Википроза. Два Дао - Борис Акунин
Увы, финал Мишки не особенно кинематографичен.
В уголовный «полк имени Ленина», отправлявшийся на петлюровский фронт, записалось две тысячи бандитов. Большинство — самой популярной в Одессе национальности. Хотели поквитаться с петлюровцами за еврейские погромы. Картинно промаршировав по городу, полк сильно поредел еще в пути — многие фартовые, охолонув, смылись. Тем не менее в первом бою, на блатном кураже, они отбили у врага село. Тут же стали отмечать победу, перепились, среди ночи открыли пальбу, кто-то напугался, что это напали петлюровцы, и всё воинство пустилось наутек. У Мишки осталось немногим больше ста человек. Воевать они передумали. Захватили поезд, поехали домой, в Одессу.
Пускать эту шайку головорезов в находившийся на осадном положении город красному командованию показалось опасным.
Сохранился сухой и скучный (а потому, скорее всего, близкий к фактам) рапорт уездного военкома, которому было поручено остановить поезд. Товарищ Стрижак, не будучи одесситом, про величие Мишки ничего не знал, даже путает имя:
«4-го сего августа я получил распоряжение со станции Помошная от командующего внутренним фронтом т. Кругляка задержать до особого распоряжения прибывающего с эшелоном командира 54-го стрелкового советского украинского полка Митьку Японца. Во исполнение поручения я тотчас же отправился на станцию Вознесенск с отрядом кавалеристов Вознесенского отдельного кавдивизиона и командиром названного дивизиона т. Урсуловым, где распорядился расстановкой кавалеристов в указанных местах и стал поджидать прибытия эшелона. Ожидаемый эшелон был остановлен за семафором. К остановленному эшелону я прибыл совместно с военруком, секретарем и командиром дивизиона и потребовал немедленной явки ко мне Митьки Японца, что и было исполнено. По прибытии Японца я объявил его арестованным и потребовал от него оружие, но он сдать оружие отказался, после чего я приказал отобрать оружие силой. В это время, когда было приступлено к обезоруживанию, Японец пытался бежать, оказал вооруженное сопротивление, ввиду чего был убит револьверным выстрелом командира дивизиона».
Вот и вся эпопея. Ни комиссар полка Саша Фельдман, ни командир бригады Котовский отношения к гибели Япончика не имели.
Котовский и пленные
Однажды на банкете в Кембридже я сидел рядом с ректором (в университете они называются «master») Даунинг-колледжа. Я знал, что мой сосед по столу в прошлом — наставник японского наследного принца Нарухито (нынешнего императора), и думал: отлично, будем говорить не про английскую погоду, а про Японию. Но нет. Узнав, что я из России, мастер завел со мной беседу… о Котовском. Оказался фанатом красного комбрига. Знал про Григория Ивановича всё. Когда я спросил, чем вызван этот интерес, ответ был: о, это редкая птица — благородный разбойник.
Потом в книге Василия Шульгина, заклятого контрреволюционера, мне встретился такой пассаж: «Надо отдать справедливость и врагам. Я надеюсь, что, если «товарищ Котовский» когда-нибудь попадет в наши руки, ему вспомнится не только зло, им сделанное, но и добро».
Приведу рассказ, предшествующий этой сентенции.
Шульгин был в рядах разбитых деникинцев, добежавших до румынской границы, но не пропущенных на ту сторону и оказавшихся в безнадежной ситуации: их прижала к Днестру красная конница. Беглецы разделились, надеясь спастись. Группа, к которой присоединился Шульгин, наткнулась на красный патруль. Белые были уверены, что их сейчас выведут в расход. Красный командир сказал, что нет:
«— … Товарищ Котовский прекратил это безобразие.
— Какое безобразие? Расстрелы?
— Да. Мы все этому рады. В бою, это дело другое. Вот мы несколько дней назад с вами дрались… еще вы адъютанта Котовского убили… Ну бой, так бой. Ну кончили, а расстреливать пленных — это безобразие…
— Котовский хороший человек?
— Очень хороший… И он строго-настрого приказал. И грабить не разрешает».
Далее Шульгин пишет: ««Товарищ Котовский не приказал», — это было, можно сказать, лозунгом в районе Тирасполя. Скольким это спасло жизнь…»
Еще один занятный эпизод, показывающий Котовского в симпатичном свете, есть в книге Алексея Гарри, соратника Котовского.
Котовцы отбили у белых роскошный «роллс-ройс», на котором когда-то ездил верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич. Трофей достался красным вместе с великокняжеским водителем, имевшим офицерское звание. Котовский отнесся к пленному почтительно, предложил остаться на той же должности и называл его «ваше благородие». «Котовскому не пришлось пожалеть о своем рискованном выборе, — пишет мемуарист. — Шофер оказался человеком большой храбрости. Не раз проверил комбриг его мужество в опасных переделках».
Григорий Иванович действительно был редкой птицей.
Шестая глава
НЕИНТЕРЕСНАЯ НИТКА
Сначала говорил только арестованный. Абрамов молча на него смотрел, составлял мнение.
Щуплый человек с подергивающимся лицом, юрким взглядом, быстрыми движениями начал тараторить как только его привел конвойный. Всё порывался приподняться со стула, к которому был прикован обеими сведенными назад руками. В протоколе предыдущих вопросов значилось «Склонен к истерическим припадкам. Обездвиживать».
— …Гражданин начальник, у меня было время осознать, я пить-кушать не мог, спросите у товарищей надзирателей, я спать не мог, я головой о нары бился, вот у меня, гляньте, бланш на скуле. — Дернулся показать синяк, стул заскрипел. — Я железно решил перестать лепить туфту за преступление страсти! Я желаю сделать чистосердечное признание!
Короткая пауза, искательный взгляд.
Каменное лицо Абрамова не дрогнуло. Меер Зайдер снова зачастил фальцетом:
— Наговорил я лиха на товарища Котовского. И на жену свою Розу, которой мне никогда больше не видать, наклепал по-подлянски. Пишите, гражданин начальник, Меер Зайдер скажет вам всю правду как положено, когда имеешь разговор с таким большим человеком, а по вам видно, что вы очень большой человек. — Опять зашарил глазами, на секунду умолкнув. — …Красного героя товарища Григорий Иваныча Котовского я застрелил не имея на то предварительного намерения — так и запишите. С перепугу, опасаясь за свое здоровье и жизнь, потому что сила у товарища комкора, как у лошади битюг, а кулачищи — как кавуны, и когда он схватил меня за грудки и стал трясти, я подумал, что он сейчас вытрясет с меня душу. В кармане у меня служебный «браунинг», вот я себя не помня и…
Потом сразу, без перехода:
— Но вы, конечно, желаете узнать, по какой такой причине товарищ Котовский захотел вытрясти с меня душу. А это он обиделся. Я был выпимши горилки и с пьяного дуру вызвал его для разговору на крыльцо, стал ему выговаривать, что он пятый год держит меня на задрипанной должности начальника заводской охраны, когда я товарищу Котовскому вот этими руками жизнь спас. А товарищ Котовский — он тоже хорошо выпимши был — обозвал меня, извиняюсь, сукой неблагодарной и захотел побить башкой об
