Анита Диамант - День после ночи
Теди коснулась пальцем колючей проволоки, повернулась к Леони и задумчиво проговорила:
– Помнишь ту женщину в Атлите, которая впала в истерику, когда увидела такой забор? Только здесь он для того, чтобы нас защищать. Как шипы на розе.
– Шипы на розе? – переспросила Леони. – Не знала, что ты у нас поэт.
– Это не я. Я-то как раз очень приземленная. Вот моя сестра, она... – Теди запнулась. Впервые она заговорила о погибшей сестре.
Леони осторожно отвела палец Теди от проволоки.
– Ничего, зато у тебя нос, как у поэта.
– Что ты хочешь этим сказать? – вспыхнула Теди, но Леони засмеялась и легонько щелкнула ее по носу: – А как пахнет шутка?
Теди невольно рассмеялась.
– Пахнет обычно шутник. А если пахнет шутка, значит, она грязная.
Леони расхохоталась, Теди вслед за ней.
– Хватит вам! – прошипела Шендл, испугавшись, что солдаты могут решить, будто девушки смеются над ними.
Она оттащила подруг от забора, но Леони и Теди все тряслись от сдавленного хохота.
– Сумасшедшие, – улыбнулась Нина, провожая их взглядом. Затем посмотрела на солдат, которые вовсю ухмылялись. – И, похоже, это заразно.
Шендл пожала плечами. Ей-то было совсем не смешно.
– Ну, как тебе здесь? – спросила Нина.
– Красота! – искренне ответила Шендл. – Я никогда так высоко в горах не была.
– Мы всем рассказываем, что у нас тут маленькая Швейцария, – сказала Нина. – Только имей в виду, пение йодлем строго запрещено.
– Спасибо, я запомню, – серьезно пообещала Шендл.
– Господи, я же шучу! – Нина пихнула в бок. – Твои подружки не потеряли чувства юмора. И тебе не следует.
Шендл нахмурилась и, ничего не ответив, двинулась навстречу появившимся Зоре, Якобу и Эсфири. Якоб энергично тянул мать за руку. Ему здесь явно нравилось. Заметив на спортивной площадке мальчишек, он тут же кинулся туда, но через минуту вернулся.
– Как будет на иврите место, где мы были? – нетерпеливо спросил он. – Атлит – это что?
Шендл едва не выпалила «тюрьма», но вовремя осеклась.
– Скажи им, что это такой центр для иммигрантов.
– О'кей, – ответил он по-английски, щеголяя новым для него словечком.
Британцы все торчали на солнцепеке, обливаясь потом. Жители кибуца тоже неь расходились, сердито поглядывали на них и обсуждали, что делать дальше. Шендл недоумевала, почему никто не уберет детей от греха подальше.
Время тянулось медленно. Ситуация окончательно зашла в тупик. В толпе мало-помалу нарастал гул. Даже в бойцах, что развалились под соснами на складных стульях, угадывалось напряжение. Все напоминало затишье перед бурей.
Но вместо раскатов грома вдруг раздалось пение: «Не сиди под яблоней с другим». Все разом обернулись и увидели, как из глубины кибуца весело бежит мальчишка в запыленной школьной форме.
– Привет всем! – весело крикнул он.
От расслабленности бойцов вмиг и следа не осталось. Они окружили мальчика.
– Ты откуда взялся?
– Из Хайфы. Про осаду Бейт-Орена уже весь город знает. Я как услыхал, что здесь у вас творится, плюнул на школу и на попутке к вам. У вас там дыра в заборе за конюшней, все про нее знают. А остальные где? Я думал, тут уж толпа собралась...
– Ничего, скоро нас тут столько будет, что эти козлы до старости будут гадать, кто беженец, кто местный, а кто из Хайфы.
Шендл увидела, как схлынуло напряжение. Интересно, заметили это британцы?
Через полчаса тридцать или сорок студентов – юношей и девушек – появились из глубины кибуца и присоединились к стоящим вдоль забора. Некоторые пришли пешком, через перевал, но большинство приехали на автомобилях и грузовиках, высадившись в ближнем лесу.
Следом прибыли рабочие с ближайшего завода, одетые в комбинезоны, – вразвалочку прошлись по территории, будто у них законный обеденный перерыв, похлопывая мужчин по спинам и громко приветствуя корешей, все прибывавших и прибывавших. Каждую новую группу встречали все громче и веселее. Когда из воздуха, подобно миражу, материализовалась группа медсестер в белоснежных халатах, кибуц огласили овации.
К часу дня Шендл насчитала сотен пять демонстрантов – и народ все прибавлялся. Молодые люди выкрикивали оскорбления в адрес солдат, делали неприличные жесты. Школьники затеяли игру в футбол. Несколько мужчин поставили под деревьями стол, завязалось карточное сражение, а вскоре по рукам загуляла и бутылка.
