Мирон Долот - Голодомор
Большинство людей, заполнивших зал ожидания, стремилось купить билеты куда-нибудь севернее Украины, в Россию, где не лютовал голод.
Но всё было напрасно. Власти запретили продавать билеты на поезда, идущие в Россию, украинским крестьянам, за очень редким исключением.
Только обладатели специальных справок, разрешавшим их владельцам доехать до конкретного населённого пункта, могли приобрести билет в
Россию. Тем не менее, люди испытывали судьбу. Им уже терять было нечего и сделать ничего нельзя, особенно в зимнее время, когда поля реки и леса стояли покрытыми толстым снежным покровом. И они стекались на вокзалы и железнодорожные станции, потому что в каждом проходящем поезде им виделся лучик надежды и доброй новости. Кроме всего прочего, оставалась возможность, что, несмотря на все запреты, кому-нибудь повезёт, и он сумеет пробраться на поезд, идущий на север. Их мечтам не суждено было осуществиться. Таких людей ловили и снимали с крыш вагонов, из-под вагонов, с подножек, с платформ и с бамперов.
Толпы народа, скопившиеся внутри вокзала и вокруг него, периодически окружались нарядами милиции и ГПУ. Людей, словно бездомных животных, сажали на грузовики и вывозили куда-нибудь за пределы города.
Нам повезло больше, потому что мы покупали билет не на север, а на юг. Вскоре поезд уже вёз нас по направлению к дому, но нас не переставали преследовать ужасные свидетельства голода.
В вагоне набралось совсем немного людей, ехавших в южном направлении, на Украину. Было много свободных мест. Как только мы с мамой заняли свои места, в купе зашла женщина с двумя маленькими худенькими мальчиками. Как жалко они выглядели! Их истощённые лица словно были обтянуты кожей, их выпученные глаза казались потухшими.
Они имели неопрятный вид, одежда была сильно заношенной, рваной и грязной.
Когда они сели, я заметил, что под пальто у груди женщина держала ребёнка, и что ребёнок был мёртв.
– "Это девочка" – произнесла она спокойно, не проявляя никаких эмоций. – "Она умерла вчера. Бедная моя малютка, она так хотела есть и всё время кричала… и вдруг затихла… Мы провели ночь на улице.
Они выгнали нас из зала ожидания. Было очень холодно. Мальчики спрятались ко мне под пальто как цыплята…"
Мы не знали, что её ответить и продолжали молча смотреть на неё с грустью и сочувствием. Она положила мёртвого ребёнка к себе на колени и начала разворачивать грязную рванину, в которую было завёрнуто маленькое тельце. Затем, словно вспомнив, что ребёнок мёртв, она завернула его снова, крепко прижала к себе и нежно прикоснулась своей щекой к холодному и застывшему личику ребёнка.
Она заплакала:
– "Прости меня" – всхлипывала она, её слёзы катились по лицу и капали на ребёнка. – "Я не виновата. Господь видит, я делала всё, что могла… Они сказали, что я враг народа… Они выгнали нас из дома".
Несчастная женщина начала нежно целовать ребёнка, его лобик и щёчки.
– "Не бойся, маленькая, ты не долго будешь одна. Скоро к тебе придут твои мама и братики".
Мама больше не могла вынести этих страданий и, боясь разрыдаться, она резко поднялась и указала мне следовать за ней. Оказавшись в коридоре, она дала волю своим чувствам. Плача, она попросила меня отломить три кусочка хлеба и отдать женщине и её мальчикам. Мы вернулись в купе, и я протянул им хлеб. Никакими словами нельзя описать удивление этих изголодавших человеческих существ при виде хлеба.
Откусив небольшой кусочек хлеба и отложив остальное для сыновей, женщина немного успокоилась и поведала нам свою историю. Это была типичная судьба украинских крестьян того времени, не понятная тому, кто не пережил тех трагедий и страданий.
Мы узнали, что год назад муж этой женщины был объявлен "врагом народа" и сослан куда-то на север. С тех пор она не имела о нём никаких известий. Он так и не увидел свою дочку, которая родилась позже и сейчас мёртвой лежала на руках матери. Женщина много и тяжело работала в колхозе, но получала только несколько килограммов зерна и немного овощей, и всё это оказалось съеденным ещё до наступления зимы. Страдавшая от голода и холода, без надежды получить пропитание и дрова, эта женщина где-то прослышала, что в
России нет голода.
У неё оставалось немного денег, и она решила поехать с детьми на север, в Россию. Преодолев все трудности, она, наконец, добралась до железнодорожной станции и в течение двух дней пыталась купить билет в русский город, куда недавно удалось уехать её соседям. Они прислали ей письмо, в котором написали, что голода в России действительно нет. Однако купить билет ей не удалось, потому что у неё не было необходимой справки из колхоза. Теперь, после смерти своей маленькой дочки, она решила перебраться в другой город, недалеко от её села. Она слышала, что там есть детский приют, и надеялась оставить в нём своих мальчиков. Её собственная судьба после этого для неё не имела значения. Единственно, что заботило эту женщину, чтобы её мальчики остались в живых.
