Фридрих Клингер - Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад
Приблизившись, все три отряда, по приказу своих вождей, соединились и яростно напали на работавших, пуская в ход все виды смертоносного оружия. Самые храбрые из работников бросили инструменты, обнажили мечи, которыми были опоясаны, и стали сражаться. Остальные удвоили рвение, чтобы завершить начатую постройку. Гений защитил и смелых борцов и усердных работников большим блестящим щитом, который подала ему с неба невидимая рука, но щит не мог прикрыть это бесчисленное множество людей. С глубокой болью смотрел Гений, как падали тысячи его верных соратников, сраженные ударами мечей или пронзенные ядовитыми стрелами. Многие дали себя соблазнить волшебным напитком, который им подносили враги, уговаривая их утолить жажду. Обманутые начали метаться и в диком опьянении собственными руками разрушали плоды своего тяжелого труда. Воины мечами проложили себе путь к зданию и стали бросать в него горящие факелы. Вспыхнуло пламя, грозившее превратить в пепел это прекрасное строение. Гений скорбно смотрел на павших и сбившихся с пути, ободрял остальных, воодушевлял их, учил терпению и стойкости, подавая пример твердости и величия. Его люди тушили огонь, восстанавливали разрушенное и работали, несмотря на битву и смерть, так усердно, что ярость и ненависть врагов не помешали им создать величественный и прекрасный храм. Но вот буря улеглась, и ласковая благодать разлилась по всему острову. Гений стал лечить раненых. Он утешал уставших, хвалил храбрых и под пение победного гимна ввел всех в храм. Пораженные враги стояли перед гигантским строением, их попытки сокрушить эту твердыню оказались тщетны, и в гневе они удалились. К этому времени Фауст уже и сам был на острове. Поле, окружавшее величественный храм, было усеяно трупами убитых. Это были мужчины и женщины разного возраста, а между мертвецами равнодушно бродили люди, отведавшие напитка из волшебных кубков. Они обсуждали и высмеивали архитектуру храма, измеряли высоту и ширину здания, чтобы высчитать его пропорции, и чем дальше они уходили от истины, тем увереннее делали свои заключения. Фауст прошел мимо них и, приблизившись к храму, прочел над его входом надпись: «Смертный! Если ты смело боролся и стойко терпел, то войди и узнай свое благородное призвание!»
Сердце его загорелось при этих словах, и он исполнился надежды пробиться сквозь мучительную тьму. Смело прошел он сквозь толпу, взошел по высоким ступеням и увидел, что храм наполнен светящимся розовым туманом, сквозь который был слышен нежный голос Гения. Фауст хотел войти, но бронзовые ворота с глухим гулом захлопнулись перед ним, и он отступил в испуге. Теперь ему казалось, что храм, стоявший раньше на ровной земле, опирается на три большие скалы, в которых он увидел символы Терпения, Надежды и Веры. Страстное желание Фауста проникнуть в тайну храма еще усилилось, когда он увидел, что это невозможно. Вдруг он почувствовал, что у него выросли крылья. Он поднялся в воздух и с такой силой ринулся в бронзовые ворота, что был отброшен назад и низвергнут в глубокую пропасть. И когда ему показалось, что тело его уже коснулось земли, он проснулся и в ужасе открыл глаза. Бледный призрак его отца, закутанный в белый саван, раздвинул полог над его кроватью и скорбно произнес:
— Фауст! Фауст! Еще ни у кого никогда не было более несчастного сына. С этим чувством я только что умер. Теперь уже вечно, увы, вечно, нас будет разделять бездна ада!
3
Вещий сон и страшный призрак потрясли душу Фауста. Он вскочил и открыл окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Перед ним высились могучие Альпы, восходящее солнце золотило их темные вершины, и Фаусту показалось, что эта картина раскрыла ему смысл его ощущений. Он погрузился в глубокое раздумье, воздушный замок его гордости рухнул. Забытые чувства юношеских лет пробудились в нем и еще больше усилили его муку. Фауста терзало сознание, что он принес свою жизнь в жертву заблуждению, не использовал сил своего духа, а, наоборот, истощил их в вихре сладострастия, в мирской суете. Ночное видение вызывало у него трепет. Оно представлялось ему откровением, которое ум его пытался понять, в то время как сердце вновь толкало его во мрак.
— Откуда явились эти чудовища, напавшие на прилежно работавших людей? — шептало оно. — Кто дал им право преступно мешать благородному труду и убивать тех, кто трудится? Кто допустил это? И почему допустил? Не мог помешать этому или не хотел? Если я правильно понимаю отдельные картины видения, то они должны были раскрыть передо мной устои общественной жизни людей, и каждая из них говорит о неземном происхождении этих устоев. И если это не так, то почему же позорное наказание падает на того, кто покушается на эти устои? А если эти картины опровергают божественное начало, что тогда? Тогда небо не имеет отношения к тому, что происходит на свете, и, значит, мое негодование справедливо? Разве все, что мы видим перед собой, не есть творение всевышнего, которого мы ни о чем не смеем спросить и который ничего не открыл нам? Почему удалось этим свирепым чудовищам уничтожить столько тысяч людей? Значит, Гений не смог или не захотел защитить всех? Неужели одним людям испокон веков предназначено жертвовать собой ради других? Кто поручится мне, что я не принадлежу к тем, на кого еще при самом зачатии пал жребий осуждения? Неужели одни должны были пожертвовать жизнью для того, чтобы другие торжественно вступили в храм и наслаждались покоем? В чем же провинились те несчастные? А в чем провинились те, которые жадно схватили кубки, чтобы утолить свою мучительную жажду?
