Павел Дорохов - Колчаковщина
Ринулся вперед.
— За мной, товарищи! Соблюдать тишину!
Люди пригнулись к земле, распластались. Мелькают отдельными тенями, тень за тенью. Бегут неслышным бегом, на носках, по-военному.
В ста саженях ниже пристани пароход приставал к берегу.
Димитрий остановил людей.
— Окружай место полукругом. Как начнут слезать, бить по сходням.
От одного к другому приказание шепотом:
— Окружай… бить по сходням…
Влипли в землю упругими телами. Винтовками в пароход уперлись. Ждут.
С парохода осторожная вполголоса команда:
— Бросай сходни!
Слышно было, как перекинули на берег сходни, зашуршали комья земли, падая в воду. По сходням замелькали тени, тихо забряцало оружие.
Перед сходнями заколыхались кучкой. Донесся тихий, сдержанный говор. Так и подмывает мужиков. Эх, стрельнуть бы. Твердые пальцы крепко впились в железо винтовок, дула нащупывают жертву.
Вдруг звонкой сталью взметнулась по берегу команда Димитрия:
— Залп!
И сразу грохнуло, разорвало, покатилось перекатами по воде. Ответным эхом откликнулась сотого берега тайга.
У сходней — крики и стоны обезумевших от страха людей, плеск упавших в воду тел.
— Залп!.. Залп!..
Голос Димитрия звенел радостью. Победа будет на их стороне, враг не выдержит. И словно в ответ с парохода донеслась яростная команда капитана Ефимова:
— Назад, назад, убирай сходни!
Ярко вспыхнули электрические лампочки парохода.
— Кто смел? — задохнулся от злобы капитан Ефимов. — Тушить огни!
Огни погасли.
С парохода открыли беспорядочную стрельбу. А с берега, из пугающей темноты неслись залпы за залпами, крупным градом стучали пули по палубе.
Люди падали от невидимого и потому еще более страшного врага.
Под выстрелами пароход медленно спускался вниз.
На берегу повстанцы подобрали восемнадцать винтовок. С убитых солдат сняли подсумки, одежду. Тела столкнули в воду…
От поскотины послышались частые выстрелы.
К берегу подскакал верховой.
— Где товарищ Кисёлев? От Молодых я…
— В чем дело?
— Товарищ Киселев, там целый отряд. Казаки или кто, не разберешь.
— Хорошо, скачи назад, скажи, чтоб держались… Товарищ Лыскин, ты с десятком ружей останься здесь… Остальные со мной.
Выбежали из села, разделились надвое. Димитрий с частью отряда беглым шагом двинулся в обход берегом. Подошел почти вплотную к гусарам пана Зелинского, рассыпал людей цепью по мелкому кустарнику.
— Залп!.. Залп!..
Вздыбились под гусарами испуганные лошади, понесли. К пану Зелинскому подскакал вестовой.
— Господин ротмистр, пароход отступает!
Заиграли отбой. Гусары пана Зелинского отступили к пароходу.
В полдень к Сизовке подошла конная разведка из польских гусар. Остановились в полверсте, постояли на виду у часовых, охранявших въезд в село, повернулись и уехали. Часовые дали знать в штаб. Одновременно разведка повстанцев донесла, что пароход стоит верстах в пяти от Сизовки и что на пароходе пулеметы и пушки.
Было ясно, что теперь враг не будет дожидаться ночи, а подойдет засветло и начнет громить село из пушек. Чтобы не подвергать разгрому Сизовку, штаб решил пока оставить село.
Позвали бывшего волостного председателя, рыжего широколицего мужика с облупленным носом.
— Послужи, Василий, народу, оставайся с белыми.
Димитрий подробно изложил Василию, как нужно вести себя с белыми:
— Прикинуться пострадавшим от большевиков, втереться к белым в доверие, разузнавать об их намерениях и держать со штабом повстанцев тесную связь.
Крепко задумался Василий, почесывая двумя пальцами крошечный облупленный нос.
— Да уж и не знай как…
— Оставайся, кум, кроме тебя, некому, — сказал Иван Бодрых.
— Видать, оставаться, делать больше нечего. Ну, постегают малость, а че еще?
— Беспременно постегают, — подтвердил Бодрых, — потерпи, кум.
— Ладно коли.
Весь день грузили подводы. Все делалось молча и быстро. Не было слышно ни криков, ни причитаний баб…
К вечеру потянулись из села длинной вереницей подводы, как с разоренного пожарищем гнезда.
… Утром, нащупывая Сизовку черными дулами пушек, пароход подошел к пристани. На пристани дожидались приказчик, кассир, Василий — бывший председатель, и еще два мужика — бывшие члены управы.
