И больше никаких парадов - Форд Мэдокс Форд
Она отвела от него взгляд.
– Вы чуть было не отключились, сэр! – весело закричал Коули. – У вас закрылись глаза… – Потом склонился к Сильвии и поднял бокал шампанского. – Вы уж простите капитана, мадам, – сказал он, – прошлой ночью ему даже прилечь не удалось… И не в последнюю очередь по моей вине… А он повел себя так любезно… Знаете, мэм, на этом свете не так много того, чего я не сделал бы ради капитана…
Коули выпил шампанское и пустился в объяснения:
– Вы, мэм, этого, может, не знаете, но сегодня для меня великий день… А вы с капитаном превратили его в величайший во всей моей жизни…
Ну да, сегодня в четыре утра во всем этом городе, то ли Руане, то ли Руине, не было человека несчастнее его… А вот теперь… Он вынужден ей признаться, что страдает от одной злосчастной, даже злополучной хвори… Из числа тех, что способны испортить любой праздник… Но сегодняшний день он обязан отметить… Только не там, где пирует сержант-майор Леду с большинством его старых товарищей… Пойти туда он просто не осмеливается.
– Не осмеливаюсь! – в заключение своих слов сказал он. – Не осмеливаюсь, и все… Так что в этот самый момент я мог бы сидеть в стылом, промозглом лагере… Но ради вас и капитана… Подумать только, в стылом, промозглом лагере… Прошу простить меня, мэм…
Сильвия вдруг почувствовала, что у нее дрогнули веки, и сказала:
– Я и сама могла сейчас оказаться в стылом, промозглом лагере… если бы не отдала себя на милость капитана!.. Знаете, так получилось, что все это время я провела как раз в Беркенхеде… И уехала оттуда лишь три недели назад… Странно, что вы его упомянули… Это послужило своего рода знаком… но вы не католик! Это вряд ли совпадение…
Она вся дрожала. Затем неловкими пальцами открыла небольшое зеркальце пудреницы из тонкого, чеканного золота, украшенной небольшим голубым камешком, который напоминал незабудку, вкрапленную посреди искусной, расходящейся концентрическими кругами резьбы… Эту вещицу ей подарил Дрейк, вполне возможно, отец Майкла… Она стала его самым первым подарком. Сегодня Сильвия захватила ее, желая бросить Титженсу вызов. Ей казалось, что он ее недолюбливает… «Эта чертова пудреница может оказаться дурным предзнаменованием… – сказала она себе, затаив дыхание. – Дрейк был первым мужчиной, когда-либо… Животное, обдающее тебя своим жарким дыханием!..» Ее лицо в крохотном зеркальце выглядело белым как мел… Она напоминала… Она напоминала… На ней было золотистое парчовое платье… Она отрывисто дышала, стиснув два ряда белых зубов… Таким же белым, как они, было и ее лицо… И… Да! И губы тоже! Почти… Как выглядело ее лицо?.. В часовне Беркенхедского монастыря была гробница из одного гипса… «Он чуть не потерял сознание… А сейчас его чуть не теряю я… Что, черт возьми, между нами происходит?! А если и правда хлопнуться в обморок… Но ведь от этого его проклятое, одеревеневшее лицо даже не оживится!..»
Сильвия перегнулась через стол и похлопала бывшего сержант-майора по поросшей черными волосками руке:
– Я уверена, – сказала она, – что вы хороший человек…
Миссис Титженс даже не пыталась сдерживать подступившие к глазам слезы. В ее голове все крутилась фраза: «В промозглом, стылом лагере»…
– Я рада, что капитан, как вы его называете, не бросил вас в том промозглом, стылом лагере… Вы ведь преданны ему, не так ли?.. Есть и такие, которых он все же оставляет… Там… В промозглом, стылом лагере… В наказание, понимаете…
– Да, у нас действительно есть немало таких, кому нельзя покидать расположение части… – ответил бывший сержант-майор, тоже со слезами на глазах.
– О да! – воскликнула она. – Таких действительно немало!.. В том числе и женщин… Ведь среди них наверняка есть и женщины, да?..
– Наверное… – ответил сержант-майор. – Я не знаю… Говорят, что дисциплина женщин ничем не отличается от нашей… У них тоже все расписано по часам!
– А вам известно, что говорят о капитане? – спросила Сильвия.
А про себя подумала: «Господи, молю Тебя, сделай так, чтобы этому идиотскому чурбану нравилось сидеть здесь и слушать наш разговор… Матерь Божья, Пресвятая Богородица, сделай так, чтобы он овладел мной… Еще до полуночи. Даже до одиннадцати часов… Как только всему этому придет конец… Впрочем, нет, он вполне достойный, маленький человек… Пресвятая Богородица!»
– Так вам известно, что говорят о капитане?.. Я слышала, что самый состоятельный во всей Англии банкир сказал о нем, что…
Сержант-майор вытаращил глаза и спросил:
– Вы знакомы с самым состоятельным в Англии банкиром?.. Хотя да, мы здесь всегда знали, что у капитана обширные связи в самых верхах…
– Говорят, что он всегда помогает другим… – продолжала Сильвия.
«Пресвятая Дева Мария! Матерь Божья! Он же мой муж… Это не грех… Еще до полуночи… Господи, пошли мне хоть какой-то знак… Или хотя бы… до окончания боевых действий… Если пошлешь мне знак, я смогу подождать…»
– Он помогал добродетельным шотландским студенткам и разорившимся мелким дворянам… Помогал женщинам, уличенным в супружеской измене… Всем… Помогал как… Впрочем, вы и сами знаете, как кто… Его вполне можно считать примером для подражания.
«Будь он проклят!.. – думала Сильвия. – Надеюсь, мои слова ему нравятся… Вы только посмотрите на него: такое ощущение, что его заботит только эта чертова утка, которую он с такой жадностью в себя запихивает…»
– Сколько раз я слышала, что он спасал других, но не смог спасти себя… – вслух продолжала она.
Бывший сержант-майор окинул ее самым серьезным взглядом и произнес:
– Вот как раз этого, мэм, мы о капитане сказать не можем… Полагаю, эти слова были высказаны в адрес нашего Избавителя. Но мы уже говорили, что если на свете найдется бедолага, которому капитан сможет помочь, он обязательно ему поможет… Так или иначе, но штаб все равно без конца налагает на наше подразделение суровые взыскания…
Сильвия вдруг расхохоталась… А когда ее разобрал смех, вспомнила гипсовую гробницу в монашеской часовне в Беркенхеде, представшeй ее взору. Там была похоронена преподобная миссис Тремейн-Уорлок… Говорили, что в молодости она немало грешила… А муж потом ее так и не простил… Так говорили монашки…
– Всего лишь знак… – вслух произнесла она.
А про себя подумала: «Святая Богоматерь!.. Ты послала мне это испытание… Но если сама не могла назвать отца своего ребенка, то я могу назвать сразу двоих… Меня одолевает безумие… Нас с ним, его и меня, одолевает безумие…»
Она подумала, что ее щеки в этот момент зарделись ярким румянцем. И еще подумала, что происходящее очень
