Юзеф Крашевский - Граф Брюль
Ужин подавался с большими церемониями, приносили редкие блюда; после каждого тоста на галерее играла музыка, а на Краковском предместье гремели пушки в честь королевской четы.
В десятом часу все поднялись из-за стола, в веселом расположении духа. Король в сопровождении Сулковского и Брюля поспешил в свои комнаты. Высоко подняв голову, не смотря по сторонам, он прошел мимо дам; но, однако, успел с красавицей Франей обменяться незаметным взглядом.
Сулковский ничего не замечал, и именно сегодня он имел намерение откровенно поговорить с королем об устранении Брюля и надеялся на успех, а только не знал как приступить к делу.
В этот день Август быль к обоим одинаково внимателен.
Когда король вошел в свою комнату, там уже ждал гардеробмейстер с халатом; камердинеры сейчас же поспешили снять с него одежду.
Оба министра стояли перед своим государем.
Граф, дождавшись, когда вышла прислуга, тотчас же приблизился к Августу и что-то тихо сказал ему; король незаметно улыбнулся и указал на Брюля; это не ушло от внимания министра, он подошел; Сулковский шепнул ему несколько слов, но, как видно, эти слова не по вкусу пришлись Брюлю; он взглянул на короля и, наконец, после некоторого колебания, вышел из комнаты. Когда двери за ним затворились, Август проговорил с своим обычным лаконизмом:
— У меня нет подобных, как ты и Брюль.
Имя министра, пожалуй, и не по вкусу пришлось Сулковскому, но нужно было пропустить эту неприятность.
Перед королем стояли картины, и он с удовольствием любовался ими.
— В самом деле, — произнес граф, — Брюль в некоторых отношениях незаменим. Он вполне полезен; послушный, скромный; всегда позволяет себе все объяснить и никогда не противоречит. Я им управляю, как хочу, и вообще им очень доволен.
Сулковский следил за каждым движением Августа, за каждым взглядом, стараясь отгадать его мысли. На его слова король только покивал головой. Ему, пожалуй, странно показалось, что граф позволил себе быть довольным Брюлем.
Сулковский начал ходить по комнате.
— Мне никогда не приходилось, — говорил он дальше, — спорить с ним: он человек понятливый, способный, но, однако, у него есть свои недостатки…
Король посмотрел с удивлением, но граф продолжал, ни мало не смущаясь:
— Он чрезвычайно расточителен и любит жить на большую ногу… слишком дорого нам стоит.
Проговорив это, граф остановился перед королем в ожидании ответа. Король громко откашлялся, посмотрел вверх, но молчал.
— Добрый человек… добрый человек, — наконец прошептал он, видя, что граф ждет ответа; конец своей мысли он выразил ударом руки по ручке кресла; затем он снова погрузился в созерцание своих картин.
— Ваше величество, позвольте мне откровенно высказаться, высказать свою мысль… — сказал Сулковский.
Август выразил согласие, кивнув головою.
— Нам необходимо удалить Брюля, — продолжал граф тихо, — но пока что, он нам нужен. Он не отвыкнет от расточительности, но мы обойдемся без него мелкими чиновниками; он же станет бережливым и не успеет привыкнуть к тщеславию. Я не опасаюсь его, как соперника, но зачем же делать человека несчастным? Вероятно, австрийский государь не откажет в просьбе короля пожаловать в Чехии какое-нибудь поместье Коловратам, и они могут там поселиться.
Сулковский наблюдал, какое впечатление произведут на Августа его слова, но он был так занят рассматриванием картин, что, казалось, не слушал и ничего слышать не хотел.
Граф два раза повторил:
— Но все это потом в будущем.
Август посмотрел на него, но воздержался от ответа и промолчал. Через несколько минут он встал, велел себе посветить и еще внимательнее рассматривал картины. Потом прошелся по комнате, посмотрелся в зеркало и зевнул несколько раз. Это означало, что ему пора ложиться спать, а графу уйти. Последний недовольный, смущенный, поцеловал руку короля и тихо вышел.
Между тем, Брюль, удалившись с покорностью, поехал к себе домой. Случилось так, что в нескольких шагах от себя министр заметил портшез своей жены, так что супруги встретились у подъезда. Он с большой предупредительностью подал руку Фране; удивленная этим, она сначала отступила, но немного подумав, с едва скрытой насмешливой улыбкой, она взяла под руку мужа, и они молча начали подниматься по лестнице. Франя, как видно, имела намерение поскорее избавиться от такого приятного общества, но министр не выпускал ее руки и провел до ее комнаты.