Фауст долго плыл по широкому морю сомнений и вдруг вспомнил призрак отца и давно забытую семью. Он решил вернуться к покинутым, стать честным обывателем, заниматься своим ремеслом и освободиться от тягостного сообщничества с дьяволом. Он отправился на родину и уподобился многим, кто принимает свое смутное юношеское волнение за гениальность, кто вступает в мир с непомерными претензиями. Но скоро слабый огонек, тлевший в их душе, гаснет, остаются только жалкие остатки былого пыла, и вскоре, па горе себе и миру, они оказываются на том же самом месте, откуда начали свой путь. Фауст молча размышлял об этом и угрюмо ехал рядом с дьяволом. Дьявол не мешал ему, хотя внутренне смеялся над его решением, и коротал время в заманчивой надежде, что скоро он опять вдохнет упоительный аромат ада. Он уже заранее радовался тому, как будет смеяться над сатаной, рекомендовавшим ему Фауста как человека необыкновенной силы, того самого Фауста, который уже теперь, задолго до решения своей судьбы, был совершенно обессилен. Он вспоминал гордый вид Фауста в тот час, когда они встретились впервые, а теперь рядом с ним, понуро наклонившись вперед, ехал на лошади человек, напоминавший своим видом кающегося монаха. Ненависть дьявола к Фаусту росла, и черная душа его возликовала, когда они увидели впереди раскинувшийся на равнине город Вормс.
4
Они ехали по большой дороге и, не доезжая нескольких сот шагов до города, увидели виселицу, на которой был повешен стройный, красивый юноша. Фауст поднял глаза. Свежий вечерний ветерок слегка покачивал труп и развевал светлые волосы, падавшие на лицо мертвеца. Фауст хорошо разглядел красоту юноши, залился слезами и воскликнул с дрожью в голосе:
— Бедный юноша, во цвете лет ты повешен на этой проклятой перекладине! Что же ты совершил, если человеческий суд вынес тебе, совсем еще мальчику, такой жестокий приговор?
Д ь я в о л (серьезно и торжественно): Фауст, это дело твоих рук.
Ф а у с т: Моих рук?
Д ь я в о л: Да, твоих. Посмотри на него внимательнее — это твой старший сын!
Фауст взглянул на мертвеца, узнал в нем своего сына и рухнул наземь.
Д ь я в о л: Ты уже обессилел? Этак ты быстро лишишь и меня плодов моего труда, ибо эти плоды заключаются лишь в твоем горе. Рыдай, вой, близится час, когда я сорву пелену с твоих глаз! Слушай! Одним дыханием я смету тот запутанный лабиринт, из которого ты не находил выхода, освещу пути нравственного мира и покажу тебе, сколь противоестественны твои попытки обойти их. От меня, дьявола, ты узнаешь, что червь, подобный тебе, не вправе подвергать своему суду зло и мстить за него, мешая тем самым вращению колес огромного, точно работающего механизма. Я покажу тебе, какие это приносит плоды. Постепенно я перечислю их все, чтобы тяжесть каждого твоего греха, каждого твоего безумного поступка камнем легла на твою душу. Помнишь юношу, которого я должен был по твоему требованию вытащить из воды в день вашего отъезда из Майнца? Тогда я предупреждал тебя, но ты захотел следовать велению сердца. Узнай же теперь, что из этого получилось! Если бы ты дал тому злодею утонуть, твой сын не кончил бы свою жизнь на Этом позорном столбе. Человек, ради которого ты дерзко нарушил законы судьбы, вскоре после твоего отъезда сблизился с твоей молодой женой, которую ты покинул. Его пленили не столько ее молодость и красота, сколько щедро оставленное нами золото. Он легко завоевал сердце покинутой, быстро сумел покорить ее, и она отдала ему все, что имела. Твой отец не хотел примириться с новыми порядками в доме, и молодой человек бил и истязал старика до тех пор, пока тот не нашел убежище в доме для престарелых бедняков. Там он на днях умер от горя, которое ты причинил ему и всей семье. После его смерти твой сын набросился на этого молодого человека с упреками. Тогда тот и его выгнал из дому. Стыдясь просить милостыню, юноша скитался в лесах, долго боролся с муками голода и наконец, чтобы хоть немного утолить их, решился украсть несколько грошей с тарелки для пожертвований в одной из церквей этого города. Но сделал он это так неловко, что его поймали. Премудрый магистр, снисходя к молодости преступника, приговорил его только к повешению, хотя твой сын со слезами на глазах уверял своих судей, что уже четыре дня ничего, кроме травы, не ел. Твоя дочь живет во Франкфурте и добывает себе пропитание, продавая свою юность и красоту всякому, кто согласен платить. Твой второй сын служит у прелата, который проделывает с юношами то же самое, что недавно папа хотел проделать со мной и за что он назначил столь низкую плату в тарифе грехов. Молодой человек, которого я спас, отнял у твоей жены все, что у нее было. Твой друг, спасенный нами от нищеты, отказал твоему старому отцу в помощи и прогнал твоих детей, когда они прибежали к нему, умоляя дать им хлеба. Теперь я покажу тебе твою семью, чтобы ты своими глазами увидел, во что она превратилась по твоей вине, а потом я приведу тебя сюда обратно и рассчитаюсь с тобой. Ты умрешь смертью, какая еще не была уделом ни одного из сынов земли. Я буду терзать твою трепещущую душу, пока ты не превратишься в окаменевшее олицетворение отчаяния.
