Пятый крестовый поход - Сергей Евгеньевич Вишняков
Тем временем Данфельд, а за ним и Аль-Хафиз исчезли в пальмовой роще, к глубокому сожалению зрителей. На это и рассчитывал Данфельд. У седла его был приторочен походный мешок, а под ним барон спрятал арбалет – небольшой и поэтому очень удобный для ведения стрельбы с лошади. Барон как-то подобрал его после боя у одного мертвого воина и упорно тренировался во владении им. Арбалеты долгое время считались предательским оружием, ибо от него не уберегали никакие доспехи, а тем более применить его в дуэли было невозможно. Но здесь среди деревьев, когда никто не видит…
Данфельд не мучился угрызениями совести, не считал это бесчестьем, ибо для него эмир был просто язычником, с которым не нужно соблюдать правила рыцарской морали, опасным животным, которого надо непременно убить, не гнушаясь ничем. Сейчас он находился один на один с этим кровожадным зверем. Только пальмы да кустарники и высокие травы являлись свидетелями их поединка.
Данфельд остановил дестриера и, развернув его навстречу эмиру, выхватил из-под седельного мешка арбалет. Вложив болт, он прицелился в приближавшегося врага. Эмир подлетел, опуская секиру. Барон нажал на спусковой крючок арбалета. И тут же почувствовал, как секира скользнула по плечу, разорвала кольчугу, одежду и кожу до мяса. Но он не обратил тогда на это внимания. Взгляд его был прикован к выпадающему из седла эмиру, чье горло пронзил болт. Глаза сарацина страшно выпучились, а открытый рот был полон черной крови.
Данфельд спешился и перевязал свою рану. Она была неглубокой – Аль-Хафиз рубил, уже смертельно раненный. Затем барон вынул меч и, подойдя к бездыханному телу эмира, отрубил ему голову. Он ударил как можно ниже, отделяя вместе с головой и шею. Чтобы след меча закрыл собой дыру от болта. Когда это было сделано, Данфельд снял с эмира все его доспехи, взвалил на принадлежащего теперь ему арабского скакуна, положил в мешок и арбалет, и счастливый болт и не спеша поехал обратно в лагерь, горячо благодаря Господа за дарованную победу.
Как только из-за деревьев показался всадник, все стали напряженно всматриваться – кто он. Крик ярости и разочарования вырвался из глоток сарацин. Крик изумления и радости – в рядах крестоносцев. Штернберг первым помчался навстречу другу, чтобы поздравить его. За ним устремились Кассель, Иштван Янош и Ганс Рихтер.
В этот день Данфельд едва не задохнулся от объятий и чуть было совсем не впал в грех гордыни. Ибо его поздравили, кроме бессчетного множества крестоносцев, сам Жан де Бриенн – король Иерусалимский, легат Пелагий, обещавший рассказать о его подвиге папе римскому, Вильгельм Голландский, магистр госпитальеров и Пере де Монтегаудо, во всеуслышание сожалевший, что славного барона фон Данфельда нет в рядах тамплиеров. Генрих фон Зальца – магистр тевтонцев, не присутствовавший на поединках, тоже прислал барону свои поздравления.
В течение недели, ежедневно, крестоносцы толпами приходили к шатру Данфельда полюбоваться искусством арабских оружейников, так как барон выставил доспехи поверженного Аль-Хафиза на всеобщее обозрение. Сам он находился постоянно рядом, бдительно следя за своим сокровищем и принимая бесконечные поздравления и слова восхищения. В голосе его во время разговора с друзьями стали все больше проскальзывать нотки высокомерия, хотя сам Данфельд этого и не замечал.
Но однажды ночью Штернберг подошел к барону и шепнул на ухо, указывая на прореху в вороте кольчуги, которую неопытный глаз мог принять за вырез для красоты:
– Друг мой, ты говорил, что убил нечестивца мечом, отрубив ему голову, но вот это не что иное, как след арбалетного болта. Так что прими мой совет – будь скромнее, герой, и убери доспехи, пока, кто-нибудь еще не заметил твоего подвига.
Улыбка мгновенно слетела с уст Данфельда, и он, с досадой посмотрев вслед удаляющемуся графу, к великому сожалению крестоносцев, убрал в шатер кольчугу и оружие эмира Абу Зайнан Аль-Хафиза.
Глава четырнадцатая. Город мертвых
Уставшие от бесконечных нападений врага, крестоносцы, вопреки запрету Жана де Бриенна, решили сами раз и навсегда покончить с этим осиным гнездом – лагерем султана Аль-Камиля – и 29 августа атаковали его. Войско двигалось между озером Менсал и рекой. Было жарко. Солнце палило, как в преисподней. Многие крестоносцы просили кардинала Пелагия, возглавляющего войско, отдохнуть, но надменный легат, сам поливаясь водой и употребляя ее в несметных количествах, требовал от воинов стойкости и упорства. Он не разрешил сделать привал и все подгонял и подгонял крестоносцев идти вперед. Наконец пехота не выдержала. Изжариваясь в доспехах, изнывая от жажды, пехотинцы совсем пали духом, остановились, а потом стали отступать. Некоторые попали под ноги лошадям, упали и задохнулись под тяжестью собственных доспехов, в клубах густой пыли, не в силах подняться от усталости. Все это происходило на виду у сарацин, ибо крестоносцы уже приблизились к лагерю. Вначале, испуганные большой численностью христиан, арабы начали спешно сворачивать лагерь, но, видя замешательство противника, воспользовались им и смело атаковали. Несколько знатных баронов и епископов, а также тридцать три тамплиера попали в плен. Кроме того, с поля боя сарацины принесли султану пятьсот голов убитых христиан. Среди них была голова маршала госпитальеров и многих братьев этого ордена.
После этого султан через одного из пленных попытался еще раз договориться с крестоносцами, предлагая те же условия, что и в начале лета. А кроме того – восстановить собственными силами все крепости, разрушенные по его приказу, и передать их христианам. Но упрямый и непреклонный кардинал Пелагий ни на шаг не хотел отступать от своих принципов. Несмотря на поражение, он твердо верил, что осада Дамиетты близится к концу. Все больше ходило слухов о скором прибытии императора Фридриха II, а значит, нельзя было уступать султану. Идея захвата Египта и наступления дальше на Восток все сильнее укоренялась в мозгу папского легата. Послы Аль-Камиля вновь вернулись к своему государю ни с чем.
Но султан не стал ждать, когда придет германский император и поставит