И вот они снова находились в той самой уборной, где в первый вечер после свадьбы между ними происходил тот интересный разговор, которым начиналась их супружеская жизнь… После этого они редко бывали вдвоем, или на очень короткое время, или при свидетелях. Обыкновенно, мать приезжала по утрам к своей дочери и увозила ее к себе, а иногда, под разными предлогами, совсем не отпускала ее домой.
Брюль обязан был исполнять все прихоти жены, что он и исполнял с большою предупредительностью, а в других отношениях супруги жили, как люди совершенно посторонние, которые должны быть знакомы и не вредить друг другу. Муж был всегда мил и любезен; иногда он встречал устремленный на него любопытный взгляд жены, но едва она видела, что ее взгляд был замечен, сейчас отводила глаза в другую сторону.
Франя за это время очень изменилась; она сделалась очень смелой, приобрела множество странных фантазий, привыкла повелевать в доме и требовать, чтобы ее воля исполнялась в одно мгновение. Брюль всегда видел ее веселою; временами она бывала с ним безжалостно насмешлива; иногда до такой степени кокетничала с посторонними, что возбуждала ревность даже в таком рассудительном муже, каким он казался. Брюль все-таки был молодой человек и не мог оставаться вполне равнодушным к своей красавице жене, безжалостно насмехавшейся над ним и над его страстными взглядами.
Войдя в уборную, Франя начала снимать перчатки, в ожидании, что муж сейчас же попрощается и уйдет, но она с удивлением видела, что он упорно продолжает стоять в дверях. Взгляд, брошенный на него, очень ясно говорил: — Вы еще здесь?
По лицу министра пробежала улыбка, как будто в ответ: — да, ожидаю.
— Разве нам нужно о чем-нибудь переговорить? — спросила она равнодушно.
— Но, может быть, вы мне позволите присесть и хотя полюбоваться на вас.
Франя отвернулась и захохотала, пожимая плечами: не без кокетства она посмотрелась в зеркало, что не ушло от внимания Брюля.
— Вы ведь согласны, что мое положение исключительное.
— Это правда, но и мое также. Ни мне, ни вам не приходится этому удивляться.
— Прошу вас, припомните, что однажды вы мне позволили надеяться, что когда-нибудь… у вас может явиться фантазия… к мужу…
— Да, может быть, не помню, — ответила она спокойно. — Но теперь у меня нет никаких фантазий. Прошу вас, поезжайте лучше к Мошинской играть в карты, или веселиться к Альбуци: меня же оставьте в покое. Вы мне надоедаете.
— Но я у вас прошу только одну минуту для разговора.
— Хорошо, будем говорить, но о чем-нибудь ином.
— В таком случае, может быть о короле? — сказал министр.
— Не знаю, дозволено ли это мне? — смеясь отвечала Франя.
— Да, но только между нами… Хотя мы не питаем взаимных чувств, но у нас есть общие интересы.
— Вы дельно рассуждаете. И так…
— Как Август расположен к Сулковскому? — перебил Брюль. Наступило долгое молчание.
Если бы заглянуть в душу молодой женщины, то можно было бы увидеть, насколько оскорбил ее этот вопрос. Она видела, как мало она значила для этого человека, которого, по странному капризу ей хотелось дразнить, хотелось ему нравиться, чтобы иметь удовольствие мучить его. Но она не показала вида, насколько поразил ее этот равнодушный вопрос.
— А, — вдруг заговорила она, — вам угодно, чтобы я была откровенна? Сулковский, вы и даже король, все мне страшно надоели. Что мне за дело до вашего честолюбия и до ваших интриг? Я хочу жить!.. А ваш король — безжизненная кукла.
— Ради Бога!.. — закричал Брюль.
— Но ведь нас же никто не слышит, — сказала спокойно Фра-ня… — Вы мне велели эту куклу забавлять, или лучше сказать, мне дали ее для забавы: но вы не можете требовать, чтобы я влюбилась в нее. Вы очень хорошо знаете, что такое наш король… Человек добрый, красивый, но ни к чему не способный; страстный, но без всякого чувства истинной привязанности; набожный и суеверный, а между тем человек сладострастный, скрытный, бессмысленный и скучный, смертельно скучный.
— Послушайте, — воскликнул Брюль, — хотя бы это была все правда, но все-таки, вам нельзя так говорить, ни мне слушать.
— Ну, так начнем зевать, — проговорила молодая женщина, широко зевая, но потом упала в кресло, как будто в изнеможении: ее голова свесилась на грудь, руки опустились без движения, но в такой позе она была чудно хороша. Брюль посмотрел на нее и вздохнул.
