Гор Видал - Сотворение мира

Я сидел на стуле позади учителя, который хоть и принадлежал к касте торговцев, но был очень религиозен.

— Я последователь Гаутамы, — торжественно объявил он мне при встрече. — Мы зовем его просветленным, или Буддой.

Ученики показались мне любознательными, вежливыми, застенчивыми. Их очень интересовала география. Где именно находится Персия? Сколько семей живет в Сузах? Индийцы измеряют население не количеством свободных граждан, а числом домашних хозяйств. В то время в Варанаси жило сорок тысяч семей, или около двухсот тысяч человек, не считая иностранцев и местных неарийцев.

Я немного рассказал о Мудром Господе. Мальчики, похоже, заинтересовались. Я повторил рассказ в суровом стиле, характерном для проповедей моего деда. Поскольку индийцы признают всех богов, им оказалось легко принять и идею единого бога. Они даже допускают такую возможность, что никакого творца не было вообще, а арийские боги суть природные силы сверхчеловеческих существ, которые угаснут, когда цикл творения должным образом завершится и, как они считают, начнется новый цикл.

Я понимаю, что этот недостаток определенности в божестве и привел к внезапному расцвету такого множества теорий о сотворении мира. Сначала я безнадежно запутался. Меня воспитывали в вере, что Мудрый Господь заключает в себе все, и я был готов в споре уничтожить любого, кто отрицает истину, как ее понимал Зороастр. Но никто из индийцев ее не отрицал. Все признавали Ахурамазду Мудрым Господом. Они даже признавали, что их собственные божества Варуна, Митра, Рудра для нас демоны.

— Все развивается, все изменяется, — сказал молодой учитель, когда урок закончился.

Он уговорил меня посетить за городом Олений парк. Друг купца предоставил нам колесницу с четверкой лошадей, и мы с комфортом проехали по Варанаси. Как многие очень древние города, он тоже застраивался без всякого плана, и я не встретил ни одной прямой улицы. Город как бы жмется к реке. Многие дома имеют четыре, а то и пять этажей и вот-вот рухнут. День и ночь в узких извилистых улочках толкутся люди, скот, повозки, слоны. Никаких храмов или общественных зданий, представляющих хоть какой-то интерес, я в Варанаси не увидел. Резиденция наместника — это простой дом, чуть побольше соседних. Храмы маленькие, закоптелые, и в них воняет ги.

В Оленьем парке, насколько я мог судить, никаких оленей не водилось. Это просто прекрасный, буйно заросший зеленью парк, полный необычных цветов и еще более необычных деревьев. Простые люди могут пользоваться парком в свое удовольствие, что они и делают. Люди сидят под деревьями, едят, играют, слушают профессиональных рассказчиков, а порой и мудрецов.

Благодаря четырем месяцам дождей парк зеленеет так ярко, что у меня заслезились глаза. Подозреваю, с тех пор мои глаза каким-то образом сохранили повышенную чувствительность, что и привело меня к слепоте.

— Вот здесь сидел Гаутама, когда впервые пришел в Варанаси.

Молодой учитель показал мне ничем не примечательное дерево, отличающееся от остальных только тем, что никто к нему не подходил, разве что поглазеть, как мы.

— Кто? — Признаться, я уже успел забыть имя, услышанное часом раньше.

— Гаутама. Мы называем его Будда.

— Ах да! Ваш учитель.

— Да, наш учитель. — Мой собеседник придерживался сухих фактов. — Под этим деревом ботхи он достиг просветления. И стал Буддой.

Я слушал меньше чем вполуха. Сиддхартха Гаутама со своим просветлением не вызвал у меня интереса. Но я заинтересовался тем фактом, что царь Бимбисара — буддист, и, помнится, подумал: ага, это такой же буддист, как Дарий — зороастриец. Цари всегда следуют популярной религии.

Прощаясь с молодым человеком, я сказал ему, что отправляюсь в Раджагриху.

— Значит, вы идете по стопам Будды, — совершенно серьезно ответил он. — Когда дожди кончились, Будда покинул этот парк и отправился на восток, в Раджагриху, как и вы. И его принял царь Бимбисара, как примет вас.

— Но на этом сходство и заканчивается.

— Или начинается. Кто знает, когда и как придет просветление?

Этот вопрос остался без ответа. Как и греки, индийцы более горазды задавать вопросы, чем отвечать на них.

4

Пышной процессией персидское посольство выехало из Варанаси. Обычно путешественники спускаются по Гангу на лодках до Паталипутры, где высаживаются и продолжают путь по суше до Раджагрихи. Но поскольку воды Ганга все еще не вошли в свое русло, Варшакара уговорил нас ехать на слонах.

