А. Сахаров (редактор) - Александр III
Александр Александрович печально покачал головой:
– Нет. Я знал, что вы действительно сделали всё, что могли.
Лорис-Меликов большим фуляром[123] вытер вспотевшее лицо.
– Я полагаю, что в настоящее время в отношении к злодеям нужно принять самые энергические меры. Но вместе с тем я убеждён, что относительно всего остального населения империи правительство не должно останавливаться на пути предпринятых реформ. По окончании сенаторской ревизии нам предстоит издание весьма важных законодательных мер. Необходимо, чтобы меры эти соображены были как можно более тщательнее для того, чтобы они оказались полезными в практическом применении. Затем не менее важно, чтобы на стороне правительства были все благомыслящие люди. Предлагаемая теперь мера может много этому способствовать. В настоящую минуту она вполне удовлетворит и успокоит общество. Но если мы будем медлить, то упустим время! Через три месяца нынешние, в сущности, весьма скромные предложения наши окажутся, по всей вероятности, уже запоздалыми…
Наконец очередь дошла до Победоносцева. Бледный как полотно, он не мог начать сразу и, казалось, задыхался от волнения, глотая воздух, но затем заговорил прерывающимся голосом, словно заклиная государя:
– Ваше величество! По долгу присяги и совести я обязан высказать вам всё, что у меня на душе. Я нахожусь не только в смущении, но и в отчаянии. Как в прежние времена перед гибелью Польши говорили: «Finis Poloniae»[124], так теперь едва ли не приходится сказать и нам: «Finis Russsiae»[125]. При соображении проекта, предлагаемого на утверждение ваше, сжимается сердце. В этом проекте слышится фальшь. Скажу более: он дышит фальшью…
Победоносцев как бы гипнотизировал государя, глядя на него в упор сквозь стёкла очков и говоря всё громче и громче:
– Нам говорят, что для лучшей разработки законодательных проектов нужно приглашать людей, знающих народную жизнь, нужно выслушивать экспертов. Против этого я ничего не сказал бы, если б хотели сделать только это. Эксперты вызывались и в прежние времена. Но не так, как предлагается теперь. Нет, в России хотят ввести конституцию! И если не сразу, то, по крайней мере, сделать к ней первый шаг. А что такое конституция? Ответ на этот вопрос даёт нам Западная Европа. Конституции, там существующие, суть орудие всякой неправды, орудие всяких интриг. Примеров этому множество. И даже в настоящее время мы видим во Франции охватившую всё государство борьбу, имеющую целью не действительное благо народа или усовершенствование законов, а изменение порядка выборов для доставления торжества честолюбцу Гамбетте[126], помышляющему сделаться диктатором государства. Вот к чему может вести конституция!..
– Кажется, день сменяется ночью, – по-французски сказал Набоков Абазе.
– Нам говорят, – заклинал Победоносцев, – что нужно справляться с мнением страны через посредство её представителей. Но разве те люди, которые явятся сюда для соображения законодательных проектов, будут действительными выразителями мнения народного? Я уверяю, что нет. Они будут выражать только своё личное мнение и взгляды…
– Я думаю то же, – отозвался император. – В Дании мне не раз говорили министры, что депутаты, заседающие в палате, не могут считаться выразителями действительных народных потребностей.
– И эту фальшь по иноземному образцу, – подхватил Победоносцев, – для нас непригодную, хотят, к нашему несчастью, к нашей погибели, ввести и у нас. Россия была сильна благодаря самодержавию, благодаря неограниченному взаимному доверию и тесной связи между народом и его царём. Такая связь русского царя с народом есть неоценённое благо. Народ наш есть хранитель всех наших доблестей и добрых наших качеств. Многому у него можно научиться! Так называемые представители земства только разобщают царя с народом! Между тем правительство должно радеть о народе. Оно должно познать действительные его нужды! Должно помогать ему справляться с безысходною, часто нуждой. Вот удел, к достижению которого нужно стремиться, вот истинная задача нового царствования!..
– Право, брошу всё и уеду на Ривьеру, – тихо проговорил Набоков, чистя ногти батистовым платочком.
