Малиновский. Солдат Отчизны - Анатолий Тимофеевич Марченко
— А что планирует наша авиация? Слушаем вас, Сергей Кондратьевич.
Встал Горюнов. Волевое лицо, широкий лоб, подбородок с ямочкой. В Гражданскую Горюнов был командиром батальона на Восточном фронте. Громил барона Унгерна в Монголии, потом оказался в авиационной части. Был командиром звена, авиаэскадрильи, авиабригады. В финскую войну командовал военно-воздушными силами 7-й армии на Карельском перешейке. В Отечественную — всё время на юге, на Северном Кавказе, возглавил 5-ю воздушную армию. Надёжный рыцарь неба!
— Планирую в ходе наступления нанести массированные удары бомбардировщиков и штурмовиков, для чего введу в бой двести двадцать самолётов под прикрытием истребителей.
— Подходяще, — одобрил Малиновский. — Ваша главная задача — содействовать наземным войскам в прорыве обороны. Массированные удары — главным образом по объектам в глубине обороны противника и, конечно же, по переправам.
— Будет исполнено, товарищ командующий.
— Кстати, Николай Сергеевич, — обратился Малиновский к Фомину. — Артподготовку надобно обязательно закончить налётом гвардейских ракетных миномётов. И не забудьте о ложных переносах огня.
— Так точно, товарищ командующий!
Малиновскому нравился общий настрой. Нет нытья и просьб: дайте то, прибавьте это. Вероятно, всё, что могли, уже успели получить у Захарова. Хотя Матвей Васильевич прижимист, а бывает и скуповат. Ничего, зато в решающий момент у него всегда есть резерв. А вообще-то сразу видно: поднаторели гвардейцы в предыдущих боях, уже совсем не те командиры, что были в сорок первом...
— Ну что ж, будем закругляться. Запомните: полная готовность — к двадцатому августа. Силушка у нас немалая, ворога по многим позициям превосходим, обязаны одолеть. — Малиновский вдруг поддался воспоминаниям. — Не забуду, как в этих же краях я войну встретил. Так в то время на всём фронте от Липканы до Унген почти на такой же протяжённости, как сейчас наш фронт, было всего три дивизии моего корпуса. Бойцы и командиры почти все необстрелянные, порох нюхали только на учениях. А кто и на учениях не успел понюхать. А нынче? Пятьдесят пять стрелковых дивизий, танковая армия, четыре танковых и механизированных корпуса, да ещё артиллерия, авиация, моряки... Кстати, как же это мы обошли моряков? А Горшков сидит себе да помалкивает. Задача у вас, Сергей Георгиевич, непростая. Вам предстоит высадить десанты в районе Аккермана и на западном побережье Чёрного моря. И не давать покоя противнику, нарушать морские коммуникации. А с выходом флотилии на Дунай содействовать сухопутным войскам в его форсировании.
— Задача ясна, товарищ командующий, — чётко отрапортовал Горшков.
В это время вошёл адъютант:
— Товарищ командующий, вас к аппарату ВЧ.
Малиновский поспешил в аппаратную. Звонил Сталин.
— Товарищ Малиновский, — неторопливо начал он, — мы тут, в Ставке, не забываем о вас. Мы хотели бы знать, какова у вас будет плотность артиллерии на километр фронта в предстоящей операции? Я имею в виду главное направление.
«Словно слышал мои разговор с Фоминым, — поразился Малиновский. — Ну, интуиция!»
— Товарищ Сталин, я могу сосредоточить на двадцати двух километрах фронта — на главном направлении прорыва — по двести двадцать орудий калибра не менее семидесяти шести миллиметров.
— А не кажется ли вам, товарищ Малиновский, что даже такая, на первый взгляд, высокая плотность артиллерии будет недостаточной для успешного решения задачи, которая поставлена перед вашим фронтом?
— Хотелось бы обеспечить большую плотность, товарищ Сталин, но у меня, к сожалению, артиллерийских резервов больше нет.
— В таком случае не следует ли сократить участок прорыва, скажем, до шестнадцати километров и таким образом добиться плотности двести сорок и больше орудий на километр? Это было бы более надёжной гарантией поражения противника, взлома его прочной обороны и, следовательно, развития успеха наступления в глубину и к переправам на реке Прут и в направлении Фокшан. И что особенно важно: такой мощный удар подействует отрезвляюще на правительство королевской Румынии и вынудит его выйти из войны. Как вы считаете, товарищ Малиновский?
— Полностью с вами согласен, товарищ Сталин.
— Вот и хорошо, — удовлетворённо заметил Верховный. — Ставка рассчитывает, что вы успешно форсируете реку Прут. Эта река вам, кажется, хорошо знакома?
— Совершенно верно, товарищ Сталин. Именно с берегов Прута я и начал воевать.
— Главное, товарищ Малиновский, не начинать, а заканчивать войну. Осталось немного.
— Да, товарищ Сталин, как говорится, осталось начать да кончить, — вырвалось у Родиона Яковлевича.
Наступила продолжительная пауза, прежде чем Сталин заговорил снова:
— А я, товарищ Малиновский, считал, что вы принадлежите не к пессимистам, а к оптимистам.
— Я всегда был оптимистом, товарищ Сталин, — поспешно возразил Родион Яковлевич.
— Однако, когда вы оставляли противнику город Ростов, оптимизм ваш, видимо, куда-то испарился.
Малиновский поёжился: вот злопамятность. Так хорошо начавшийся разговор заканчивался до обидного плохо: неужели он, Малиновский, после Ростова не освободил ни одного города, неужели это не его войска первыми вышли на Государственную границу СССР? Сталин сейчас, видимо, ждал каких-то слов, может быть, оправданий, но Малиновский молчал.
— Ничего, товарищ Малиновский. — Родиону Яковлевичу показалось, что эти слова Сталин произнёс почти весело. — С кем не бывает? Даже Наполеон испытывал горечь поражений. Главное, чтобы у вас была полная уверенность в победе.
— Я уверен в победе, товарищ Сталин, — тихо и убеждённо произнёс Малиновский.
— Ну вот и прекрасно. Вера в победу — самое главное качество полководца.
«Вот кнут, а вот и пряник», — думал Малиновский, выходя из дома, чтобы немного освежиться.
На крыльце он остановился, поражённый. На него смотрел куст репейника, совсем такой, какой рос у входа в блиндаж два года назад в июле сорок второго. Родион Яковлевич улыбнулся: «Вот дьявол! Снова напоминает: выстоять и победить...»
— Товарищ боец, — обратился он к часовому, — передайте коменданту штаба, чтоб ни в коем случае не трогал этот репейник. Пусть растёт!
— Слушаюсь, товарищ командующий, — раздался сзади громкий, зычный голос.
Малиновский обернулся: перед ним стоял рослый, с лихими усами комендант штаба. Родион Яковлевич слегка смутился: на фронте гибнут сотни, тысячи людей, а он проявляет заботу о цветке.
— Это не простой цветок, — словно оправдываясь, сказал Малиновский. — Вы читали повесть Льва Толстого «Хаджи-Мурат»?
Комендант непонимающе молчал.
— Товарищ командующий, сдаётся мне, что мы... это... ну, в школе вроде проходили... — наконец растерянно промямлил он.
— Проходили... вроде... Толстого надо не проходить, а читать и перечитывать. Всю жизнь.
— Вот раздолбаем фрицев, товарищ командующий, тогда обязательно прочитаю! — уже бодро
