Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь
— А ты думаешь, что католики в Ла-Рошели не примут своих мер?
— Как же! — ответил Пьер презрительно. — Они строили новые стены и укрепляли старые в расчете дать отпор гугенотам, которые осадят их. — А гугеноты в городе посмеивались про себя, притворяясь, будто им крайне неприятно строить новые валы, за которыми впоследствии они же сами и будут укрываться от католиков. Видя все это, я собирался было удрать в леса, так как не имел охоты получить пулю в лоб ни от католика, ни от гугенота. Теперь, разумеется, другое дело. Вы гугенот, а значит и я тоже. В меня будут стрелять католики, и так как никто не желает, чтобы его застрелили, то я скоро возненавижу католиков и готов буду устроить им всякую пакость, какую только вы пожелаете.
— И ты думаешь, Пьер, что в случае надобности можешь отнести поручение в город, даже если католики окружат его?
Пьер кивнул головой.
— Я никогда не видел осады, — сказал он, — и не знаю, как далеко стоят солдаты от стен города, но думаю, если кролик сможет проскочить мимо них, то и я сумею, а если нельзя будет пробраться по земле, то проберусь как-нибудь водою.
— Но это не входит в твои обязанности, Пьер, ты должен прислуживать мне, а в мое отсутствие заботиться о моих лошадях.
— Понимаю, сударь. Но бывают времена, когда придурковатый с виду парень может сослужить хорошую службу, в особенности, когда он не слишком дорожит своей шкурой. Если что вам понадобится, только скажите, все будет исполнено.
Через два дня утром отряд подъезжал к замку. Старый сержант, ехавший с двумя из своих людей несколько впереди, остановил коня и подъехал к Филиппу.
— В замке происходит что-то необычное, сударь, — сказал он. — Флаг поднят, а его не поднимали со времени смерти графа. Смотрите, там какие-то всадники снуют в воротах.
— Поедемте скорее, — ответил Филипп, и через десять минут они въезжали во двор замка.
Франсуа выбежал Филиппу навстречу.
— Как я рад, что ты приехал! — говорил он. — Я уже послал верхового тебе навстречу, чтобы поторопить тебя. Жребий наконец брошен. Вчера было собрание вождей гугенотов в доме адмирала Колиньи, и к моей матери прибыл вестник от моего кузена де ла Ну. Адмирал и Конде получили известия от одного друга при дворе, что на тайном заседании королевского совета решено заключить принца в темницу, Колиньи казнить, швейцарцев распределить между Парижем, Орлеаном и Пуатье, эдикт о веротерпимости отменить и употребить самые суровые меры, чтобы не допускать протестантских богослужений. Адмирал все еще стоял за необходимость помедлить, но брат его, д’Андело, доказывал, что если еще будем ждать, то всех вождей гугенотов посадят в тюрьмы, и сопротивление станет невозможным. Со времени последней войны и так уже более трех тысяч гугенотов умерло насильственною смертью, и невозможно допускать, чтобы это число бесконечно увеличивалось. К нему присоединилось большинство, и адмирал вынужден был уступить. Решено поднять восстание сразу во всей Франции двадцать девятого сентября. Нашей армии поручено рассеять швейцарцев, захватить в плен кардинала Лотарингского и затем просить короля о восстановлении нарушенных прав гугенотов, об удалении кардинала из королевского совета и о высылке всех иностранных войск из пределов государства. Как видишь, нам остаются только две недели на приготовления. Мы только что послали вестников ко всем нашим друзьям-гугенотам, чтобы они были готовы выступить со своими вассалами в поход в назначенный день.
— Зачем поднят на замке флаг, Франсуа? Это обращает внимание, — заметил Филипп.
— Сегодня день моего рождения, и все думают, что флаг поднят в честь этого дня, но на самом деле мы воспользовались этим предлогом и подняли флаг для того; чтобы созвать сегодня в замок всех наших друзей и вассалов.
В следующие затем дни в замке происходила необыкновенно оживленная деятельность. В замок то и дело приходили и уходили дворяне-гугеноты. Пятидесяти воинам, которым предстояло сопровождать Франсуа, был сделан смотр и выдано оружие, равно как и вассалам и их слугам, приходившим в замок. Хотя все эти люди оставались в неведении насчет предстоящих событий, они чувствовали, что приближается кризис, и суровые лица их были довольны.
Относительно похода было решено, что отряд Франсуа направится на соединение с адмиралом в Шатильон на Луэнге, где должны были собраться со своими отрядами все вожди гугенотов, а вместе с ними и де ла Ну.
