Святослав Рыбас - Русский крест
- Какой позор! - воскликнула Юлия. - Мы совсем уничтожены. Если б я была мужчиной, я бы ни минуты не раздумывала - в Галлиполи!
Нина вспомнила пропавшего в Севастополе Артамонова. Вот кому повезло! По крайней мере он избавлен от унижения... Но тут же какой-то голос возразил ей, что в Крыму расстреляны десятки тысяч офицеров и гимназистов, что вряд ли он уцелел.
- Ты думаешь, там лучше? - спросила она. - По-моему, нам нигде нет места.
* * *
Пришла весна. Зацвели магнолии, олеандры, дикий лавр. Зажелтели бессмертники на склонах холмов.
Из России принесло надежду - восстал Кронштадт, в Петрограде и Москве идут забастовки. В "Информационном листке 1-го Русского Корпуса" печатались сообщения о других восстаниях и страшном голоде.
В штабе корпуса велась штабная игра на тему высадки десанта в Крыму.
Казалось, теперь уж скоро! Родина ждет...
Пауль возвращался из города по узкоколейке. Мулы тянули вагонетки, стучали на стыках колеса, солнце припекало голову. Пауль смотрел на стайку белых бабочек, вившейся над брошенной у насыпи ржавой колесной парой и грезил весенней, полной желтых и красных тюльпанов степью. Из степного миража выплыл Войсковой собор, мелькнуло бледное, с круглым подбородком и толстыми усами лицо атамана Каледина, потом Пауль увидел смуглую, короткостриженную гимназистку Маргариту, или, как она себя называла, юнкера Васильцова. Вот Пауль в купе поезда, Рита спит, и он склоняется над ней, хочет поцеловать - и вдруг с болью вспоминает, что ее давно уже нет, что она - только видение.
Пауль открыл глаза, хмуро посмотрел на сидевшего напротив вольноопределяющегося с перевязанной шеей, словно тот мог проникнуть в его грезы.
- Мы, случайно, не знакомы? - приветливо спросил вольноопределяющийся и признался. - Отряд Чернецова под Лихой, а?
- Нет, - ответил Пауль.
- Прошу прощения, - извинился сосед. - Мне показалось.
Проехали несколько минут, и вольноопределяющийся сказал:
- Домой хочется! Сны совсем замучили... Черт знает что, даже снится, как пахнет полынок.
- Вы с Дона? - спросил Пауль, услышав донское слово "полынок". - Я из Новочеркасска.
- Я с самой окраины, поселок Дмитриевский Таганрогского округа. Каменноугольный район, - ответил вольноопределяющийся. - И в Новочеркасске бывал... Игнатенков Виктор Александрович.
Пауль тоже представился, и ему захотелось поведать этому незнакомому человеку, на вид - ровеснику, свои грезы.
- Весна! - сказал он. - Зиму пережили - теперь сто лет проживем, если не застрелимся, верно?
Оба усмехнулись, сразу поняв друг друга.
- Да, - сказал Игнатенков. - Он железной рукой всех нас встряхнул и спас. Теперь некуда податься.
"Спас и душит", - так явствовало из его слов.
И снова они поняли друг друга. Кто спас? Ясно без объяснений. Отныне ты не принадлежишь самому себе, ты принадлежишь родине. Покорись долгу и забудь о личном спасении.
Этот деспотизм, освещенный веками, оба чувствовали, покорялись ему и надеялись, что рано или поздно избавятся от его беспощадного давления.
- Я знал одного человека, - сказал Игнатенков. - Это женщина. Из-за нее я попал в Новочеркасск. Оттуда - к Чернецову, потом - в Ростов, студенческий батальон Боровского. Боровский обещал, что мы погибнем за Отечество, почти все были согласны.
- Я тоже добровольцем, - сказал Пауль.
- Выходит, все знаете. Это как первый раз курицу зарезать. Сперва страшно, потом привыкаешь... Мы все сейчас даже как будто на одно лицо впалые щеки, усы и глаза... Русского сразу узнаешь по глазам. В них предчувствие смерти.
- Вы прямо фаталист! - заметил Пауль. - Что-нибудь случилось?
- Нет, на дуэли не дрался, - ответил Игнатенков. - Вам куда, до "Дроздов" или до "Корниловцев"? Я на "Дроздах" выхожу.
Подъезжали к остановке, названной по имени расположения Дроздовского полка. Уже показалась одинокая палатка толстой проститутки-гречанки, о ней знали все в Корпусе и никто к ней не ходил, ни один русский. Ходили к шайтан-мадам только сенегалы.
- Хочу подать заявление на выход из армии, - признался Игнатенков. - И не могу. Совестно.
Глядя в его грустные глаза, Пауль вспомнил, что сегодня на стене галлиполийской развалины видел нарисованную синей масляной краской картину вид Кремля, соборы, Иван Великий и надпись "Россия ждет, что ты исполнишь свой долг".