– А вместо того, – почти кричал Победоносцев, – предлагают устроить нам – что же? Говорильню вроде французских etats generaux[127][128]! Мы и без того страдаем от говорилен, которые под влиянием негодных, ничего не стоящих журналов только разжигают народные страсти. Благодаря пустым болтунам что сделалось с высокими предначертаниями покойного незабвенного государя, принявшего под конец своего царствования мученический венец? К чему привела великая святая мысль освобождения крестьян? К тому, что дана им свобода, но не устроено над ними надлежащей власти, без которой не может обойтись масса тёмных людей. Мало того, открыты повсюду кабаки! Бедный народ, предоставленный самому себе и оставшийся без всякого о нём попечения, стал пить и лениться к работе, а потому стал несчастной жертвой целовальников, кулаков, жидов и всяких ростовщиков!..
Государь Александр Александрович согласно кивал головой.
– Затем открыты были, – торжествовал Победоносцев, – земские и городские общественные учреждения. Говорильни, в которых не занимаются действительным делом, а разглагольствуют вкривь и вкось о самых важных государственных вопросах, вовсе не подлежащих ведению говорящих. И кто же разглагольствует, кто орудует в этих говорильнях? Люди негодные, безнравственные, между которыми видное положение занимают лица, не живущие со своим семейством, предающиеся разврату, помышляющие лишь о личной выгоде, ищущие популярности и вносящие во всё всякую смуту! Потом открылись новые судебные учреждения – новые говорильни, говорильни адвокатов, благодаря которым самые ужасные преступления – несомненные убийства и другие тяжкие злодейства – остаются безнаказанными! Дали, наконец, свободу печати, этой самой ужасной говорильне, которая во все концы необъятной русской земли, на тысячи и десятки тысяч вёрст, разносит хулу и порицание на власть, посевает между людьми мирными, честными семена раздора и неудовольствия, разжигает страсти, побуждает народ к самым вопиющим беззакониям!..
Победоносцев потряс указательным перстом.
– И когда, государь, предлагают вам учредить, по иноземному образцу, новую, вер-хов-ну-ю, – он раздельно произнёс это слово, – говорильню!.. Теперь, когда прошло лишь несколько дней после совершения самого ужасного злодеяния, никогда не бывшего на Руси! Когда по ту сторону Невы – рукой подать отсюда, – лежит в Петропавловском соборе не погребённый ещё прах благодушного русского царя, который среди белого дня растерзан русскими же людьми! Я не буду говорить о вине злодеев, совершивших это ужасающее, беспримерное в истории преступление! Но и все мы, от первого до последнего, должны каяться в том, что так легко смотрели на постоянно повторявшиеся покушения на жизнь нашего общего благодетеля! Мы, в бездеятельности и апатии нашей, не сумели сохранить праведника! На нас всех лежит клеймо несмываемого позора, павшего на русскую землю! Все мы должны каяться!
Император огромной ладонью прикрыл сразу вспухшие от слёз глаза:
– Сущая правда… Все мы виноваты… Я первый обвиняю себя…
Победоносцев торжествующе оглядел собравшихся и заключил:
– В такое ужасное время, государь, надобно думать не об учреждении новой говорильни, в которой произносились бы новые растлевающие речи, а о деле. Нужно действовать!
Речь обер-прокурора Священного Синода произвела на многих, и в особенности на императора, очень сильное впечатление. Понимая это, министр финансов Абаза снова попросил слова.
– Ваше величество! – сдавленным голосом сказал он. – Константин Петрович, в сущности, выдвинул обвинительный акт против царствования того самого государя, безвременную кончину которого мы все оплакиваем. Если обер-прокурор Священного Синода прав, если взгляды его правильны, то вы должны, государь, уволить от министерских должностей всех нас, принимавших участие в преобразованиях прошлого, скажу смело – великого царствования!.. Смотреть так мрачно, как смотрит Константин Петрович, может только тот, кто сомневается в будущем России, кто не уверен в её жизненных силах. Я, с моей стороны, решительно восстаю против таких взглядов и полагаю, что отечество наше призвано к великому ещё будущему. Если при исполнении реформ, которыми покойный император вызвал Россию к новой жизни, и возникли некоторые явления неутешительные, то они не более чем исключения, всегда и везде возможные и почти необходимые в положении, переходном от полного застоя к разумной гражданской свободе. С благими реформами минувшего царствования нельзя связывать постигшее нас несчастие – совершившееся у нас цареубийство. Злодеяние это ужасно. Но разве оно есть плод, возросший исключительно на русской почве? Разве социализм не есть в настоящее время всеобщая язва, с которой борется вся Европа? Разве не стреляли недавно в германского императора, не покушались убить короля итальянского[129] и других государей? Разве на днях не было сделано в Лондоне покушение взорвать на воздух помещение лорда-мэра?..