Путь этот был бы весьма опасен, если бы католики узнали о готовящемся восстании, но тайна его была так хорошо сохранена, что французский двор, находившийся в то время в Мо, даже не подозревал, что ему грозит опасность. Правда, из Нидерландов дали знать о намерениях гугенотов, но это известие встретили недоверчиво, тем более, что шпион, посланный в Шатильон наблюдать за Колиньи, донес, что адмирал усердно занят наблюдением за сбором винограда.
Вечером 26 сентября отряд, состоявший из пятидесяти четырех солдат и телохранителей Франсуа и четырех воинов Филиппа, выстроился во дворе замка в полном вооружении, в кольчугах и шлемах, со знаменем Франсуа. Пастор совершил молебен, испросив у Бога благословение оружию гугенотов, а графиня сказала воинам горячую речь, увещевая их помнить, что они, протестанты, сражаются за право свободно молиться Богу.
Потом она нежно обняла сына и Филиппа, трубы скомандовали «на коней», и отряд выехал из ворот замка.
Молодые предводители вскоре сияли шлемы и отдали их своим слугам, ехавшим за ними.
— Кольчуга, может быть, и окажется полезной в битве, — сказал Филипп, — но теперь без нее было бы лучше.
— Согласен, — ответил Франсуа, — и если бы нам нужно было биться только с дворянами, вооруженными мечами, я стал бы сражаться без кольчуги; но против копейщиков приходится защищаться ею. Впрочем, я не чувствую ее тяжести теперь, когда освободился от шлема, который, вправду сказать, весьма тяжел.
Глава V
В походе
Отряд из предосторожности ехал только по ночам, днем останавливался на отдых где-нибудь в лесу и расставлял часовых, которые обязаны были задерживать всякого, кто приближался.
— Расскажи мне, Франсуа, — сказал Филипп на привале, — о твоем кузене де ла Ну, под начальством которого нам придется сражаться.
— Ему только тридцать шесть лет, — начал с энтузиазмом Франсуа, — но нет человека благороднее его среди французских дворян. Как тебе известно, он принадлежит к Бретанскому роду, одному из самых знаменитых в крае, и сродни Шатобрианам и Матиньонам. Уже мальчиком он прославился своими способностями в воинских упражнениях, хотя, как говорят, учился лениво и книг не любил. Когда он, по своему происхождению, попал ко двору Генриха II, им овладела страсть к чтению сочинений о войнах, и вскоре под начальством маршала Бриссона он участвовал в войне в Пьемонте.
Он очень добр, и это сказалось, например, в следующем: мать его до такой степени увлекалась игрой в карты, проигрывая состояние сына, что король назначил над ней опеку; но сын, воротившись из Пьемонта, попросил у короля как милости, чтобы опека была снята с матери. Вскоре после этого она умерла, и де ла Ну оставил двор и поселился в своих обширных владениях в Бретани. Случилось, что брат Колиньи, д’Андело, приехал к своей невесте в Бретань и привел с собой знаменитого проповедника Кормеля.
Проповеди этого священника обратили де ла Ну, которому было тогда двадцать семь лет, и многих других, в протестантство, хотя Бретань самая католическая провинция Франции. Нужно тебе сказать, что кузен был другом Гизов, и в числе других дворян назначен был сопровождать Марию Стюарт в Шотландию. В сражении при Дрё он очень помог адмиралу Колиньи вывести войско в порядке; но в то же время он горько оплакивал убийство Франсуа и Гиза, а последние четыре года принужден был оставаться в своих бретонских владениях. Он не сторонник войны, но, раз она началась, будет одним из главных предводителей, и я очень счастлив, что буду в его отряде.
После трех дней пути отряд переправился через Луару и, вступив в горную область, сделал привал.
— Теперь нужно дать коням отдохнуть целые сутки, — сказал Франсуа Филиппу, — до Шатильона на Луэнге, вероятно, миль двадцать, не более, но горная дорога чрезвычайно утомительна, а мы и так сделали уже три больших переезда. Приехать на место на измученных конях неудобно, да и спешить некуда, мы и так поспеем раньше других отрядов, без которых адмирал и Конде не могут начать военных действий. Боюсь, что многим отрядам будет нелегко добраться до них, не вызвав тревоги; тогда двор узнает все и успеет из Мо уехать в Париж.
Молодые друзья не догадывались, что то, чего боялся Франсуа, уже совершилось. При дворе узнали, что в милях двадцати от Мо собираются гугеноты. Тотчас же было послано за отрядом швейцарцев, к счастью для двора находившегося недалеко, и по прибытии его двор немедленно направился в Париж. Конде, предвидевший это, захватил было брод через Марну, но бороться с незначительными силами против швейцарцев, вооруженных длинными копьями, было невозможно, и после небольшой схватки Конде вынужден был отступить.