Кто написал? Это мог сделать любой.
- Я тоже не могу оторваться, - признался Пауль.
- Мне выходить, - с сожалением произнес Игнатенков. - Я живу в бараке десятой роты. Если что - милости прошу.
Поезд остановился возле станционной землянки. Они попрощались.
* * *
Потом Пауль иногда вспоминал вольноопределяющегося, когда становилось невмоготу и он мысленно обращался к Богу. Господь молчал. Надо было терпеть.
Двадцать первого марта сообщили, пал Кронштадт.
Вслед за этой тяжкой вестью - вызов Кутепова в Константинополь, откуда его могли и не выпустить назад.
И того же двадцать первого марта на острове Лемнос комендант генерал Бруссо исполняя приказ командира оккупационного корпуса генерала Шарпи, под угрозой наведенного с миноносцев на казачий лагерь пушек потребовал, чтобы русские немедленно дали ответ, грузятся ли они на пароходы и убираются либо в Бразилию, либо в Советскую Россию, или же переходят на положение беженцев, то есть не военных, а чернорабочих. Офицеров отделили от казаков, и тех казаков, кто дрогнул, прикладами загоняли на пароходы.
Этот генерал Шарпи был участником Великой войны, помнил жертву Самсоновской армии и говорил, что любит русских. В средине марта он побывал в Галлиполи и сказал: "Я должен относиться к вам как к беженцам, но не могу не признаться - я видел перед собой армию".
Теперь, без Кутепова, русский лагерь осиротел. Не стало защитника и вождя. Его вспоминали как Александра Невского, уехавшего в Орду. Вернется ли?
И тут еще прошел слух, что с первого апреля прекращается выдача пайка и войскам будет предложено выехать в Бразилию или в Советскую Россию.
На карте стояла жизнь.
В эти тревожные дни притихли голоса сомневающихся и больше никто не жаловался ни на чью тяжелую руку. Сразу все как будто выстроилось, самые либеральные признали, что мир человеческий и Божий - это не плоское строение из одинаковых кирпичей, а многообразный сад, в котором должен быть садовник. И еще признали, что переносить на историческую жизнь моральные законы людского бытия - значит сеять произвол.
Миновал день, второй, третий - Кутепов не возвращался.
Пауль сидел на солнце возле палатки, играл в шахматы с Гридасовым. Рядом на корточках пристроился Артамонов. Гридасов выиграл две партии, похрустел пальцами и ушел. Артамонов занял его место.
Сыграли еще две партии. Пауль снова проиграл.
- Черт побери! - выругался он. - Не везет.
Он загадал, что если выиграет, Кутепов благополучно вернется в Галлиполи.
Слабо похлопывал брезент палатки. Ветер то забрасывал за угол обрывок сгнившей за зиму веревки, то сбрасывал обратно.
Артамонов стащил гимнастерку, подставил солнцу плечи, покрытые синеватыми пятнами и темно-красными язвами. Такая болячка прицепилась почти к каждому. Говорили, из-за селитры, которая в консервах.
- Ты знаешь, сказал Пауль. - Я достану разных семян, заведем полковой огород. Будет у нас и картошечка, и баклажан, и гарбузы.
- Тьфу! - ответил Артамонов. - В городе малые турченята уже играют в наши парады... В Бразилию надо ехать. Или в Сербию... Еще немного - я возненавижу себя. Надо же! Собрались и талдычат: Родина, долг, умрем!.. Огородники!
Паулю было неприятно это слушать.
- Ладно, - сказал он. - Вот приедет Кутепов...
- Положил я на твоего Кутепова, - продолжал Артамонов. - Хочешь, стишки про него сочинил - послушай.
И стал читать злые нескладные частушки:
Кутепова мы знаем по ухватке,
С говном он всех нас хочет съесть.
Среди командного состава
И гастрономы у нас есть!
- Глупо. Прекрати! - сказал Пауль. - Услышит кто - худо будет.
- А начхать, пусть доносят, - отмахнулся Артамонов и читал дальше:
Ах, штабики, все это штабики
всему виной. Погибло все,
что дорого нам. И не вернется
Никогда!
Послышался шорох гравия. Вернулся Гридасов. Артамонов замолчал, потом усмехнулся и с вызовом отбарабанил:
Витковского мы знаем по Каховке
Он очень модный генерал,
В боях командовал он ловко,
До Галлиполи доскакал!
Гридасов выпятил губу и издал какой-то мычащий звук.
- До Галлиполи доскакал! - повторил Артамонов с вызовом.
- Брось, - пренебрежительно к его вызову вымолвил ротный. - Не болтай, а то вляпаешься... И ты тоже хорош! - кивнул он Паулю. - Позволяешь в своем взводе... В такое время!
