда застиг Сайми врасплох. Она схватилась руками за горящее лицо.
— Ну, так что стряслось-то? — ласково настаивал сакс.
Ах, Сайми была бы рада кому-нибудь рассказать… Но что? Что Волх учил ее читать? Что они засиделись допоздна? Что она забыла о времени, вдыхая дрожащими ноздрями его запах? Что сквозь плывущий перед глазами туман старалась слушать и запоминать, чтобы он не принял ее за совершенную дуру?
Сакс смотрел на нее как обычно, с насмешкой — как будто заранее знал все, что она могла рассказать.
— Ничего не случилось, — сердито ответила Сайми. — А тебе какого лешего не спится?
— Да так… — Бельд уклончиво забегал глазами. — Надо было кое с кем поговорить…
— С кем это? О чем? — насторожилась Сайми. — Вы что-то задумали?
— Кто — мы?
— Вы с Волхом. И вот только попробуй сказать мне, что это ваши мужские дела!
Бельд серьезно посмотрел на нее.
— Я никогда бы тебе такого не сказал. Я знаю, что ты храбрее многих мужчин. Все это знают, не сомневайся, красавица.
— И не называй меня красавицей! — разозлилась Сайми. — Нечего надо мной издеваться. Лучше выкладывай, что у вас происходит.
— Хорошо, — смиренно вздохнул Бельд. И рассказал о том, как пытался уговорить горожан выступить против Хавра.
— Я говорил им: вчера русы пришли за дочерьми Бобреца, Вигаря и Тешаты. Завтра придут за вашими! А они отвечали: девочек, конечно, жаль, но тут ничего не поделаешь. Худой мир лучше доброй ссоры…
— Подожди, — перебила его Сайми. — Вы что, затеяли против Хавра бунтовать? Вы в своем уме?! Вас всех убьют! Волха убьют!
— Может быть, — холодно сказал Бельд. — А сейчас, по-твоему, он живет?
Сайми, раскрывшая было рот от возмущения, сжала губы и задумалась. Она вспомнила бледное лицо Волха — как будто он много лет не видел солнца.
— Ты прав, — решительно кивнула она. — Хорошо. Чем я могу помочь?
— Поговори со своими соплеменниками. Чуди сейчас придется несладко. Это при старом князе вы жили почти наравне со словенами. А русы, так же как даны и свеи, считают вас дикарями, годными только для рабского труда.
— Не знаю… — засомневалась Сайми. — Мое племя меня не очень-то жалует. И я все равно боюсь, как бы ваша затея не вышла всем нам боком.
— А ты не бойся! — весело заявил Бельд. — Помяни мое слово: Хавру не долго править городом. Он быстро восстановит людей против себя. Он дорвался до власти и не знает меры.
Но скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Конец осени показался Волху самым страшным и темным временем в его жизни. Он задыхался от сидения взаперти, от бессмысленных шатаний вдоль реки, от воспоминаний.
В ноябре солнце скрылось, и казалось, что навсегда. Над Словенском повисли однообразные короткие пасмурные дни. Они различались только мокрым снегом или дождем. Город стал особенно грязен, да и природа вокруг нагоняла тоску.
Скажи кто-нибудь Волху хотя бы год назад, что уютнее всего он будет чувствовать себя в библиотеке — он засмеялся бы дураку в лицо! Но вечер за вечером он проводил среди книг, при жарком свете свечей. Иногда он подолгу просиживал, положив руку на какой-нибудь ветхий фолиант, словно черпая от него тепло и силу.
Раньше Волх мало задумывался. Мысль он считал чем-то сиюминутным — мелькнула и пропала. Впрочем, и над этим он едва ли задумывался всерьез. И вот больше всего в книгах его удивляло то, что мысли в них приобретали плоть. Они не были больше бабочками-однодневками, бесприютными осенними листьями, кружащими на ветру. Но не были они и каменными изваяниями, из тех, что воздвигли посреди степи давно ушедшие в небытие народы. Мысль в книгах оставалась живой. В этом была непонятная, завораживающая магия.
— Раньше тебя, княжич, в библиотеку было не загнать. А теперь не вытолкать, — ворчал Спиридон, ревниво пристраивая на место прочитанную Волхом книгу. И добавлял не без гордости: — Выучил на свою голову…
Эта гордость была теперь Волху понятна. Ведь у него тоже была ученица. Сайми — кто бы сомневался! — не пропускала ни одного урока.
Ни с кем больше Волх не решился разделить радость, которую стали приносить ему книги. Он не приглашал в библиотеку ни Клянчу, ни даже Бельда. Перед друзьями Волх стеснялся. Ему казалось, роль книгочея приуменьшает его мужественность. Сайми — другое дело. Она принимала его целиком, таким как есть.
Однажды Волх пришел в библиотеку раньше обычного и застал там Сайми врасплох. С напряженным, сосредоточенным лицом, шевеля губами, она водила пальцем по какому-то пергаменту. Волх был поражен, выяснив, что девушка уже читает самостоятельно. Вот тогда-то он и испытал гордость.
— Что это? — спросил он Сайми, кивнув на пергамент. Она покраснела.
— Овидий. В греческом переводе. Это песни… про чувства людей… про любовь…
Сайми торопливо скрутила пергамент в трубочку и засунула его на полку. Ловко двигались ее круглые плечи и руки, прыгала по спине черная коса, заплетенная, как у словенских девушек. И чего она замуж не выходит, с досадой подумал Волх.
— Ты убрала подальше эту ерунду? — строго сказал он. — Давай, доставай что-нибудь дельное.
— Тогда Плутарха, — робко предложила Сайми.
Так осень плавно перешла в зиму. А там и декабрь подошел к концу.
Со времени соседства с цареградскими греками словене привыкли пользоваться римским календарем. Однако теперь у двенадцати римских месяцев постепенно появились новые прозвища. Некоторые словене позаимствовали у своих дальних родичей — полян и древлян, через земли которых лежал их путь на север. Некоторые прозвища родились сами собой. Просто ни у кого язык не поворачивался нынешнее зимнее время назвать по-прежнему декабрем. Совсем не таков был декабрь на берегах теплых морей. И нынешнее его имя — студень — точнее говорило о стучащих от холода зубах и обмороженных ногах, о непроглядных, бесконечных ночах, которые, казалось, длились от рассвета до рассвета.
Так вот, в конце декабря, или студня, Волх с Клянчей и Бельдом грели ноги у печи в трапезной. За окнами выл ледяной ветер. Неожиданно на пороге появился гость незваный и неприятный — Мар, правая рука Хавра. Волха он приводил в бешенство едва ли не больше, чем сам Хавр. Во-первых, потому что был ровесником, но облеченным властью. Во-вторых, потому что племянник убитого Альва напоминал ему об Ильмери.
— Завтра, как стемнеет, Хавр велел вам прийти на Перынь, — с ленивой важностью объявил Мар.
— И тебе добрый день, — зевнул Клянча.
— Я сказал, Хавр велел…
— Хавр всего лишь наемник, как и ты, и велеть ничего не может, — не поднимая головы, очень ровно произнес Волх. Он не дал воли душившей его злобе только потому, что обещал Бельду держать себя в руках. Но это было очень, очень трудно.