Через день или два качки, сравнимой разве что с морской болезнью, не только привыкаешь к такому виду передвижения, но и начинаешь любить само животное. Не удивлюсь, если выяснится, что слоны умнее людей. В конце концов, голова у них больше нашей, а то, что они не говорят, можно отнести к их достоинствам.

Когда у нас прохладная осень, у жителей Гангской равнины жаркий и изобилующий бурями сезон. Но вот дожди постепенно утихают, влажный воздух прямо-таки загустевает от жары, и чувствуешь себя так, будто плаваешь в воде. Странные, покрытые перьями деревья напоминают морской папоротник, а ярко расцвеченные птицы мелькают средь их ветвей, как рыбы.

Дорога в Раджагриху никуда не годится. Когда я поделился этим наблюдением с Варшакарой, он удивился:

— Это одна из лучших дорог, досточтимый посол, — и засмеялся, чуть не забрызгав меня красной слюной. — Будь дороги лучше, каждый день по ним на нас шли бы войска.

Загадочная фраза, если не сказать больше. Коль Магадха — самая мощная держава в Индии, никакое войско не посмеет напасть на нее. Если только этот царедворец не хотел польстить Дарию. Хотя часто я с трудом понимал, что он говорит, сам Варшакара не представлял для меня загадки. Это был безжалостный человек с непомерным честолюбием, способный на все ради усиления Магадан. Он бы пошел и… Впрочем, всему свой черед.

На меня произвело большое впечатление богатство так называемой Великой равнины. Ежегодно там собирают два урожая: один зимой, в еще довольно сносное время года, а второй — во время летнего солнцестояния. Сразу после летней страды сажают рис и просо, и засеянные поля показались мне желто-зелеными коврами, покрывающими плоскую равнину. Народу здесь не требуется особых усилий, чтобы прокормить себя. По сути дела, если бы не стояло задачи кормить еще и большие города, индийские крестьяне могли бы не работать. Плоды и орехи, домашняя птица, тысячи видов речной рыбы в состоянии обеспечить самое разнообразное питание.

Но города требуют развития сельского хозяйства. В итоге многочисленные стада арийских завоевателей намеренно сокращаются, поскольку пастбища превращают в поля, и многие спорят о переменах в жизни народа.

— Что такое арий без коровы? — вопрошают брахманы и, разумеется, не ждут ответа.

Сразу за лесами и джунглями на востоке от Варанаси появляется множество деревень. Каждое поселение огорожено шатким частоколом — не для отражения вражеского войска, а для защиты скота и детей от тигров и прочих хищников. В центре каждого из этих разбросанных поселков располагается постоялый двор, где путники могут бесплатно переночевать на полу и почти бесплатно пообедать.

Я удивился, узнав, что большинство индийских крестьян — свободные и в каждой деревне есть свой выборный совет. Им, конечно, приходится платить подати всякому, кто окажется их владыкой, но кое-что и остается. Без сомнения, это объясняет высокую продуктивность индийской деревни. Ведь каждый землевладелец в мире знает: наемный работник или раб производит ровно половину того, что снимает свободный человек со своей земли, которую возделывает сам. Очевидно, индийская сельскохозяйственная система — древний, первобытный пережиток.

Дорога из Варанаси в Раджагриху заняла две недели. Мы ехали медленно. Если бы не дневная жара, путешествие было бы вполне приятным. Каждую ночь для меня и Варшакары разбивали шатры, а остальные ночевали на постоялых дворах в ближайшей деревне или прямо под открытым небом.

Каждый вечер я окуривал свой шатер едким дымом, чтобы отогнать насекомых, пьющих кровь у спящих. И еще одна проблема — индийские змеи. Их не прогонишь ни дымом, ни заклинаниями, и Варшакара дал мне маленького пушистого зверька, пожирающего змей. Таких зверьков называют мангустами. Если посадить мангусту на цепь у кровати, ни одна змея не нарушит твой сон.

Вечера стояли тихие. Мы с Каракой записывали все увиденное и услышанное за день. Мы также следили за составлением карт, поскольку карта Сцилакса оказалась столь же неточной в отношении внутренней части Индии, сколь точна она была для побережья. Потом, когда устанавливали шатры, я обычно ужинал с Варшакарой. Он так же интересовал меня, как и я его. Мы неизбежно много лгали друг другу, но я выловил и много полезных сведений об экзотическом мире, в котором оказался. Мы полулежали на диванах — это нечто вроде греческого ложа, но обшито материей, и сверху лежат подушки. У каждого дивана обязательно плевательница — индийцы постоянно жуют какие-нибудь наркотические листья.