– Теперь они ни черта не сделают, – заявил один человек в засаленном комбинезоне.
– Не надо себя обманывать. Они на все способны, – возразил ему какой-то парень. Сняв пиджак и галстук, он закатал рукава рубашки. Потом перетасовал карты и добавил: – Посмотри, что они творят с иммигрантами. Слезоточивым газом травят, на кораблях избивают. А потом еще загоняют в концлагерь! И не говори мне больше о британцах!
– Да не пойдут они на конфликт. Слишком много гражданских, женщин, детей...
– Больно ты хорошо о них думаешь.
– Не в этом дело. Это же политика, просто и ясно. Не захотят они злить американцев. Им без янки никуда. Кто будет Лондон восстанавливать?
Теди и Леони не понимали и половины его беглой скороговорки на иврите, но Шендл и Зора напряженно вслушивались.
– И что ты думаешь? – спросила Зора.
– Не знаю, – призналась Шендл. – Но мне кажется, что если бы назревала драка, она бы давно уже началась.
– И все-таки лучше увести детей подальше.
Шендл собиралась с ней согласиться, но тут к главным воротом подкатил автобус, набитый студентами и рабочими, во все горло распевавшими «Интернационал». Высыпав из автобуса, они выстроились в длинную шеренгу, прямо напротив шеренги британских солдат.
– Похоже, пока что мы в безопасности, – заметила Шендл.
Противостояние закончилось в середине дня — тихо и буднично. Солдаты погрузились обратно на грузовики и укатили, а следом за ними – офицеры на своей черной машине. Их отъезд сопровождали оглушительный свист и выкрики – столь громкие, что переполошились ф окрестные птицы, и их встревоженный щебет долго еще звенел как оскорбительное «валите откуда приехали».
Лишь только последний автомобиль исчез за поворотом, ворота распахнулись, и толпа хлынула внутрь лагеря.
Мужчины пожимали друг другу руки, обнимались, хлопали по плечам. Девушки целовались и смеялись. Это был День Победы, Новый год, пришествие Мессии.
Кто-то сипло, почти шепотом запел: «Наступает новый день, шире круг, друзья». Песню вмиг подхватили все. Никто не остался в стороне. Теди и Зора затащили упирающуюся Леони в хоровод, Якоб потянул Эсфирь, которая танцевала свою первую хору – хохоча и вскидывая ноги не ниже прочих.
Шендл вместе со всеми мчалась по кругу. Ее сердце отстукивало на иврите: я здесь, я здесь, я здесь.
Они танцевали до головокружения и пели до хрипоты и не остановились бы, если бы бойцы не остановили веселье.
– Пора возвращаться, пока не стемнело!
Некоторые из студентов проигнорировали транспорт: «Пешком доберемся!» Молодым людям явно хотелось продлить удовольствие от своего триумфа. Остальные же заполнили автобусы и грузовики – этим не терпелось похвастаться дома, как они уложили на лопатки саму Империю.
Среди провожавших были и беглецы из Атлита, оставшиеся в Бейт-Орене. Матери высоко поднимали детей и повторяли слова благодарности. И громче всех кричала Зора:
– Тода раба!
Поймав удивленный взгляд Теди, Зора сказала:
– Понимаешь, «тода раба» означает не просто «спасибо». А огромное, безмерное. Тысяча благодарностей. «Спасибо» во вселенском масштабе.
Теди рассмеялась:
– Благодарю вас, профессор.
Шендл и Леони надумали до ужина прогуляться по территории кибуца. Они медленно шли рука об руку – Леони быстрее не могла.
– Мы с тобой как две старушки, – заметила Леони, вспоминая любимую сказку Шендл про их будущую жизнь по соседству.
– Точно, – согласилась Шендл, а себя спросила, суждено ли им когда-нибудь вместе прогуляться по бульварам Тель-Авива.
Их задумчивость нарушило короткое мельканье.
– Слышала? – встрепенулась Шендл. – Похоже, это оттуда. Идем!
И она убежала. Леони захромала следом. Подругу она нашла в загоне, та поглаживала маленькую белую козочку.
– Никогда не видела тебя такой счастливой, – сказала Леони.
– Сама не знаю, что такого особенного в козах. – Шендл засмеялась. – С детства люблю их даже больше, чем собак. Хочешь погладить?
Леони поморщилась:
– Она, конечно, очень милая, но не хочу.
Шендл чмокнула козочку в нос и вышла из загона.
– А знаешь, похоже, я в себя приходить начинаю, – застенчиво призналась она на обратном пути. – Утром в лесу мне вообще жить не хотелось. Но теперь... Надежда вдруг появилась. А ты? Ты разве не рада, что мы наконец выбрались из этого поганого Атлита?
