Ральф Ротман - Жара
На нем были теплые сапоги из свиной кожи и плотная стеганая нейлоновая куртка. Над ним, на ручке окна, висела шапка-ушанка. Один из собутыльников поднес к краю стола стаканчик для игральных костей и ссыпал их туда.
— Ну, слава богу, — сказал он. — Я уж думал, тебе будет вечно везти.
Ему было около пятидесяти, он был толстоват, на голове бумажная пилотка.
— Ничего не поделаешь, — сказал Клапучек. — Не везет так не везет, приходится платить. А в итоге все вроде как счастливы. Или хотя бы довольны.
Другой рабочий был молодой худощавый мужчина в сером пропыленном свитере и штанах с нагрудником, его остро выступающий кадык был весь в бритвенных порезах. Уйдя в себя, он пил мелкими глотками пиво, не обращая внимания на Ханнелору, стоявшую рядом с ним в ожидании пустой тары. Другие игроки чокнулись друг с другом полными бутылками.
— Я не знаком с этими западными строительными материалами, — бормотал тот себе под нос, собирая в кучку крошки хлеба на столе. — Для меня это как целина, а? Я ведь его спрашиваю: «Скажите, туда входит известка?» Там ее, собственно, не должно быть, так ведь? При этих готовых смесях никогда не знаешь… И вот мы оба читаем, что стоит на мешке: сухая строительная смесь для внутренних и наружных работ, предназначается для отделки фасадов, оштукатуривания стен и заделки швов. Ни слова про известку. «Ну, тогда замешивайте и приступайте к работе», — говорит он. А я ему: «Если она там все-таки есть, то все накладки за ваш счет». Он кивает и уходит к себе.
Он протянул Ханнелоре бутылку и взял с подноса шнапс.
— Я, значит, все это возвожу — парапет, колонны, арки, все чин чинарем. У него там такая терраса на плоской крыше, скажу я вам… На ней вся моя квартира уместится. Пол-Берлина видно. Ну да. И через несколько дней начинаю заделывать швы, не раствор, а сметана, и он по-настоящему happy, даже еще чаевые добавляет. Мол, дело мастера боится! А потом… Свят, свят!
Он опрокинул стаканчик с костями, постучал им несколько раз, и Клапучек, вытянув шею, записал числа.
— Потом пошел, конечно, дождь. А почему бы и нет? В конце концов, должен же он был когда-нибудь пойти. И на следующий день он звонит мне и орет, матерится и ругается на чем свет стоит, обзывает меня бездарью и неумехой и тому подобное. Безруким болваном в том числе. Ну, я, конечно, не стерпел и тоже выдал. Кто это будет такое терпеть? Я сам знаю, что я могу, а чего нет. Но потом все-таки отправился туда… Боже праведный! Все насмарку. По красному кирпичу везде белые разводы, как сверху кто помочился. И тогда я ему говорю: разве я вас не предупреждал? Значит, в пакетах все-таки была известка, а она боится воды. И с таким раствором нельзя производить фасадные работы, во всяком случае, по кирпичной кладке. Дождем вымыло выбоины, нарисовало подтеки, в результате мы имеем этот рисунок, причем навсегда. От него нельзя избавиться.
Он выпил свой шнапс, облизнул губы.
— Тут он делает большие глаза и спрашивает: «Даже соляная кислота не возьмет?» А я ему: «Даже и это не поможет. Надо сбивать все покрытие». Ну, тут и началось. Он просто закипел и стал брызгать слюной. Он подаст на меня в суд и все такое прочее. Возмещение ущерба, о-ля-ля!
Он достал сигарету из пачки, которую ему протянул другой рабочий, и неподвижно смотрел на язычок пламени, прежде чем прикурил. Следы раствора на тыльной стороне руки, на ресницах белая пыль.
— Не знаю я эти проклятые западные строительные материалы. Да и откуда?! — Он покачал головой, поглядел на своих коллег. — Разве у нас были такие проблемы? Мы делали кладку как в учебнике: лопата цемента, три лопаты песка, ну, может, еще несколько капель моторного масла — и готово. А здесь… Это все равно что в аптеке со всеми тамошними тонкостями. При этом строят они не лучше нас. Только пыли больше, когда ломают. — Он снова опрокинул стаканчик с костями. — Как вы думаете, он может подать на меня в суд? Я уже истратил все, что получил от него. И моего малыша икотка хватит, если я опять не куплю ему компьютер… Сколько он вообще-то стоит?
Клапучек считал его очки.
— Ты что, больной? Черта лысого он тебе что сделает. Ты ведь работал у него по-черному — или как?
Рабочий откинул голову, выпустил дым под лампу.
— Ну да, можно сказать, по-темному.
— Ну вот видишь. Как же он может заявить на тебя? Или, может, он не знает, куда деньги девать. Брать нелегалов на работу чертовски дорогая штука.
Каменщик поднес бутылку с пивом уже ко рту, но опять поставил ее на стол; его толстый напарник хлопнул Клапучека по плечу.
— Черт побери, дружище. Да ты настоящий спец, хитрый западный лис и дока по всем вопросам, а? Если мне доведется строить твою виллу, я добавлю тебе в набрызг французскую сметану crème fraîche.
Клапучек кивнул и кинул кости.