Капитан Ефимов с мостика хмуро оглядел встречавших. Мужики сдернули фуражки.
— Я — председатель волостной управы, — спокойно оглядел Василий капитана Ефимова и сходивших вместе с ним офицеров. — Свергли нас бунтовщики. При оказании сопротивления пострадали, — мне глаз подбили, членам управы зубья повышибли, всем ребра поломали.
Ефимов впился в лицо председателя серыми холодными глазами:
— Бунтовщик?
— Никак нет, ваше высокоблагородие, — спокойно ответил Василий, — службу справляли по совести… А что касательно бунтовщиков, то их в Сизовке теперь нет.
— Где ж они?
— Седни ночью сбегли. Мы опять у власти — я и члены управы.
Василий мотнул головой в сторону мужиков. Ефимов мельком окинул членов управы.
— Ладно, потом разберемся.
Обернулся к стоявшему офицеру.
— Поручик, согнать всех жителей на площадь!
Капитан Ефимов вернулся на пароход…
Солдаты и гусары рассыпались по избам. Прикладами и нагайками сгоняли всех оставшихся в селе на площадь, к церкви. У самой паперти стоял накрытый белой скатертью стол, вокруг стола полдюжины венских стульев, принесенных из поповского дома. Вся площадь была замкнута в железном кольце солдат и польских гусар.
К церкви галопом подскакала кучка всадников. Капитан Ефимов прошел к столу, сел. Рядом сели остальные офицеры. Позади разместился конвой.
Толпа тотчас же упала на колени.
— Кормилец, родной, не виноваты мы. Это все штаб с большаком бритым наделали.
Капитан брезгливо сморщился.
— Молчать! Потом разберем, кто виноват, сейчас некогда.
Он повернулся к пану Зелинскому и тоном глубокого презрения сказал:
— На-род. Скоты, подлая, трусливая толпа!
Пан Зелинский пожал плечами.
— Что вы хотите, капитан, от этого мужичья!
От толпы отделился коренастый рыжий мужик, направился к офицерам. Гусар взмахнул нагайкой. Мужик увернулся.
— Ваше высокоблагородие, рассказать хочу.
Капитан Ефимов узнал председателя и сделал знак рукой.
— Пропустить!
Василий, держа в руках фуражку, подошел к столу, почтительно остановился в двух шагах от офицеров и молча ждал.
— Ну?! — сурово сказал капитан Ефимов.
— Как я здешний председатель и со мной двое членов, — Василий оглянулся на толпу и слегка махнул рукой, — теперь рассказать хочем про бунтовщиков.
Из толпы выдвинулись два мужика — бывшие члены управы.
— Рассказывай! — сказал капитан.
Василий обрадованно заторопился:
— Штаб, значит, у них, — Иван Бодрых, кумом еще мне приходится, Яков Лыскин, Молодых Петр. А за главного бритый большак, из самой Москвы большак… Да, вишь ты, китаец все болтал, Советы, говорит, надо. Вон большой китаец стоит. Сенькой звать.
Про китайцев Василий сболтнул неожиданно для самого себя, — и не заметил, как сорвалось с языка. Сун-Сен услыхал свое имя, увидал, что на него показывают пальцем, улыбнулся и закивал головой.
— Сенька, моя Сенька.
Капитан взглянул любопытно на Сун-Сена.
— Этот?
Василий торопливо и обрадованно подтвердил:
— Он самый, ваше высокоблагородие, самый он и есть.
Оба члена управы потихоньку продвигались к столу. Капитан поглядел на них, на толпу, все еще стоявшую на коленях, слегка привстал, опершись руками о стол.
— Кормилец, не виноваты!..
Ефимов сел и бросил через плечо:
— Построить в шеренгу! Баб отдельно!
Солдаты бросились в толпу.
— Вставай! Стройся!
В десятке шагов от стола вытянулись двумя длинными рядами — направо мужики, налево бабы. Ефимов мотнул головой на Сун-Сена.
— Китайцев сюда!
Сун-Сена, Кванг-Син-Юна и Шуан-Ли вывели из ряда и поставили возле председателя. Мужики — члены управы — подвинулись еще несколько шагов и тоже встали возле Василия.
Офицеры стали совещаться. Совещались недолго…
Капитан Ефимов вынул папиросу, закурил от услужливо поданной паном Зелинским зажигалки, сделал две-три глубокие затяжки. Медленно обвел толпу скучающим взглядом. Опять затянулся, продолжая внимательно рассматривать толпу, как бы что-то соображая. Волна легкой неуловимой дрожи прошла по левой половине головы капитана, в мелких морщинках, приподняла левую щеку. Задергался пушистый левый ус капитана. Все сильнее, сильнее. Задрожал подбородок. В холодных серых глазах сверкнули искры.