Я вышел в коридор и стал смотреть в окно. Поезд монотонно постукивал по рельсам. Мимо проносились заснеженные поля, деревья и телеграфные столбы. Но даже эта, казалось бы, мирная картина была нарушена: вдоль железнодорожного полотна стояли, сидели и лежали группами и поодиночке голодающие люди. Они преодолели длинный путь до железной дороги, надеясь на чудо, может быть, кто-нибудь из проходящего мимо поезда выбросит им кусочек хлеба. Я не мог слышать голосов, но видел их протянутые руки. Некоторые держали на руках детей. Они поднимали вверх, чтобы пассажиры могли видеть их истощённые маленькие тела, как если бы они кричали: "Пожалуйста, крошку хлеба! Не для меня, для моего ребёнка!".
Непроизвольно я опустил руку в свою котомку и достал нашу последнюю буханку хлеба. Впереди я увидел женщину с двумя маленькими детьми. Они ждут чуда, подумалось мне. Я открыл окно, и когда поезд поравнялся с ними, я бросил им буханку хлеба. Я не мог видеть, что произошло дальше, потому что слёзы застилали мне глаза.
Вскоре мы прибыли на свою станцию. Перед тем, как идти дальше, мне захотелось найти какую-нибудь палку, чтобы мама могла на неё опираться, и дорога бы не стала для неё очень трудной. Ища что-нибудь подходящее, я обошёл строение, примыкавшее к зданию станции. То, что я увидел, повергло меня в ужас. Даже теперь, пятьдесят лет спустя, я не могу без содрогания вспоминать увиденное.
Прямо напротив меня штабелями лежали обмёрзшие человеческие тела.
Некоторые из них были совершенно раздеты, на других имелись какие-то лохмотья и многие оказались разутыми. Из-под снега во все стороны торчали человеческие руки и ноги. Я застыл на месте, охваченный страхом. Какое-то время я, как загипнотизированный, стоял, уставившись на эти человеческие тела, с вытянутыми закоченевшими руками, словно они продолжали умолять о хлебе и сострадании. Затем я побежал обратно к маме с найденной палкой, дрожа от страха, и понемногу успокоился только в её присутствии.
Когда мы подходили к дому, уже темнело. Однако наши приключения на этом не закончились. Всю дорогу мама казалось чем-то обеспокоенной.
Я спросил о причине, и она призналась, что её сильно волнует та форма, которую мы заполнили в конторе Торгсина. Я сразу понял, в чём дело.
Сельские жители часто не считались с указом, запрещавшим обращение золотых монет и иностранной валюты, что заканчивалось арестами и пытками в застенках ГПУ. Мы не нарушили этот указ в случае с медальоном, поскольку он не попадал под категорию монет и валюты. Но мы сделали ошибку, записав медальон в графе "монета" на официальном бланке. Эта "маленькая" оплошность могла обернуться для нас
"большим" государственным преступлением.
Наши тревоги скоро стали реальностью. Однажды днём вскоре после нашего хождения в город к нам в дом заявилась большая группа представителей власти. Они состояли из уже хорошо знакомых нам членов хлебозаготовительной комиссии, но на этот раз их сопровождали вооружённый милиционер и председатель сельсовета. Милиционера мы видели впервые, вероятно, он был прислан из города районным руководством. Присутствие всех этих людей указывало, что мы попали в серьёзный переплёт.
Переступив порог, председатель сельсовета сразу же выступил вперёд. Сверившись с бумагой, которую он держал в руке, председатель громко потребовал у мамы удостоверения личности, хотя он очень хорошо её знал. Затем он объявил, что согласно "надёжным источникам" мы владеем золотом, которое должны были давно сдать государству. Он информировал нас, что прибывший из районного центра милиционер имеет приказ конфисковать наше золото. Он также добавил, что если мы это сделаем добровольно, то дело будет сразу же закрыто. В случае отказа главу семьи ожидает арест как "врага народа".
Их требование предоставить "наше" золото и то, что мама станет
"врагом народа", казались нам до крайности абсурдными. Мама уже попадала в различные переплёты и научилась себя в них правильно вести, поэтому её нелегко было запугать и на этот раз. Она категорически заявила, что у нас нет золотых монет. Она сама даже не знает, как выглядит золотой. Наша покупка в торгсине была сделана путём сдачи золотого медальона, а не золотой монеты. А такой обмен медальона на продукты в государственном магазине не является противозаконным, настаивала мама.