— Но сначала ты поставишь нам по новой, мой драгоценный. Ты, собственно, опять проиграл.
Турок захлопал в ладоши, присвистнул. Отблеск огня заплясал на его лице с толстым носом, лысина заблестела, Осман взял кочергу и задвинул отверстие крышкой.
— Сейчас будет тепло, — сказал он и толкнул клиента в бок, тот тем временем уже задремал. Сейчас он взглянул на турка покрасневшими глазами и провел рукой по бородке. — Можешь опять придвигаться поближе. Сейчас мы сделаем уютно. Еще кофе?
Мужчина кивнул, и, когда шеф протянул руку и взял его чашку, на пол упала ложечка, и из-под стола раздалось злобное рычание. Он отступил на шаг, наклонился, уперся руками в бока.
— Ну а тебе, зверюга, чего надо? Может, ты думаешь, я тебя боюсь? Я ведь могу и по-другому. Посмотри-ка лучше сюда! На эти ботинки! Это настоящие бойцовские бутсы против злобных собак! Кем мне быть! — Он повернулся и направился к стойке. — Ханнелора! Кофе!
Толстый каменщик покачал головой.
— А история про крышу — это просто супер, верх всего, что только может произойти, последняя, так сказать, точка над i. Его нервы не выдержали, ясно, да и понять его можно. — Он заглянул в кожаный стаканчик, высыпал содержимое на ладонь. — Скажи, старик, маленький попутный вопросик что это за штучки такие, из-за которых я вечно проигрываю? Самоделка? Твоя работа?
Клапучек кивнул.
— Из костей семги, парень. Отшлифовано в тисках.
— Я даже готов тебе поверить… С тех пор, как ты живешь с этой жирной селедкой, у тебя все из рыбы, а? А расческа в кармане у тебя из чего? Тоже из старых рыбьих костей?
Клапучек смущенно улыбнулся.
— Так что там было с крышей, я не понял?
— Двенадцать. Записывай… С какой крышей? Ах, это. Так то было совсем с другим домом, еще до того. Уже давно все быльем поросло, ты тогда еще на кухне горбатился. Они ведь получают бабки от сената, если ремонтируют крышу и благоустраивают чердаки. И тогда им надо все быстро, столица ведь теперь. Столица! А при спешке и получается одна халтура.
— Но то был совсем особый случай, — сказал его напарник, и толстый хмыкнул.
— Еще какой особый, уж поверь мне. Значит, он приказывает сорвать все старые крыши, с переднего и заднего дома, с боковых флигелей, одним словом, все. И тут кое-что вылезло наружу, мой дорогой. Десятки лет там гнездились голуби, все балки, чердаки, перекрытия — все покрыто птичьим пометом и мертвыми голубями, толщиной в метр. И вдруг на все это падают солнечные лучи, в разгар летней жары, когда все кругом плавится на солнце и длится к тому же неделями. Началось брожение, а как же иначе?
Напарник раздавил окурок.
— Птичья кака вспучилась и начала дымиться?
— Точно. И все эти клещи, черви и личинки, прекрасно спавшие до того в темноте, ожили и зашевелились, в буквальном смысле все закипело, так сказать. Начало с бешеной скоростью размножаться и искать новые тенистые места. Они поползли в печные и каминные трубы, в канализацию и водопровод, залезли за деревянные обшивки, во все трещины и мгновенно захватили дом до самого подвала. И притом не за дни или недели, Клаппу. А за часы, прямо на глазах, цап-царап, так сказать. Представь, сидит кто-то перед телевизором, смотрит футбол, «Херта» против Мюнхена, попивает пивко, закусывает бутербродиком с колбаской и пребывает в прекрасном настроении. Берет второй бутерброд, надкусывает, и тут его охватывают сомнения: странно, с каких это пор у них в доме завелись бутерброды с этими креветками-малявками? Вглядывается получше, а бутерброд шевелится… Да-а. Или, например, просыпается другой сосед и думает: с чего это вдруг на моих обоях появился рисунок? А кормящая мать заглядывает в детскую коляску, а младенец там…
— Прекрати, — сказал Клапучек. — Меня мутит.
— Но дальше еще хлеще. Ведомство по охране здоровья, по соблюдению общественного порядка, техпомощь, пожарные — все были тут как тут, заявились с синими мигалками, ясное дело. Потому что весь дом, все сдаваемые внаем квартиры подлежали немедленной эвакуации — в одну ночь. А владелец, который хотел по-быстрому отстроить мансардный этаж и сдавать его втридорога, вынужден был оплатить всем квартиросъемщикам номера в гостиницах или другое их временное жилье. И при этом не на одну или две ночи! Каждое помещение в отдельности, любую подсобку и клетку подвала, где хранились брикеты угля, надлежало освободить от вещей, вычистить и наглухо запечатать, чтоб не было доступа воздуха. А потом специальная фирма продезинфицировала все это, нехило полила химией, так что глаза болели, как от слезоточивого газа, а комнаты пришлось потом проветривать битых шесть месяцев, прежде чем там снова можно было дышать и не заработать рак. О том, чтоб жить в них, и речи быть не могло… Да-а. Это, конечно, влетело владельцу в копеечку. Ему теперь ни за что не выбраться из долгов. Ни боже мой.
